— А куда мы идём в таком случае?
— По пожарной лестнице пойдём. Там на шестом этаже с неё есть вход в кабинет Вербицкого. Отдельный. Для экстренных случаев.
— А сейчас у нас что? Экстренный случай, тот самый?
— Антон, ты пойми, шеф просто не хочет людей будоражить. Тут все дни все в цветах, газеты, радио, телевизор, Интернет — везде плач и стон по убитому гражданскому заступнику. А тут ты воскресаешь. Не стоит людей нервировать. И слухи ненужные рождать. Вот как всё выяснится, так и объявим, а пока…
— Так чего выяснять-то? Я вот он — жив и здоров. Или тебе и всем на этот случай какая-то отдельная инструкция нужна? Справка от Ангела, стоящего у входа в Чистилище, что не принимал меня? Или что отпустил обратно на землю, до срока?
— Антон, вечно ты со своими шутками. Ну не так я выразился. Я имел в виду, что сначала ты поговоришь с Вербицким, а потом вы вместе выступите перед всем народом, сообщите, что ты жив, и всё прочее.
— Ну вы даёте…
Мы вышли на этаж с чёрного хода, быстро миновали коридор, пустую приёмную (вероятно, секретаршу Вербицкий срочно попросил удалиться) и зашли в кабинет:
— Антон, как я рад тебя видеть, ты не представляешь! — Вербицкий встал из-за стола, чего раньше за ним не водилось, и, подойдя ко мне, обнял.
— Я тоже, Аркадий Яковлевич, я тоже, рад, так сказать, наконец узреть родные пенаты.
— Коньяку?
— Да, и давайте я Ольгу попрошу, чтобы кофе сделала. Я неделю хорошего кофе не пил, отвык.
— Я сам, я сам. Ольги нет пока. — Вербицкий вышел из кабинета и закрыл за собой дверь.
Видимо, небо всё-таки упало в Дунай или на Северном полюсе вымерли разом все медведи, если Аркадий Яковлевич собственной персоной пошёл мне за кофе и коньяком. Или произошло кое-что более интересное. Вербицкий вернулся с подносом, на котором стояли две чашки кофе, два бокала и бутылка коньяка.
— Ты не представляешь, что тут творилось всё это время. Телевизор, газеты, выступление депутатов в Думе. Ты, как я понимаю, уже что-то видел или слышал?
— Я четыре дня до Москвы добирался, на телеге, потом попутками, потом поездом. В провинции, Аркадий Яковлевич, ещё нет того технического прогресса, к которому мы привыкли.
— Да, да. Я забыл. Выбираюсь не часто, сам понимаешь.
— Я вот тоже выбирался не часто, теперь выбрался. Нда… А газетку я видел одну. «Московский комсомолец» со статьёй про смерть защитника гражданских свобод. На Курском вокзале, перед тем, как меня в милицию забрали.
— В милицию? — насторожился Вербицкий. — А за что тебя забрали?
— За бродяжничество, — смеюсь я, — на допросах пытались мошенничество шить. Чужой паспорт, да ещё и на имя правозащитника, сами понимаете.
— И что ты им говорил, ну… что они у тебя спрашивали?
— А ничего. Продержали двое суток, потом отпустили. Как сказал их майор, «вроде ты — это он, а вроде он мёртвый». В общем, разбираться не стали особо.
— Ну ладно, что я тут тоже?.. Ты лучше расскажи, как ты выбрался, Антошка, — хлопнул меня по плечу Вербицкий, — ну молодец, ну красавец.
— Нет, Аркадий Яковлевич, лучше сначала вы мне расскажите, как всё произошло.
— В смысле?
— В прямом. Как вышло, — я запинаюсь, пытаясь подобрать правильные слова, — как вышло, что вертолёты расстреляли нас в упор?
— Ты понимаешь, Антон, тут долгая история, — начал Вербицкий, пожевав нижнюю губу.
— А я никуда не тороплюсь. У меня времени — вагон. Мёртвые — они не спешат.
— Ну. В общем и целом. Если коротко и по сути…
Меня всегда бесила эта идиотская манера Вербицкого городить огород из вводных слов-паразитов перед тем, как начать говорить на какую-то серьёзную тему. Я откинулся в кресле, глотнул коньяку и приготовился выслушать ещё пару-тройку предложений из серии «собственно говоря», «вероятно, стоит начать с» и тому подобных. Но неожиданно он перешёл к сути вопроса:
— Антон, произошла нелепая случайность. Вмешался тот самый идиотский человеческий фактор. Ты помнишь, что когда мы заряжали военных, то договаривались, безусловно, с генералами. Потом приказ пошёл по цепочке. От генерала к полковнику, от полковника к… и так далее. Пока не дошёл до командира эскадрильи.
— И? — у меня начинает стучать в висках от того, что я понимаю, к чему клонит Вербицкий. Я залпом допиваю коньяк и наливаю себе ещё бокал. Я уже не в силах сидеть, поэтому отхожу к окну и слушаю оставшуюся часть рассказа, стоя спиной к Вербицкому.
— И командир эскадрильи повёл вертолёты через грузинскую границу. Только была одна беда у этого командира. Он когда услышал, что приказ секретный, что говорить об этом нельзя, что брать на задание нужно только проверенных людей, он это по-своему истолковал. Решил, что враги России готовят какой-то заговор…
— Что в общем и целом соответствует действительности, — вставляю я.
— Ну да… то есть не в том дело. А дело в командире эскадрильи. Короче говоря, он прилетел на место события и нажал на гашетки. Решил, что он американских диверсантов уничтожает или израильских, я не знаю.
Бокал выпадает из моей руки на пол. Я выдавливаю из себя одну-единственную фразу:
— Как просто…
Вербицкий подходит ко мне, кладёт руку на плечо и говорит тихим и печальным голосом:
— Все самые важные в истории события реализовывались по очень простым сценариям, Антон. Я рад, что ты смог выжить. Ты герой, Антон, не сочти за высокие слова, но ты просто герой.
— Аркадий Яковлевич, я не понимаю. Ну ладно этот командир, больной оказался. Но подчинённые-то его? Они что, тоже идейные?
— Видимо, да. Их уже не спросишь…
— То есть?
— Когда я узнал об этом, я задействовал наших людей… В общем, никого уже не спросишь.
— Хорошо. А какого чёрта они летели с боевыми зарядами, если договорились, что использовать будут холостые? Им же заранее не говорили, что там будут «враги России»?
Вербицкий подходит к журнальному столику, опрокидывает в себя бокал с коньяком и начинает говорить очень громко и эмоционально:
— Я не знаю, Антон, понимаешь? Хотя мне положено знать все, но я не знаю. В этой истории больше вопросов, чем ответов. Она в принципе из разряда фантастики. Но мы-то с тобой знаем, что она случилась в реальности? В этой стране всегда так. Тут невозможно прогнозировать, потому что всегда найдётся долбоклюй, псих или ура-патриот, который все обосрет в нужный момент. Тут у людей отсутствуют общепринятые человеческие инстинкты и правила поведения. Например, не лезть не в своё дело, думать о последствиях, беречь голову, не стоять под стрелой. Именно благодаря таким людям Россия всегда выигрывала войны. Вот и нам такой красавец попался. Матросов, блядь. Да ещё и с техникой. А она в руках идиотов хуже атомного оружия, сам понимаешь.
Я смотрю в окно и вспоминаю, как я стоял на той чёртовой поляне и думал, почему вертолёты летят со стороны Грузии. Как я рисовал себе хитрые схемы, благодаря которым пилоты сэкономят горючее и, продав, купят два ящика водки. Да. Прав Вербицкий. Весь сермяжный вопрос российской истории в матросовых, а не в водке. Хотя какая теперь, собственно говоря, разница? Но тем не менее я задаю Вербицкому вопрос:
— Аркадий Яковлевич, а почему вертолёты летели со стороны грузинской границы?
— Откуда?
— Вертолёты появились над лесом со стороны Грузии. По уму они же должны были появиться с российской стороны.
Вербицкий задумывается на мгновение, затем произносит:
— Антон, честно говоря, я не знаю. Меня же там не было. К сожалению. Если бы был, то, может, все бы пошло по-другому. Хотя какого чёрта я несу? Ничего бы я не исправил. Я не знаю, Антон. На плёнке видно только, как вертолёты стреляют. Невозможно определить, откуда они прилетели. Видны только их опознавательные знаки.
Я встрепенулся:
— А что, есть плёнка? Откуда?
— Ваха с ребятами своими после того, как вертолёты улетели, пытался помочь раненым и наткнулся на камеру американцев. Она каким-то чудом не пострадала. Её использовали для трансляции по телевидению.
— Аркадий Яковлевич, — тихо говорю я, — кто-то ещё выжил?
Вербицкий достаёт из бара ещё один бокал, наливает коньяка и протягивает мне.
— Никто, Антон, никто не спасся. Все там остались. Давай помянем ребят.
Мы выпиваем, не чокаясь, и я сажусь обратно в кресло. Вербицкий занимает своё привычное место за столом.
— Аркадий Яковлевич, а что дальше было?
— В каком смысле, Антон?
— Ну, в медийном… что было дальше? Смерть Антона Дроздикова в прямом эфире и вся прочая информационная канва события.
— Всё-таки я в тебе не ошибся когда-то. Ты настоящий профессионал. Другой бы после такой мясорубки сопли бы распустил, а ты сразу задаёшь вопросы, касающиеся твоей непосредственной деятельности. Уважаю.
— Спасибо большое. Но всё-таки можно подробнее про мою непосредственную деятельность? А точнее, про меня. Как эта история была преподнесена в СМИ?
— После того, как Ваха с ребятами начал обследовать поле после обстрела, он наткнулся на тело в твоей куртке, только без головы. Вообще многие тела было довольно трудно опознать. Кстати, что за история с курткой?
