– Мисс Мидоус в данное время одна.
– Ясно, – сказал я.
И, не ведая, что меня ждет, бросился бегом через необозримый холл.
– Берти, спасибо, что ты пришел! – сказала Джорджиана. – Надеюсь, это было не очень неудобно?
– Не волнуйся, я просто местный мальчик для битья.
– Хочешь капельку дядиного бренди? Верх у этого пуфика снимается, а внутри графин и стаканы.
Пока я выуживал все необходимое, Джорджиана заперла дверь.
Сегодня на ней было зеленое платье в цветочек. Улыбаясь, она снова села на бархатный диван, небрежно скрестив щиколотки. Я предложил ей стаканчик и сел на стул у камина. Мы дружески чокнулись.
– Куда ты смотришь?
– Если честно – на твое платье.
– А что с ним?
– Не знаю. Просто у тебя платья какие-то не такие, как у других девушек.
В моде были бесформенные мешки, а платья Джорджианы скорее напоминали наряд танцовщицы фламенко. Я не мог придумать, как это выразить светским образом. И волосы тоже. Амелия, как и большинство других девушек, носила такую стрижку, словно ей на голову нахлобучили совок для угля и отстригли все, что осталось снаружи. А у Джорджианы волосы были довольно длинные и волнистые.
– Заниженная талия мне не идет, – вздохнула она.
– А стрижка, которую все носят?
– Берти, это называется прическа «паж». Очень модная. Можно сказать, преобладающая.
– Правда можно?
– Конечно. Не знала, что ты интересуешься нарядами.
– А как же. Я однажды написал статью для журнала тети Далии, «Будуар миледи». На тему: «Что носит хорошо одетый мужчина».
– Напишешь такую же про хорошо одетую женщину?
– Надо собрать побольше материала.
– Только лучше бери за образец Амби, она по-настоящему модная девушка.
– Ясно, – сказал я, чувствуя, что тема дамской моды исчерпана. – А как твоя редактура продвигается?
– Спасибо, неплохо. Наверное, завтра закончу с этой рукописью. В крайнем случае доделаю остаток в поезде. Наша контора во вторник переезжает на новое место.
Я опасался, что разговор опять начнет буксовать, как тогда в саду, но ошибся. Джорджиана перешла прямо к делу.
– Берти, насчет твоего плана – разыграть сценку, чтобы Амелия увидела. Ну где Вуди решительно отвергает домогательства коварной кузины и так далее.
– Да-да. Ну что, будешь участвовать?
– Нет. По-моему, глупости это все. Амелии просто нужно время. Она любит Вуди, точно. Хочет за него замуж.
– Но если она увидит, как Вуди, подобно сэру Галахаду…
– Я не удержусь и начну хихикать. А Вуди мне просто не поверит. Сразу почует, что дело нечисто.
– Может, поговоришь тогда с Амелией? Объясни, что если ее жених улыбался парочке местных девиц, это не значит, что ему нельзя доверять.
Джорджиана вздохнула.
– Берти, это сложно. Все равно, если я не выйду за Руперта, дядя Генри не позволит Амелии обвенчаться с Вуди.
– Что значит – если ты не выйдешь за Руперта? Вы с ним помолвлены! Я видел объявление в «Таймс».
– Ну да, но он как-то странно себя ведет. По-моему, он раздумал.
– Я заметил. Все юг Франции поминает…
– Вот-вот! Не знаю, к чему это.
– Попробуй встать на его точку зрения, – сказал я. – Он, конечно, замечательный, но не совсем, как это называется… В общем, он чуточку старше тебя, правда? Не чудо-спортсмен вроде Вуди. И не греческий бог вроде Эсмонда. Наверное, не может поверить своему счастью, что до него снизошла такая… такая…
– Не надо мне льстить, Берти. Подумаешь, счастье великое – Сонечка Ростова, бесприданница. Не такой уж невероятный улов… Ой, Берти, прости! Я не нарочно, честное слово…
Я прервал ее извинения жалостливым взглядом:
– Да я серьезно! Вполне понятно, что парниша ведет себя как рыбак, у которого клюнула щука в пять футов длиной. Он тебя вываживает. Испытывает для пущей верности, как сказал бы Дживс.
– Не верится что-то. Хотя спасибо за сравнение с гигантской щукой. Но вряд ли Руперт в самом деле…
– Джорджи, ты хоть представляешь, как действуешь на людей? Официанты на Лазурном берегу… Тот бедняга в отеле, за стойкой регистрации. Он не знал, куда смотреть, когда ты…
– Прекрати сейчас же!
– А ты еще и умница, в литературе разбираешься и…
– Из нас двоих Руперт – известный писатель. Редакторы – это так, посредники.
– Поверь мне, я знаю, что он думает. Я сам то же самое думал во Франции.
– И что же?
– Он думает: «Почему я участвую наравне с этой лошадкой в Гран-при, когда по-хорошему мне бы чапать трюх-трюх на деревенских скачках по случаю ярмарки в Кингстон-Парва»?
Джорджиана расхохоталась.
– Ты такой дурачок! Знаешь ты это?
– Если раньше и сомневался, то события последних двух дней…
– Нет-нет, я не в том смысле! Просто ты ужасно смешной. И слишком много думаешь.
– Слишком много думаю? Скажи это моей…
– Да, просто до нелепости.
– …моей тете Агате.
– Нет уж, спасибо!
– Вернемся к Руперту, – сказал я строго. – Ничего он не передумал, просто щиплет себя: проверяет, не сон ли это. Тебе с ним будет хорошо. Твоя работа, его путешествия… Потом маленькие Венаблзы пойдут. Миссис В. будет любящей бабушкой.
– Хочешь еще бренди? – Джорджиана вскочила и наполнила оба стакана до краев.
– Забавно, что ты вспомнил про Лазурный берег, – сказала она, снова усевшись. – У меня были разные сложности, как раз перед тем, как поехать. Я не знала, что делать. А там было чудесно. Я вернулась в Лондон такая счастливая. Думала, все прояснилось и я знаю, как поступить. А теперь…
– Что теперь?
Джорджиана уставилась на портрет над каминной полкой – мрачный сквайр восемнадцатого века в треуголке сидит рядом с женой под деревом.
– А теперь, – сказала Джорджиана, – я думаю, что должна отблагодарить дядю, если только смогу. Он хоть и вредный старикан, а все-таки они с тетей Джиневрой взяли меня к себе и заботились. Когда мои родители умерли, я была еще совсем маленькая. Мне было нелегко.
– Могу себе представить.
– Знаю, что можешь. Наверное, поэтому мы с тобой так хорошо общались во Франции. Мы пережили одно и то же.
На такое сказать было нечего. Но на этот раз молчание не было тягостным; просто молчание.
В конце концов я сказал:
– В общем, Венаблз понимает, как ему повезло. Значит, будет о тебе заботиться. Я заметил, как он на тебя посматривает, когда думает, что никто не видит. Он тебя ценит, а это самое главное. И Мелбери-холл можно будет сохранить…
– В сосисочной упаковке, ага. Но прежде чем идти к алтарю с Рупертом, я должна знать, что Вуди и Амелия сделают то же самое. Иначе получится, только полдела сделано.
– То есть если не будет уверенности насчет Вуди с Амелией, ты не выйдешь за Руперта?
– Не могу сказать наверняка.
Я предложил ей сигарету.
– Спасибо, не хочется. Кстати, Берти, на той неделе в Мелбери-Тэтчет будет большой праздник в честь летнего солнцестояния.
– Правда? Что за праздник? Древний культ плодородия? Или просто парочка шарад и любительское пение?
– Не знаю точно. Дядя Генри полон энтузиазма. Кажется, там хотят устроить спектакль масок на тему «Сна в летнюю ночь». Постановкой занимается какой-то местный тип.
– Спектакль масок?
– Да, что бы это ни значило. Никогда не могла толком выяснить, что это такое.
– Не ты одна. Зато пьесу я знаю. В школе в ней играл.
– Ты был Обероном?
– Нет, я был ткач Основа. И не надо так смеяться!
– Берти, не обижайся! Просто ты так уныло это сказал… А ведь Основа – одна из лучших ролей.
– Да знаю я… В нашей постановке афинские ремесленники говорили голосами преподавателей. Мне потом сказали, что мой голос был точь-в-точь как у Монти Бересфорда.
– Кто это – Монти Бересфорд?
– Преподавал античную литературу.
– А ты текст еще помнишь?
– Эти строки навсегда врезались мне в душу! Захочу – и то не забуду.
– Я всегда говорила, что ты умный.
– Ну больше-то я за всю учебу ничего не запомнил.
– Прочитай сейчас хоть кусочек!
– Ладно. Еще бренди?
– Совсем капельку. Я за ужином и так бокал вина выпила. А ты пей.
Я и выпил. О глоточке кларета упоминать не стал – я его про себя называл «порция Бикнелла». И о местном пиве, в котором утопил свои горести еще там, в павильоне. Бренди у сэра Генри был отменный, с богатым послевкусием, и воспоминания о моем ужасном промахе начали понемногу тускнеть.
– «О ночи тьма! – начал я с завыванием. – Ночь, что как мрак черна! Ночь, что везде, где дня уж больше нет»!
– Это голос Монти Бересфорда?
– Он самый.
– Похоже на миссис Педжетт.
– Истину глаголешь, Мидоус. Очень похоже. «О ночь, о ночь! Увы, увы, увы! Боюсь, забыла Фисба свой обет»!
– Давай дальше!
– Там какой-то знатный говорит. Не моя реплика.
– Постой, где-то тут у дяди Генри должен быть Шекспир!
– После окончания Столетней войны, но до того, как начал выходить альманах Уиздена[39]. Значит, около окна.
