— Глупости! Все равно должно же было это когда-нибудь со мной случиться. От судьбы не уйдешь, — добавил он многозначительно.
— Не уйдешь, — уныло согласилась она.
Внезапно лицо ее прояснилось.
— Я хочу тебя о чем-то попросить.
Он прекрасно знал, о чем она будет просить, и потому предусмотрительно промолчал. Ему показалось, что буквально в несколько секунд у Кристы пересохли, почти потрескались губы. На мгновение ему стало ее жалко, он был готов на все.
— Ты слушаешь меня или нет?
— Слушаю очень внимательно.
— Тогда обещай мне, — продолжала она, — только совсем, совсем по-настоящему обещай.
— Да, знаю, — ответил он. — Обещаю тебе совсем-совсем по-настоящему.
Она так обрадовалась, что вымочила ему всю шею своим мокрым от слез носишком.
— Знаешь, какой ты милый! — бормотала она. — Просто ужасно милый, по-настоящему.
— Но так ведь не может продолжаться вечно, — промямлил он. — А если может, так ты мне скажи сразу, чтоб я знал, как мне быть дальше.
В голосе у него слышался смех и, пожалуй, чуть явственней, — обида.
— Нет, нет, конечно же, нет! — ответила она. — Этот коньяк очень крепкий, нет ли чего-нибудь послаще?
В маленьком баре они нашли немного бенедиктина, фальшивого, разумеется. Сладкий прозрачный напиток оказался гораздо коварнее, чем она думала. Вскоре Криста окончательно развеселилась и со смехом вспоминала дневные приключения — сердитого мясника, ветку, царапнувшую Сашо по носу. Так продолжалось, пока она незаметно не оказались в спальне маститого академика. Была чудесная ночь, настоящая счастливая соловьиная ночь. И луна закрыла окно своей белой ладонью, чтобы никто не мог их увидеть. Оба не спали почти всю ночь, повторяли друг другу те красивые слова, которые каждый из них давно ожидал услышать и которые почти не слушал, настолько в эту минуту в них верил. Но в последнее мгновенье Криста словно бы окаменела, тело ее стало гладким и твердым, как очищенный корень. Но так или иначе, а через этот дурацкий порог надо было перешагнуть — другого пути не было. Словно крохотная мышка пискнула в углу, напряжение ослабло. Он еле видел во тьме ее холодное белое лицо, длинные, полуопущенные ресницы. На секунду оно стало похожим на трагическую маску. Внутри у него все сжалось, и вдруг показалось, что он остался во мраке совершенно один.
Но когда он проснулся утром, солнце так весело сверкало на полу, что Сашо тут же забыл все свои нелепые и мрачные мысли. Он был спокоен и счастлив, сердце его было полно. Надо, пожалуй, приготовить завтрак этой маленькой лентяйке, сейчас это модно. Сашо осторожно вытянул руку из-под ее шеи — не разбудил ли? Нет, спит. И откуда ему было знать, что Криста спит не больше, чем соловьи, которые изо всех сил заливались в соседней лощине. Он вышел на цыпочках, таща за собой в одной руке брюки, а в другой майку, осторожно прикрыл за собой дверь. И просто чистая случайность, что за спиной его не раздался звонкий и радостный смех. Криста не хотела нарушать очарование игры.
Он старательно приготовил завтрак, заботливо накрыл на стол, заварил чай. И лишь после этого вернулся в комнату. Она спала. Сашо подошел к кровати и легонько защемил ей кончик носа. Криста тут же открыла глаза, взгляд ее был неожиданно серьезным.
— Послушай, я хочу тебя о чем-то спросить, только, смотри, отвечай правду.
— Я никогда не вру, — удивился он.
— Хорошо, — сказала она. — Помнишь ту ночь, когда мы были здесь в первый раз?
— Помню.
— А теперь скажи, Донка приходила к тебе в ту ночь или нет?
— Приходила.
— Если бы ты знал, до чего ты мне противен! — взорвалась Криста.
Если б она знала, до чего мужчины не любят выяснять отношения по утрам, да еще на голодный желудок.
— Просто я воспитанный! — ответил он сердито. — Она сама ко мне пришла. Не гнать же.
— Конечно, гнать!
— Ни один мужчина такого не сделает. Да и для женщины это смертельная обида.
— Ну и что? Нахалов нужно наказывать.
— А я думал, вы — подруги, — ответил он мрачно.
— Мы и есть подруги… Но почему она… — Голос ее прервался от возмущения.
— Просто она выпила немного больше, чем надо. И я тоже.
— Это тебя не оправдывает! — сказала она резко. — Ни капельки. Меня совершенно не интересует твое прошлое. Но тогда ты меня уже видел, знал. Это уже измена. Подлая измена.
Она была права, Сашо это понимал.
— Забудь эту глупую историю, — проговорил он. — Раз я уже обо всем забыл, можешь считать, что ничего и не было.
— Да, но я-то ничего не забуду! — сказала она с отчаяньем. — Знаешь, какая я вредная. Всю жизнь буду помнить, просто так, назло.
— Назло себе же.
— Конечно, себе. Тебе-то что. Так и вижу, как ты облизываешься, словно грязный старый котище.
Это заявление неизвестно почему показалось ему очень лестным.
— Ты слышала, как Донка выходила? — осторожно спросил он.
— Как же! Думаешь, я такая дура? Так бы я и пустила ее к тебе! Я слышала, как она вернулась. Только я тогда подумала, что она ходила в одно место.
— Выходит, зря я тебе сказал! — пробормотал он сожалением.
— Конечно, зря, — ответила она искренне.
А за окнами все так же заливались соловьи. Никаких проблем у них не было, как не было проблем у природы, пока она не создала человека.
Вечерело, внизу земля уже утопала во тьме, но здесь, на высоте, еще сияли последние отблески солнца. Академик с грустью думал, что не пройдет и часа, как его приключение закончится навсегда — последнее, может быть, приключение в его жизни. Семья Сюч проводила его в аэропорт, Имре — большой, шумный и веселый, Ирена — молчаливая и грустная. Когда они прощались, глаза Ирены внезапно налились слезами, она торопливо и виновато вытерла их платочком. Имре засмеялся, похлопал ее по спине, словно та подавилась, и сказал по-немецки:
— Замечательная у меня жена, только вот слишком чувствительная.
— Все хорошие люди чувствительны, — не очень тактично ответил Урумов.
Он сел в самолет в некоторой растерянности, как будто забыл в аэропорту что-то важное. Ничего он, разумеется, не забывал, просто расставание подействовало на него сильнее, чем он ожидал. Не каждый день встречаются такие женщины, как Ирена, он уже и забыл, что они бывают на свете. Ее слезы не удивили его, хотя он нимало не относил их на свой счет. Просто у Ирены доброе и привязчивое сердце. Стебелек клевера, который она нашла в пуште, — да ведь это же она сама! Эта мысль овладела им так внезапно и сильно, что он вытащил из кармана записную книжку, где был спрятан клевер. Долго листал страницы, пока не нашел его — все такой же свежий и нежный.
— Смотри-ка!.. Четырехлистник! — удивленно воскликнул сидящий рядом с ним пассажир.
Он даже протянул было руку, но Урумов спокойно захлопнул книжку и спрятал ее в карман.
— Чужое счастье нельзя трогать руками, — пошутил он. — На него можно только глядеть.
Сосед обиженно вернулся к своей газете и принялся старательно изучать объявления. Верно, надумал продавать или покупать машину — вид у него для этого был вполне подходящий. Нос блестел, двойной подбородок тоже лоснился от пота. Позже Урумов узнал, что сосед — какой-то эксперт, ездивший в Австрию покупать тепловозы. Когда подали ужин, тот с удовольствием потер ладони и немедленно принялся за холодную отбивную. Урумов вдруг почувствовал, что у него пропал аппетит. Хоть бы подбородок вытер, прежде чем хвататься за вилку.
Но не прошло и нескольких минут, как эксперт начал беспокойно оглядываться.
— У меня такое чувство, что самолет повернул назад, — сказал он.
— Вам показалось, — ответил академик.
Через некоторое время из кабины пилотов вышли обе стюардессы, заметно обеспокоенные и даже как будто слегка побледневшие. Не говоря ни слова, они принялись быстро собирать стоявшие перед пассажирами пластмассовые подносы.
— Что это значит? — удивленно спросил эксперт, не выпуская из рук вилку с наколотым на нее куском мяса. Видно, ему было трудно расстаться с лакомым кусочком.
И поскольку Урумов, озадаченный, молчал, эксперт тревожно прибавил:
— Не нравится мне это дело. Неужели мы спускаемся? Мы как будто теряем высоту…
Ветерок тревоги пронесся по всему самолету, пассажиры беспокойно приникли к иллюминаторам. Ничего необычного не было заметно, двигатели гудели все так же спокойно и ровно. Но вот на пороге пилотской кабины появился командир экипажа, довольно полный пожилой человек с седеющим зачесом. Лицо его было очень серьезным и озабоченным.
— Уважаемые пассажиры, прошу минуту внимания, — начал он по-русски. В самолете наступила гнетущая тишина. — Вы, наверное, заметили, что мы возвращаемся обратно в Будапешт. В самолете обнаружено повреждение, обороты двигателей падают. Но, как видите, моторы еще работают. Мы почти уверены, что благополучно долетим до аэродрома.
