Растянувшись в соседнем шезлонге, я смотрел вверх на быстро бегущие облака и словно наплывающие на меня зеленые горы. Линии бедер и живота Мариэ, их упругость выдавали, по моим ощущениям, женщину, выросшую вдали от Японии, сохраняли печать переходного возраста и ранней юности, проведенной среди американских подростков. Я снова вспомнил, как смело, но и серьезно звучал ее голос в записи «проповеди» на тему «Что делать, если ты оказалась во власти сексуального желания»…
С гор долетел насыщенный влагой ветер, и, подняв голову, я увидел, что дождь уже льет на внезапно окутанную тьмой гору по другую сторону долины. Вскоре он доберется и до нас. Местные ребятишки уже повылезали из воды и теперь беспорядочно носились вокруг, постукивая зубами от холода. Я посмотрел на Хикари, единственного, кто остался в детском бассейне и все еще шлепал по воде, как огромное неповоротливое морское чудовище.
Неожиданно Мариэ вскрикнула. Звук голоса был душераздирающим.
Я обернулся и увидел, что она, все еще сидя в шезлонге, так резко повернулась ко мне всем корпусом, что груди под купальником свесились на сторону, а взгляд, направленный на меня, застыл от ужаса.
— Скорее всего, сейчас пойдет дождь, — сказал я.
— …Я ведь заснула совсем ненадолго, но видела ужасно длинный сон, — сказала она и, дотянувшись до лежащего у ее ног полотенца под шляпой, села, прикрыв грудь и живот, на ручку шезлонга. — Я была в летнем домике дедушки, по ту сторону от Асамы. Эта гора, которая так потемнела, не Асама?
— Нет, Асама с другой стороны. Это Такацунаги. Потемнело из-за того, что погода испортилась, так что пора идти. Я сейчас кликну Хикари.
Пока я шел к «лягушатнику», капли дождя, сверкающие, как драгоценности, в еще не скрывшихся лучах солнца, принялись прыгать по воде и колоть мне голую спину. Мгновенно настигнутые ливнем, который, казалось, не скоро закончится, мы уселись поесть в ресторане возле бассейна. И это было кстати, потому что хоть после возвращения я и приготовил ужин, Мариэ так утомилась от крутого подъема в гору, что сразу же легла спать у меня в кабинете и не показывалась до полудня следующего дня.
Пока мы возвращались домой, вдыхая свежий после дождя запах земли и зелени, Мариэ рассказала мне про сон, который увидела, заснув возле бассейна. Ради Хикари, у которого болезнь сказывалась и на ногах, придавая ему особую косолапость — причина вечно снашиваемой набок обуви, — мы шли довольно медленно, но Мариэ была такой измученной, что приходилось то и дело останавливаться, чтобы она могла отдышаться. И все же она продолжала рассказывать.
— После смерти деда я в этих местах не бывала, а вот сегодня увидела гору Мёги, гору Асама, а у реки большой ильм шершавый — помните? — по дороге к бассейну. И эта особенная прохлада в воздухе, как и прежде… Заснув, я сразу оказалась там: в детстве, в Коморо. Мне снилось, что я играю сама по себе, одна, возле шершавого ильма: собираю цветы и кладу мостки-прутики вдоль муравьиной тропки. Я в белом платье с пояском и золотыми застежками на плечах, ремешки красных туфель застегнуты сбоку на пуговицы. Туфли новые, и каблучки слишком высокие, так что мне неудобно на корточках, куда хуже, чем если бы я была босиком…
Я все еще занята листьями, стебельками, муравьиными прутиками, но ощущаю уже что-то новое. Такое чувство, будто за мной, сидящей на корточках, наблюдает откуда-то с ветки старого дерева подвешенная там видеокамера (хотя на самом деле наблюдают мои собственные глаза) и уже видит то, что случится вот-вот, сейчас.
Три минуты спустя в эту точку ударит сильнейшая молния, расщепит толстый могучий ствол, за который я все еще придерживаюсь рукой, выкладывая на траве прутики, и сожжет его до основания… Ветки на макушке дерева приподнялись, словно заряженные током, а когда мои волосы касаются золотых пряжек на плечах, от них летят искры. И я, и дерево — оба наэлектризованы, как бы подключены к огромной грозовой туче наверху, над головой. Все вокруг меня замерло в ожидании удара молнии.
Глаз, который следит за мной из ветвей шершавого ильма, видит, как три минуты спустя я все еще сижу, замерев, на корточках и храбро — для такой маленькой девочки — справляюсь с охватившим меня напряжением. При вспышке молнии моя ручонка по-прежнему держится за шершавый могучий ствол, и, прежде чем я услышу удар грома, я уже сожжена дотла вместе с деревом — три минуты спустя…
На самом деле я, дрожа от испуга, стремглав побежала к веранде и очутилась в объятиях фотографировавшего меня деда, но во сне все это только еще предстоит, и с особой сновидческой ясностью я знаю, что могу выбрать любой из вариантов «три минуты спустя». И значит, надо решать, какой выбрать.
Не трогаясь с того места, у подножия дерева, я исчезну с лица земли, оставив в дедушкином фотоаппарате последний снимок хорошенькой маленькой девочки. И я знаю, что этой жизни достаточно. Если она продлится дольше, то все повторится сначала: я вырасту, рожу Мусана и Митио, заставлю их пройти через страшные испытания и в конечном итоге погублю, а потом толкну их отца к алкоголю и саморазрушению… И я отлично знаю, что именно так все и будет.
Но у бедной маленькой девочки в моем сне преувеличенно быстрые реакции, и она вскакивает, оставляя дерево за спиной, и мчится к дедушке, уже наставившему на нее объектив фотоаппарата… Зачем выбирать путь, ведущий к стольким бессмысленным страданиям? Наблюдающая за мной видеокамера (я сама) издала громкий надрывный стон, и я очнулась от звука своего голоса.
Проснувшись на другой день — так поздно, что Хикари начал уже за нее беспокоиться, — Мариэ объявила без тени смущения в голосе, что собирается на вокзал в Каруидзава — встречать Дядю Сэма, который приедет сегодня вечером. Полностью отдохнувшая и совсем не такая подавленная, как накануне, она, ничуть не интересуясь моим отношением к делу, объяснила, что, когда Асао заехал в Круг и они договорились, чтобы он подвез ее сюда, она сейчас же позвонила Дяде Сэму и предложила поехать вместе, но в тот момент у него были какие-то важные дела. Теперь она хотела взять Хикари и, сев в автобус, который останавливается в нашей деревне на пути из Кусацу, доехать на нем до Каруидзава. Дядя Сэм плохо знал, каким именно поездом он поедет, так что, если его не будет на станции, они оставят для него записку в справочном, а сами вернутся домой по старой дороге из Каруидзава, а по пути зайдут в кафе послушать музыку и купят продукты на ужин, который она приготовит сегодня вечером.
Хикари, улавливающий смысл разговора, если упоминалось его имя, спросил: «А какая там будет музыка, в Каруидзава?» Он уже радостно предвкушал поездку в город, и это помогло Мариэ рассеять легкое облачко неудовольствия, нависшее над нами из-за того, что она позвала Дядю Сэма, не поставив меня в известность. В продолжение беседы — сидели мы за столом, на котором дымилась приготовленная мной вчера вечером и заново разогретая китайская еда (смесь из растущих в горах овощей, поджаренных с мясом), — она добавила:
— По правде говоря, приглашение Дяди Сэма прямо связано с темой моей последней «проповеди». Прошу прощения, вам это, вероятно, покажется грубоватым, ведь вы здесь наслаждаетесь тихой жизнью вдвоем с Хикари.
— Ничего страшного… Мы ляжем в пристроенном кабинете, и дом будет полностью в вашем распоряжении. Не стесняйтесь, делайте все, что хотите.
— Ну, я не думаю, что мы уж так развернемся, — ответила она, нахмурив свои черные как смоль брови. Но красный рот Бетти Буп тут же расплылся в широкой счастливой улыбке, что, должен признать, встряхнуло меня основательно…
Что касалось Дяди Сэма, то Мариэ нужно было рассказать мне кое-что еще. Когда с едой — для нее завтрак, для нас с Хикари обед — было покончено, она продолжила говорить, стоя у кухонной раковины, а я сидел за столом у нее за спиной. Когда она вдруг резко поворачивала голову, я невольно отмечал, какая сильная у нее шея.
— У меня кое-какие сложности с Дядей Сэмом. Очень хотела обсудить это с вами и в результате сначала поговорила с вашей женой, а потом уж надумала пригласить его к вам сюда, в горы. Но, как я уже объяснила, это была не единственная причина.
Когда я присоединилась к Кругу, Дядя Сэм почему-то очень расстроился. Нельзя сказать, чтобы я опасалась, что он вдруг ворвется и нападет на Маленького Папу или сделает что-то еще в этом роде, но если он действительно что-нибудь выкинет, нашему Кругу вряд ли удастся остаться на прежней квартире. И это меня беспокоит.
Дядя Сэм никому не желает зла. Он просто молодой и здоровый американец, твердо уверенный, что если он… — она вспомнила, что мой сын здесь же, совсем рядом слушает по приемнику музыку, и, подойдя поближе, присела на корточки, опираясь спиной о стену, — … сумеет утешить меня этим способом, то даст возможность и силы жить дальше. То, что это касается и моей души, ему и в голову не приходит. Круг вызывает у него подозрения. Он полагает, что если туда попадает кто-то вроде меня, то это как-то связано с оккультным сексом. Хотя, как вы понимаете после истории с Сатиэ, Маленький Папа более чем ординарен в этом смысле…
