В последнее время поведение Стаса сильно изменилось, и это особенно настораживало Тину. Он допоздна задерживался на работе, чуть не через день ночевал у себя в кабинете. Интимная близость, и раньше-то случавшаяся у них не слишком часто, теперь и вовсе бывала раз в месяц, а то и реже. Сам-то секс, допустим, Тине совершенно ни к чему, без него даже лучше. Но вот все остальное... «Быть может, у него завелась любовница? – предположила Тина. – Вдруг он вернулся к Марьяне, он всегда с такой симпатией о ней говорит... А еще есть длинноногая секретарша Снежана, и Лиза Тулупова, начальница отдела маркетинга, которая с него глаз не сводит, и эта рыжая девица в новом отделе продаж... Да мало ли их! Почти каждая из гувернанток, которые были до вас, Виолетта, только и мечтала о том, чтобы залезть к нему в постель!» Слушая эти возбужденные речи, Виолетта не спешила согласиться с хозяйкой, но и не опровергала ее подозрений. Все может быть, Станислав Алексеевич такой интересный мужчина... Не исключено, что какая-нибудь стерва и сумела добиться своего. Хвалить Стаса и восхищаться им она теперь могла сколько угодно. В самом же первом их разговоре Виолетте стоило только пару раз упомянуть, что она мечтала бы о таком сыне – и подозрения хозяйки, если они и были, уснули навсегда. Теперь Тина видела в ней не соперницу, а лишь старшую подругу.
* * *
В общем и целом Виолетта была довольна тем, как развиваются события. Отношения с хозяевами складывались если и не идеально, то, по крайней мере, вполне прилично. Тина теперь души в ней не чаяла, и Стас был очень доволен, что они подружились. При встречах с гувернанткой он теперь почти всегда находил время перекинуться парой слов. Он шутил, заинтересованно расспрашивал о детях, а однажды даже попросил у нее совета, описал свой конфликт с начальником строительного отдела и поинтересовался, что она, как психолог, думает – увольнять ли ему сотрудника сразу или дать ему еще один шанс.
Словом, со старшими Кирилловыми у Виолетты все было нормально. Неплохо обстояли дела и с Сашурой. Конечно, на игры, прогулки и занятия с ним уходило слишком много времени и сил, да и сам воспитанник был совсем не подарок. Но как бы Виолетта ни сердилась на него, как бы ни была раздражена и даже выведена из себя его проделками, она никогда не позволяла себе повысить на мальчика голос, всегда была внимательна, терпелива, заботлива и в меру требовательна. Уставший от частой смены нянь, Сашура быстро привык и привязался к «тете Лето». А она начала потихонечку облегчать себе жизнь. Первым делом гувернантка отучила своего подопечного спать днем – ведь ему скоро в школу! И это дало ей возможность раньше его укладывать и оставлять побольше драгоценного вечернего времени на общение со Стасом и Тиной.
Виолетта чувствовала, что постепенно переходит из категории обслуживающего персонала в категорию членов семьи, и старалась надлежащим образом держаться с остальной прислугой – вежливо, доброжелательно, но несколько отстраненно, не подчеркивая, но все же соблюдая дистанцию. И все ее соседи по флигелю, начиная с Галины Ивановны и заканчивая Витьком, вели себя с ней соответственно – дружелюбно, но уважительно. Во всем доме был только один человек, с первого взгляда невзлюбивший ее и остававшийся верен этому чувству, – Катя.
С девочкой изначально вышла какая-то неопределенность. В общем-то Виолетту нанимали к Сашуре, но, безусловно, когда в доме двое детей, то гувернантка должна заниматься обоими. И получилось так, что если по отношению к младшему ее обязанности были четко определены, то что именно она должна делать с Катей, никто толком не знал. Проверять уроки у девятиклассницы было смешно. В гимназию и домой с занятий ее доставлял школьный автобус, в гости к подругам или куда-то в город отвозил или кто-то из охранников, чаще всего Витек, или Марьяна. Теоретически гувернантка могла бы заниматься со своей воспитанницей иностранными языками, музыкой или хорошими манерами, но все эти предметы преподавались в Катиной гимназии. Поэтому воспитательнице оставалось лишь следить за ее режимом дня – хорошо ли девочка поела (у Кати был очень плохой аппетит), не забыла ли сделать уроки и вовремя ли ложится спать. Но даже такое незначительное внимание Катя воспринимала как покушение на свою свободу. И чаще всего в ответ на какой-нибудь невинный вопрос Виолетта слышала дерзость, причем дерзить Катя умела очень вежливо. Ей ничего не стоило сказать что-нибудь вроде: «Не кажется ли вам, что моя жизнь вас абсолютно не касается?» Или: «А почему бы вам не заняться своими делами?»
Виолетта видела, что Катя терпеть ее не может, и понимала, что это может плохо кончиться. Первое время она пыталась подлизаться к девочке, вызвать ее на откровенный разговор и однажды даже попросила послушать записи Цоя. Но Катя лишь пристально поглядела на нее и помотала головой:
– Вам все равно не понравится.
– Почему?
– Вы не поймете. Чтобы Его понимать, надо быть бунтарем. А вы не бунтарь, а приспособленец.
– В каком это смысле? – удивилась Виолетта.
– В таком. Вы же на самом деле не любите детей, а с Сашурой просто притворяетесь. Как наши училки в гимназии. Им хорошо платят, вот они и изображают из себя. А на самом деле они нас ненавидят. И вы такая же.
– Ну зачем же ты так говоришь? – гувернантка совсем растерялась.
– Ой, бросьте, будто я не вижу! Сюсюкаете с папой, с Тиной. А сами умираете от зависти, вам хочется такой же дом и вообще все такое же, как у нас. Только вы не знаете, что в этом счастья нет.
– Может, ты еще скажешь, в чем именно счастье есть? – от замешательства Виолетта спряталась за язвительный тон.
– Этого вы тем более не поймете. У вас есть ко мне еще какие-то вопросы? Тогда извините, мне надо физику делать.
– Ловко она тебя! – сказала Старуха, когда опешившая Виолетта вышла за дверь Катиной комнаты. – Молодец девчонка, в корень смотрит. Смотри, наживешь себе врага.
– Она мне не враг, эта соплячка, это просто смешно! – заявила Виолетта, но выводы все-таки сделала. Ей нужно было оружие против Кати. И на следующий же день, когда девочка отправилась в школу, она, улучив минутку, дала Сашуре задание рисовать, а сама залезла в ее комнату. Обыск увенчался успехом. Результатом улова были початая пачка сигарет «LM» и две тетради на замочках. Первая вся была исписана трагическими стихами, очевидно, собственного сочинения, вторая представляла собой дневник. Виолетта забрала его с собой и, пока Сашура катался на своем скутере по аллее, успела прочитать, правда, с большим трудом – почерк у девочки был на редкость неразборчивым.
Девять десятых записей были посвящены несчастной Катиной любви. С утомительной педантичностью она перечисляла, какие альбомы своего кумира слушала в этот день и какие кассеты с его участием смотрела, тосковала, что ее знаменитый возлюбленный так рано ушел из жизни, всерьез прикидывала, как могла бы встретиться с ним, будь он жив, и мечтала о том, что они воссоединятся в другой жизни или в лучшем мире. Последнему немало способствовало то, что они с Марьяной, оказывается, периодически устраивали спиритические сеансы, вызывали дух Цоя, который отвечал девочке на самые разные вопросы, начиная от того, спросят ли ее завтра по алгебре, и заканчивая тем, нравится ли она ему как женщина (в обоих случаях кумир отвечал утвердительно). Впрочем, Виолетту мало занимали эти подробности, и она, презрительно усмехнувшись, спешила их пролистать, как и рассказы о школе, учителях и одноклассниках – в них тоже не было ничего особенного.
Куда больше ее интересовало то, что писала Катя о домашних делах. Мать она называла Тиной и упоминала о ней с раздражением, почти с ненавистью, отец также звался Стасом, но здесь тон повествования был совсем другим – Катя подробно фиксировала, когда и о чем он говорил с ней, что они делали вместе и чуть ли не сколько времени провели в обществе друг друга. «Вечером мы со Стасом сорок минут просидели в гостиной и спорили о фантастике. Он считает, что лучший писатель Брэдбери, а я утверждала, что Брэдбери, конечно, пишет классно, но это уже вчерашний день, а сейчас никто не может сравниться со Стивеном Кингом. Тогда Стас сказал, что Кинг – это отстой, а я не смогла этого стерпеть и кинула в него подушкой, а он увернулся, и подушка попала в камин, хорошо, что он не горел, тогда я кинулась на него и повалила на ковер. Я его лупила, а он хохотал, и тут вошла Тина, увидела нас, вся позеленела от злости и прогнала меня спать, стерва. Но все равно вечер получился клевый».
Виолетту девочка сразу окрестила домомучительницей: «Наняли очередную домомучительницу, противная ужас, еще хуже, чем те две, предыдущие». Впрочем, о воспитательнице девочка писала мало и коротко: «Домомучительница совсем достала», «Домомучительница опять лезла не в свое дело, пришлось ее послать» или: «Домомучительница так подлизывалась к Тине и Стасу, что смотреть было противно». Гораздо чаще упоминался охранник Витек, ему, похоже, девочка очень симпатизировала. Во всяком случае, он был «классный», «рульный», «прикольный» и «всегда все понимал».
