— О Господи, как мне страшно! Зачем вам понадобилось лететь в Денвер именно сейчас?
— Это необходимо. Я не могу вдаваться в детали.
Еще одна миля прошла в тряске и нервном молчании.
— Оливер!
— Да. Барри.
— Вы мне скажете, зачем летите, если я угадаю?
— Да. Может быть.
— Вы получили предложение. Фантастически выгодное предложение. Верно?
Едва мы добрались до терминала, как я, не дожидаясь остановки, выскочил из машины.
— Я угадал? — спросил Барри. — Это выгодное предложение?
С загадочной улыбкой хитрец Оливер пожал руку своему юному коллеге через окно такси.
— Удачи нам обоим!
С этими словами я повернулся и поспешил к стойке контролера. Бог тебе в помощь, Барри, от страха ты даже не заметил, как я сам нервничаю.
Потому что я не известил ее о своем приезде.
Едва мы приземлились в «Городе на высоте в милю» (как беспрерывно называл Денвер разбитной капитан воздушного корабля), я схватил свой чемоданчик, выскочил из самолета, выбрал таксиста, который показался мне лихачом, и сказал:
— Отель «Браун-Палас». И давай поскорее.
— Тогда держи крепче свое сомбреро, парень, — отозвался тот. Я сделал правильный выбор.
В девять вечера мы прибыли в «Палас», почтенную денверскую гостиницу с огромным холлом, этаким космодромом в стиле конца прошлого века. Полы расположены террасами вокруг огромного зимнего сада. От одного только взгляда на уходящий ввысь потолок начинает кружиться голова.
Благодаря телефонным звонкам я знал, в каком номере она остановилась. Я бросил вещи у портье и, не позвонив в номер, помчался по лестнице на седьмой этаж.
На секунду остановившись у дверей, чтобы перевести дух (не забудьте о высоте!), я постучал.
Тишина.
Затем появился молодой человек. Очень красивый молодой человек. Сказочный принц.
— Что вам угодно?
Кто этот мудак? Акцент совсем не денверский. Скорее псевдобританский.
— Мне надо поговорить с Марси, — ответил я.
— Боюсь, она сейчас занята.
Чем? Во что я вляпался? Этот тип слишком хорош собой. Такая рожа просто просит кирпича.
— Мне надо ее видеть, — повторил я.
Он был сантиметров на пять выше меня. Костюм у него был так безупречно сшит, что нельзя было понять, где кончается костюм и начинается его носитель.
— М-м-м… Мисс Биннендейл вас ожидает?
Его мычанье могло стать прелюдией к сломанной челюсти.
Прежде чем я успел вступить в дискуссию или в драку, из-за дверей раздался женский голос.
— Что там такое, Джереми?
— Ничего, Марси. Какая-то ошибка.
Он снова повернулся ко мне.
— Джереми, я не ошибка. Мои родители мечтали, чтобы я появился на свет.
То ли эта острота, то ли угрожающие нотки в моем голосе — но Джереми отступил и пропустил меня в номер.
Проходя по короткому коридору, я задавал себе вопрос, как Марси отреагирует на мое появление. И чем она там занята.
Гостиная Марси была наполнена серой фланелью. Иначе говоря, везде сидели служащие в серых костюмах, каждый со своей пепельницей. Одни нервно попыхивали сигаретами, другие жевали бутерброды из картонных коробок.
За письменным столом — не курившая и не жующая (и вовсе не раздетая, как я опасался) — восседала Марси Биннендейл. Я застал ее в разгар делового совещания.
— Вы знакомы с этим джентльменом? — спросил Джереми.
— Безусловно, — улыбаясь, ответила Марси. Однако не бросилась ко мне с объятьями.
— Привет, — сказал я. — Прости, что помешал.
Оглядев народ, Марси объявила: «Извините, я сейчас», и мы с ней вышли в коридор.
Я взял Марси за руку, но она ласково удержала меня от дальнейших поползновений.
— Послушай, что ты тут делаешь?
— Я думал, тебе нужен друг. Я останусь здесь, пока ты все уладишь.
— Но у тебя же дело в суде!
— Плевать. Ты для меня важнее? — И я обнял ее за талию.
— Ты что, спятил? — прошептала она. Впрочем, отнюдь не сердито.
— Да. Спятил от того, что сплю — или не сплю один на двуспальной кровати. Спятил от того, что ем черствый хлеб и сырую яичницу. Спятил от того, что…
— Ну погоди же, — сказал она, указывая в сторону гостиной. — У меня совещание.
Какого кретина интересует, что может услышать вся эта публика в серых фланелевых костюмах?
— … и я подумал, что от всех этих твоих президентских занятий ты тоже немного спятила и…
— Псих, — строгим голосом прошептала она. — У меня совещание.
— Я вижу, что ты занята, Марси. Не торопись, но когда ты кончишь, приходи ко мне в номер. Я буду тебя ждать.
— Но это совещание может длиться вечно.
— Значит, я буду ждать тебя вечно.
До Марси, наконец, дошло.
— О’кей, — сказала она, поцеловала меня в щеку и вернулась к своим делам.
«О любовь моя, моя Афродита, моя рапсодия…»
Жан-Пьер Омон, офицер иностранного легиона, говорил это пухлой африканской принцессе, которая с придыханием твердила:
«Non, non, non, берегись mon pere».[8]
Далеко за полночь это был единственный фильм, который крутили на денверском телевидении.
Компанию мне составлял неуклонно сокращавшийся запас пива. Я напился уже до такой степени, что начал разговаривать с героем фильма.
— Слушай, Жан-Пьер, да сорви же ты наконец с нее платье!
Тот, однако, не обращал на меня ни малейшего внимания и продолжал твердить свое.
Покуда в дверь не постучали.
Слава Богу.
— Хелло, бэби, — сказала Марси.
Вид у нее был усталый, волосы растрепались, что, впрочем, всегда мне нравилось.
— Как дела?
— Я велела им отправляться по домам.
— Ты все проблемы решила?
— Да нет. Все идет вкривь и вкось. Можно мне войти?
Я так устал, что торчал в дверях, загораживая ей проход. Она вошла. Сбросила туфли. Плюхнулась на кровать. И устало глянула на меня.
— Слушай, псих-романтик. Ты что — смылся со слушанья своего дела?
— У меня есть свои приоритеты, — отвечал я. — У тебя проблемы в Денвере, и я подумал, что тебе нужна моральная поддержка.
— Очень мило, — сказала она. — Слегка шизофренично, но ужасно мило.
Я лег и заключил ее в объятия.
Не прошло и пятнадцати секунд, как мы оба уже крепко спали.
Проснувшись, я увидел, что Марси стоит у постели в лыжном костюме с другим лыжным костюмом в руках.
— Вставай. Мы едем в горы.
— А как же совещание?
— Сегодня я буду совещаться с тобой. А остальных соберу после обеда.
— Марси, что это тебе взбрело в голову?
— Приоритеты, — улыбнулась она.
Марси обезглавила человека.
Жертвой был снеговик, а причиной его гибели — снежок, который начисто снес ему голову.
— Во что будем играть дальше?
— Узнаешь после ланча.
В какой именно части огромного заповедника Скалистых гор мы устроили привал, я так и не понял. Но вплоть до самого горизонта не было видно ни души. Самым громким звуком было поскрипыванье снега под нашими ногами. Девственная белизна везде и всюду. Ни дать ни взять свадебный торт природы.
Возможно, Марси не умела зажигать плиту, но со спиртовкой «Стерно» она управлялась просто фантастически.
На обед в Скалистых горах у нас был суп с бутербродами. К чертям все модные рестораны. И все обязательства. И все телефоны. И все городское население, числом превышающее двух.
— Где мы находимся? — спросил я. (Марси взяла с собой компас.)
— Немного восточнее местности под названием «Нигде».
— Эта местность мне нравится.
— И если б ты не появился, я бы и сейчас торчала в Денвере в насквозь прокуренной комнате.
Она сварила кофе, тоже на спиртовке. Знатоки, пожалуй, сочли бы его не только скверным, но просто неудобоваримым, но меня этот кофе согрел.
— Марси, ты же отличный кулинар, — полушутливо заметил я.
— Да, но только в пустыне…
— Значит, это и есть твое место в жизни.
Она посмотрела на меня. Потом обвела взглядом все кругом и просияла от счастья.
— Не хочется отсюда уходить, — сказала она.
— А нам вовсе и не надо, — совершенно серьезно возразил я. — Мы можем остаться здесь до тех пор, пока не растают ледники или пока нам не захочется поваляться на пляже. Или спуститься на каноэ вниз по Амазонке. Я не шучу.
Марси помедлила. Раздумывая, как реагировать на мое… что это было? Предположение? Предложение?
— Ты что — хочешь подвергнуть меня испытанию или ты это серьезно?
— И то и другое. Я только и жду, чтобы ты наконец бросила все это занудство. Мало кто имеет такие возможности, как мы…
— Да брось ты, Барретт, — возразила она. — Такого честолюбца, как ты, я еще в жизни не встречала. Держу пари, что ты даже мечтаешь стать президентом.
Я улыбнулся. Но кандидату в президенты нельзя врать.
— Да. Мечтал. Но с некоторых пор мне кажется, что я предпочел бы учить своих детей кататься на коньках.
