Рождество нельзя провести в Крэнстоне, как в былые дни. Филипп сказал, что купил себе билет на круиз «для тех, кому за сорок» («Кто знает, что из этого может получиться?»). Филу кажется, что таким образом он облегчит мое положение. Но он уплывает и оставляет меня наедине с дилеммой.
Ипсвич, штат Массачусетс, претендует на право быть моим домом.
Марси Биннендейл, с которой я живу, когда она находится в пределах досягаемости, утверждает, что рождественские подарки надо класть под елку на 86-й улице.
Я хотел бы провести Рождество в таком месте, где не буду чувствовать себя одиноким. Но почему-то ясно сознаю, что оба эти варианта предлагают всего лишь половинчатое решение.
Стоп! Существует юридический прецедент по части деления неделимых предметов на две половины. Речь идет о судье по имени Царь Соломон, если я не ошибаюсь. Его мудрый вердикт и будет моим решением.
Провести Рождество с Марси.
Но в Ипсвиче, штат Массачусетс.
Тра-ля-ля-ля-ля-ля-ля!
— Привет, мама!
— Как ты, Оливер?
— Прекрасно. Как отец?
— Прекрасно.
— Прекрасно. Я насчет Рождества.
— Ну, надеюсь, ты на этот раз…
— Да, да, — тотчас успокоил я ее. — Мы приедем. То есть, мама, можно я привезу с собой одного человека? У вас найдется свободная комната?
Идиотский вопрос!
— Конечно, найдется.
— Это мой друг.
Блестяще, Оливер. Мать могла подумать, что это мой враг.
— Это прекрасно! — воскликнула она, не в силах скрыть своих чувств (не говоря о любопытстве).
— Мы ее знаем? (Иными словами, из какой она семьи?)
— Во всяком случае, вокруг нее не надо слишком суетиться.
Этим я ее перехитрю!
— Прекрасно, — сказала она.
— Я приеду на машине. Утром в Сочельник. Марси прилетит с Побережья.
— А…
Принимая во внимание историю моей жизни, мать наверняка решила, что речь идет о побережье Тимбукту.
— Мы будем с нетерпением ожидать тебя и мисс…
— Нэш. Марси Нэш.
— Мы будем с нетерпением ожидать вашего визита.
Зачем?
Я мог представить себе размышления Марси на борту реактивного самолета Лос-Анджелес — Бостон 24 декабря. Их квинтэссенцию составляло слово «зачем»?
Зачем он пригласил меня познакомиться со своими родителями? И притом на Рождество. Означает ли это, что у него появились… серьезные намерения?
Естественно, мы никогда не обсуждали подобные вопросы. Но я почти уверен, что в стратосфере некая интеллектуалка из колледжа Брин-Мор строит гипотезы, стараясь проникнуть в мотивы своего друга.
И, тем не менее, она так ни разу и не спросила: «Оливер, зачем ты меня пригласил?»
Чему я очень рад. Ибо, честно говоря, я бы ответил: «Не знаю».
Это был характерный для меня мгновенный импульс. Сначала позвонить домой, а потом посоветоваться с Марси.
А также подсознательная попытка обмануть самого себя: речь идет всего лишь о друге, с которым ты случайно отправляешься в гости, а по случайному совпадению сейчас как раз Рождество.
Это не имеет никакого значения и не свидетельствует ни о каких «намерениях».
Врешь.
Оливер, ты отлично знаешь: не может быть двух мнений насчет того, что ты приглашаешь девушку познакомиться со своими родителями. На Рождество.
А это не выпускной вечер в средней школе.
Теперь, спустя неделю, мне все казалось яснее ясного. Я шагал по терминалу аэропорта «Логан», описывая круги, аналогичные тем, какие описывал пилот ее самолета, заходя на посадку.
Что означает такой поступок в реальной жизни?
Сейчас, после нескольких дней расследования, я могу ответить вполне сознательно. Он намекает на свадьбу. На брачные узы. На женитьбу. Барретт, готов ли ты взять в жены этот ураган?
Почему поездка в Ипсвич безусловно означает атавистическую жажду родительского одобрения. Почему меня все еще интересует мнение отца и матери?
Ты любишь ее, Оливер?
О Господи, что за неподходящий момент задавать себе этот вопрос!
Да? А другой внутренний голос вопит: «Самое время его задать!»
Люблю ли я ее?
Вопрос слишком сложный для простого «да» или «нет».
Тогда какого же черта я так уверен, что хочу на ней жениться?
Может, это иррационально. Однако я почему-то уверен, что церемония бракосочетания пробудит любовь.
— Оливер!
Первый пассажир, сошедший с трапа самолета, и был предметом моих размышлений. Он выглядел просто фантастически.
— Послушай, я правда по тебе соскучилась, — сказала она.
Обниматься будем позже. В конце концов, мы же в Бостоне.
— Где твоя сумка?
— У меня не сумка, а чемодан. Я сдала его в багаж.
— Ого! Нам предстоит увидеть выставку последней моды?
— Ничего подобного, — небрежно отозвалась Марси. В руках она держала какую-то продолговатую коробку.
— Давай, я понесу.
— Нет, нет. Ты разобьешь. Там хрупкий предмет.
— Твое сердце?
— Не совсем. Подарок твоему отцу.
— А…
— Я очень волнуюсь, Оливер, — сказала Марси.
Мы проехали мост через реку Мистик и смешались с густым потоком рождественского транспорта на шоссе № 1.
— Что за чушь у тебя в голове, — сказал я.
— Вдруг я им не понравлюсь?
— Тогда после Рождества мы обменяем тебя на другую.
Марси надулась. Но вид у нее все равно был шикарный.
— Скажи что-нибудь утешительное, Оливер, — взмолилась она.
— Я тоже волнуюсь.
— Мама, это Марси Нэш.
Что-что, а фамилия у ее бывшего мужа была просто исключительная. Она ровно ничего не означала и не вызывала абсолютно никаких эмоций.
— Я очень признательна вам за приглашение.
Что за великолепный вздор. Обмениваясь фальшивыми улыбками, эти благородные дамы произносили фразы, на которых покоится вся наша общественная система. Далее последовало: «О, как вы наверное устали после такого путешествия» и «Как вас должно быть утомили все эти рождественские хлопоты».
Появился отец, и церемония повторилась. За исключением того, что он не мог скрыть своего восхищения красотой Марси. Затем, поскольку согласно правилам этикета Марси наверное устала, она поднялась в комнату для гостей, чтобы привести себя в порядок.
Мы остались втроем — мать, отец и я. Мы осведомились друг у друга, как дела, и узнали, что дела идут прекрасно. Может быть, Марси («какая очаровательная девушка», сказала мама) слишком устала, чтобы петь рождественские песни? На улице страшно холодно.
— Марси чрезвычайно вынослива, — сказал я (возможно, имея в виду не только ее физическую силу). — Она может петь даже в метель и вьюгу.
— И даже предпочтительно, — сказала Марси, появившись на пороге гостиной в костюме, какие будут носить лыжники в Сан-Морице в нынешнем сезоне. — Ветер заглушит фальшивые ноты.
— Это не имеет значения, Марси, — сказала мама, понимая все чересчур буквально. — Важен не голос, а esprit[9].
Моя мать никогда не упустит возможности заменить английское слово французским. Недаром она два года проучилась в колледже Софии Смит.
— Какой великолепный костюм, Марси, — сказал отец. Я уверен, что он был восхищен тем, как покрой костюма подчеркивает ее формы.
— Он защищает от ветра, — сказала Марси.
— Да, в это время года бывает очень холодно, — добавила мама. Обратите внимание — человек способен прожить долгую счастливую жизнь, не обсуждая ничего кроме погоды.
— Оливер меня предупредил, — сказала Марси.
Ее терпимость по части светской болтовни поистине поразительна.
В половине восьмого мы подошли к церкви и присоединились к двум десяткам членов ипсвичского высшего света. Самым старшим исполнителем рождественских песнопений был Лаймен Николз, выпускник Гарварда 1910 года (79 лет), самой младшей — пятилетняя Эми Гаррис, дочь моего одноклассника Стюарта.
Стюарт оказался единственным известным мне представителем мужского пола, который не был очарован моей подругой. Да и как он мог думать о Марси? Он был слишком откровенно влюблен в малютку Эми (вполне взаимно) и в жену Сару, оставшуюся дома с десятимесячным Бенджаменом.
Я вдруг осязаемо ощутил, что в моей жизни происходит какое-то движение. Я ощутил ход времени. И сердце мое исполнилось печали.
У Стюарта был большой семиместный автомобиль, и поэтому мы поехали с ним. Я посадил девочку себе на колени.
— Тебе очень повезло, Оливер, — сказал Стюарт.
— Знаю, — подтвердил я.
Марси, как и требовалось, изобразила ревность.
Внемлите, ангелы-предвестники поют!
Наш репертуар был столь же трафаретным, сколь и наш маршрут. Сливки общества наградили доморощенных музыкантов вежливыми аплодисментами, а детей — печеньем с молоком.
Марси упивалась спектаклем.
— Это же сельская местность, Оливер, — сказала она.
