— Вкусно, где купила? — ломая тонко выдавленные кружева крема, спросила Момо.
— В Эбису. По работе пришлось съездить, — я не произносила при Момо имени Сэйдзи, сводя все касающиеся его темы к неопределенному слову «работа».
— А с кем ты ездила?
Момо поняла мою уловку. Она уже приготовилась выудить из меня то расплывчатое и скользкое, что всегда пряталось за словом «работа». Ведь она еще не подозревала, что, выудив правду, в конце концов будет ею тяготиться.
— С мужчиной.
— С таким, как папа?
— Нет, не таким.
На меня посыпались искорки. Не вспышка искр, а лишь отдельные мерцающие, врезающиеся в темноту искорки её отвращения разлетелись вокруг.
— Что ты помнишь об отце? — не обращая внимания на реакцию Момо, спросила я.
— Конечно же, ничего! Мне было всего три года.
В самом деле. Момо исполнилось три года, когда Рэй ушел. «Не знает, как уколоть», — подумала я, и вдруг мне стало жаль её. Жаль так же, как когда-то давно. И набитый кремом рот, и уже оформившиеся скулы, и тоненькие руки, сражающиеся с выбившейся прядкой волос, — все заставляло сердце сжиматься от жалости.
Заскрипели ступеньки. Должно быть, мама спускалась вниз.
— Будешь пирожное? — весело окликнула я её. Момо продолжала осыпать меня своим раздражением.
— Нет, спасибо, мне не надо, — послышался через стенку унылый ответ.
От отца Рэя пришло письмо.
«Я окончательно перестал надеяться, что сын жив. Поэтому выбрал посмертное имя и заказал табличку для того, чтобы отслужить панихиду. Прошу меня простить, что не посоветовался с Вами. Я чувствую, что уже скоро и сам уйду к нему. Вы, наверное, еще не исключили его из домовой книги? Поступайте, как Вы посчитаете нужным. Всего Вам хорошего, и берегите себя».
Мне вспомнился дом, стоящий среди холмов, в городке на побережье внутреннего моря. Он, как и все остальные дома в округе, был стеной прилеплен к стене соседнего здания. Между ними по крутым склонам и подъемам, словно лабиринт, петляли улочки. По вечерам в воздухе висел запах пищи. Еле уловимый запах. Вместе с ним из дома, примостившегося внизу на приступке, долетали звуки ужина.
С исчезновения Рэя прошло тринадцать лет.
И сейчас, словно выждав удобный момент, все разом сочли его погибшим.
— Пишет, что заказал табличку, — сообщила я маме.
— А посмертное имя какое?
— В письме не было написано.
В переулке, где мы шагали с Рэем, было полно кошек. Белые, черные, полосатые — они выскакивали на каждом шагу откуда-нибудь из подворотни или из сточной канавы.
— Как на пружинках, — засмеялся Рэй.
Мы ездили в родной городок Рэя незадолго до свадьбы, чтобы представить меня его родным.
— И отец, и мать, и сестра родились и выросли там, — объяснил Рэй. — Знаешь, это всего лишь маленький городок возле моря.
Меня угощали рыбой из залива. Её подали к столу в жареном и тушеном виде, а также сделанное из неё же сасими. По вкусу она была мягче и слаще, чем рыба в Канто. Соевый соус тоже отличался от токийского своей сладостью и тягучестью. От долгого сидения на коленях затекли ноги, и я незаметно перенесла вес тела на одно бедро.
Через год после того, как я ездила к родным Рэя, его младшая сестра вышла замуж и переехала в соседний городок. На свадьбе она была в цунокакуси[18]. Старики тянули свадебную песню. Оставив маме новорожденную Момо, мы с Рэем присутствовали на церемонии. За то недолгое время до исчезновения мужа, сестра родила мальчика, сразу после этого умерла мать Рэя, а в следующем году в семье сестры появился еще один мальчик-погодка. Казалось, что за этот период жизни столько всего случилось, хотя прошло всего четыре — пять лет.
— Неужели Рэя и в самом деле уже нет в живых?
Мама ничего не ответила.
— И у тебя, Кэй, седины прибавилось, — вместо этого заметила она. — В будничной жизни можно спрятать всё, что угодно. Всё, о чём не хочется открыто заявлять.
— Почему бы тебе не написать роман? — предложил Сэйдзи.
— Я пыталась писать что-то вроде новелл, но роман, похоже, не мой жанр.
Мы сидели в кафе друг против друга. Интересно, сколько лет Сэйдзи не заговаривал со мной о работе? С выхода моего первого сборника эссе прошло уже почти десять лет.
— Почему тебе опять пришла идея работать со мной?
Я думала, что мы оба намеренно избегаем этой темы.
Вероятно, есть люди, которым нравится сочетать сексуальные взаимоотношения с деловыми, но я явно не относилась к их числу. Сэйдзи, как казалось раньше, тоже.
— Особого повода нет, — проговорил Сэйдзи и следом обмолвился, — но…
— Что «но»?
— Просто я люблю, как вы пишете.
На слово «люблю» тело откликнулось неприятной болью.
— Но почему именно сейчас?
— Знаете, я все время думал об этом.
«Перестань говорить так официально», — чуть было не вырвалось у меня. Но Сэйдзи всегда разговаривал со мной так. Вот уже десять лет подряд он смеялся одним и тем же беззвучным смехом и говорил одними и теми же вежливыми фразами.
— Значит, это конец? Мы больше не будем вместе? — с моих губ слетели слова встревоженной женщины. Я и в самом деле была в смятении.
— Не говорите так, — тихо ответил Сэйдзи.
— Но я больше не думаю о Рэе, совсем не думаю, — шепотом закричала я.
— Неужели?
Посыпалось. Так же, как у Момо. Чувства Сэйдзи разлетелись вокруг. Это походило не на искры, а скорее на то, будто в воздух швырнули горсть мелких и острых осколков.
— Ты говорил мне о ревности. Это из-за неё?
— Наверное, дело не в ревности.
— Тогда из-за чего? — допытывалась я. Заморосив, чувства Сэйдзи, не прекращая, продолжали осыпать меня.
— Может, я потерял надежду.
— Надежду? — у меня заныло под ложечкой. Слова «надежда» и «люблю» равно причиняли мне боль.
— Давай выйдем отсюда. Здесь очень жарко. Пройдемся по ветерку, — цепляясь за соломинку, попросила я. Сэйдзи опустил глаза и раскрыл блокнот. Я невольно залюбовалась жестким профилем его лица.
— Сэйдзи, — обвив его руками, выдохнула я и, спрятав лицо у него на груди, пробормотала. — Не хочу. Не хочу оставаться одна.
— Я никогда вас не оставлял одну, — промолвил Сэйдзи и жестом остановил такси. «Не оставлял одну» — его последние слова потонули в шуме тормозящего такси.
— На Токийский вокзал, — попросил Сэйдзи.
— Послушай, давай поедем не на вокзал, а куда-нибудь в теплое место, — прошептала я ему на ухо.
— Тебе же только что было жарко?
Я ошарашено взглянула на него. Он смотрел на меня. Его лицо было мертвенно бледным.
— Это пощечина, зачем ты так со мной? — с немой укоризной взглянула я на Сэйдзи.
— Потому что я в отчаянии, — ответил он взглядом. — Ты никогда не забудешь мужа, — ясно прочла я в его распахнутых глазах. Такси резко затормозило, и меня качнуло на Сэйдзи. Я торопливо выпрямилась. Во мне вспыхнул гнев. С какой стати я должна терпеть это неожиданное оскорбление? Словно звериная реакция на атаку, во мне мигом забурлил бешеный гнев.
Но гнев тут же стих.
— Сэйдзи, — вымолвила я, — не исчезай.
— Ты ужасный человек, — тихо проронил он.
— Почему? — спросила я. Тело еще сотрясала дрожь как отдача после вспышки гнева.
— Ты ничему не веришь.
Карминный кирпич вокзального здания тускло тонул в лучах заходящего солнца.
— Сэйдзи, — снова позвала я. Он вынул из кошелька мелочь и, получив квитанцию, спокойно вышел из машины.
— Не хочу, — прошептала я, глядя в спину шагающего в сторону вокзала Сэйдзи.
— Простите, пожалуйста, — окликнул меня шофер. — Вы поедете дальше?
Громыхнув, мимо пронесся огромный грузовик. Пробравшись за воротник, вниз по телу пополз холод. Сэйдзи становился все дальше и дальше.
— Не хочу, — опять прошептала я.
Очнувшись, я обнаружила, что обрываю лепестки.
Выйдя из такси, я двинулась через дорогу на другую сторону. Засигналила темно-синяя машина. Подняв глаза на водительское место, я увидела там мужчину, который, скривив губы, сверлил меня взглядом.
Наши взгляды встретились, и его физиономия тут же потеряла напряжение, приняв бесстрастный вид.
«Надо же, как заметно», — поразилась я. От меня не ускользнуло ни единое движение каждой черточки его лица. Мужчина с силой сжал руль и умчался прочь. Всё произошло в один миг, но он показался мне невероятно долгим.
Оказавшись перед цветочным магазином на другой стороне улицы, я зашла внутрь и купила белые цветы. Они продавались букетом. Розетки у цветов уступали по густоте лепестков хризантеме, но были, тем не менее, пышнее, чем у герберы. Не имея представления об их названии, я отнесла цветы на кассу и достала тысячеиеновую купюру. Там же, на кассе, мне завернули их в бумагу.
Я помнила всё до того момента, как положила сдачу в кошелек.
