Подставляет мне щечку. Руку не выпускаю и целую ее раз, другой. Щечка надоела и мои губы медленно переползают к ее рту. Вот уже и краешек губ, сминаю его как розовые лепески. Уже весь ее влажный горячий рот с сильными губами в моей власти. Кажется вся вселенная стала вращаться быстрей.
«Я не могу целоваться» — шепчет, дык тебе и не надо мочь!
Как она сразу обмякла в моих руках; как сладостно водить по ее спинке, от шеи до самой попы, и чувсвовать как она крупной дрожью реагирует на каждое прикосновение, каждый поцелуй.
Изучаю языком ее губы, язык весь рот. Я так долго ждал этого, что мне кажется сейчас от радости лопнет моя голова. Главное не потерять контроль и дотянуть до свадьбы. Девочка заслуживает моря цветов, свечи и огромный будуар, а не салон старенького доджа.
Шея, какая белая нежно-молочная шея. А маленькая вереница родинок уходит за вырез блузки и тянет меня за собой. Не снимая блузки, целую ее огромную грудь сквозь ткань. Сначала мягко, потом всё сильнее. Пытаюсь определить где спрятались соски, надеюсь увидить как они будут проростать под блузкой.
Лиля откинула на сидении голову и прерывисто дышит. Ее ноги под длинной юбкой чуть раздвинулись, и заметив это, я немедленно направляю туда свою ладонь. Просто поглажу разок и всё… Веду очень нежно, поднимаясь по сладостным изгибам узких бедер, туда, где уже бушует пламя доменой печи.
Это настолько меня взрывает, что я думаю: « Хрен с ней, со свадьбой! Просто не в машине же! У девочки это в первый раз, надо постараться по-красивее! Сейчас на Стефаново бабло снять апартаменты где нибудь в пяти звездах в центре, искупать ее, как завещала Бьянка, отнести на руках на засыпанную белыми розами постель, облизать всю с ног до головы, и нежно, медленно, сладостно!»
Открываю глаза и, перестав целовать, любуюсь ей. Волосы разметались, щечки розовые, в глазах какая-то поволока туманная, бляааадская!
— Лилинька, милая, любимая, сладкая, золотая, поедим в отель?
— Нет!! Ты с ума сошел?
Приходит в себя. Оправляет блузку, и начинает перед зеркалом восстанавливать прическу.
Только не это!
Опять обрушиваю на нее град поцелуев, как артподготовку. Не хочешь в отель, будем резвится в многострадальном додже брата Саши, салон которого еще помнит псалмопения стариков-воронаевцев.
Медленно переношу ее на заднее сидение минивэна. Стекла тонированы, нас не видно, за то нам — видно всех. Кругом как нарочно стадами снуют студенты. Когда я снимаю с нее блузку, кажется мы на сцене стриптиз клуба, и толпа сейчас начнет улюлюкать подбадривая нас. Но я так неимоверно хочу прижаться к ее нежному обнаженному телу, что готов это сделать сейчас где угодно.
Какая у Лили огромная белая красивая грудь. Я лично предпочитаю девок с маленькими сиськами, так чтобы всю сиську можно было втянуть в рот, но у Лили такое сокровище! Большая грудь, маленькая грудь — это имеет значение только для женщин, согласитесь?
Беру грудь в руку и чувствую ее вес, упругость и жар. А как пахнет между грудями! Какой божественный, непередаваемый запах! Снимаю юбку и Лиля остается в одних черных колготах.
Обожаю баб с утрированно белой кожей и в одних колготках. Черных. И чтобы под колготами просвечивали трусики. А сзади пусть трусики немного вытянутся к верху и войдут в ложбинку между ягодицами, рввва! Хочется впиться в нее зубами.
Ласкаю, ласкаю ее нежную, прямо под рукой покрывающуюся пупырышками спину. Лилинька, солнышко, свет мой! Лиля!
Сил уже нед сдерживаться. Скользнув обеими руками по ее бокам, оттягиваю от тела трусики и колготки и одним махом снимаю все.
Потом судорожно бросаюсь на водительское сидение — печку! Чтоб не замерзла! Начинаю целовать ее круглый, сладкий живот, не скажу чтоб совсем плоский, а именно животик! Спускаюсь вниз, к жестковатым завиткам волос в самом низу.
— Лилечка не бойся, я постараюсь аккуратно, не больно.
В какой-то момент она вздрагивает, все тело напрягается, спина прогибается дугой.. и сразу обмякает. Все. Девственность уже в прошлом. Я начинаю ласкать ее двигаясь в её мягком горячем влажном нутри. Господи, какая сладость! Ради таких секунд можно терпеть всю земную несправедливость.
Увы, я давно не испытывал сенсацию близости прекрасного юного девичьего тела, поэтому пик подкатывает скоро, слишком скоро…
Вот уже и лежу на ней пустой, полумертвый и слышу запах салона старого автомобиля, какую-то смесь машинного масла, пыли и нестиранных носков. Еще резкий операционно-стерильный запах Лилиной, столь не торжественно запущенной в эксплуатацию звезды.
Ну вот. Теперь поехали жрать мамины курники.
***
Следующие три недели я живу в раю. Мне плевать что происходит в церкви, на работе, на западном берегу реки Иордан. Я еду в обед за Лилей в колледж. Затащить ее в отель все никак не удается. Поэтому я знаю все большие парковки вокруг колледжа.
Мы нежно ласкаемся где нибудь на парковке перед большим универсальным магазином и, по очереди, разными машинами едем к ней домой. Потом еще весь вечер потихонечку флиртуем, и, если повезет, я еще пару раз ухитряюсь ее схватить за что ни попадя.
Замечает перемену только герой-подводник. Понимает, гадина, что для отростка своего окаянного придется поискать другое место. Он решил сосредоточится на карьере — все чаще он, Олег и брат Саша уединяются в офисе. Я тоже ныряю туда — держать хвост следует по-ветру.
В своем будущем я уверен — победит Стефан, я стану самым известным проповедником на восточном побережье. Компакт-диски будут с моими проповедями продавать. Детей Винсентами крестить будут в мою честь.
Победит Саша — буду с тарелочкой собирать бабло после собрания. Тоже хлеб с маслом. Никто ведь не знает сколько насобираю, пока самолично в реестрик не внесу.
При любом раскладе — моя жена гражданка США, а это значит через месяцев восемь-девять, я спокойно смогу выехать из страны и совершить хадж к грибникам на острове Валаам.
Винцент Эй Мракисян. Звучит, а?
У меня в Америке имен — как у Будды Бхатхи Кармы — квартира на имя Овидиус Якубайтис, машина — Владислав Лисовый, на работе оформлен как Бред Бернштайн.
Теперь стану Мракисяном. Какая на хрен в вечности разница как вас звали на определенном этапе? Если имя ассоциируется с душой, у меня их несколько. Как жизней у кошки.
Все складывается, наконец, как должно. В первый раз в Америке я радостно и полностью расслабляюсь. Жизнь прекрасна.
Хотя никогда нельзя забывать — как оно коротко, цыганское счастье
ГЛАВА 12
«КНЯЗЬ МЫШКИН»
Я тем утром размышлял над самым страшным и загадочным посланием в Библии — откровением Святого Иоанна Богослова. И удивитильное откровение было мне самому. Я наконец понял, о чем там речь:
И повел меня в духе в пустыню; и я увидел жену, сидящую на звере багряном, преисполненном именами богохульными, с семью головами и десятью рогами.
и на челе ее написано имя: тайна, Вавилон великий, мать блудницам и мерзостям земным.
Это ведь об американской финансовой системе, капитализме, убивающем все человечество! Ведь на чем система зиждется: на жадности, алчности, эгоизме людском. Грязь и мерзость человеков — вот ее двигатель!
Обязательно надо будет подготовить на эту тему проповедь.
***
Кто-то из великих и умных сказал: «Любовь — это заговор двоих против всего мира». Пока нам с Лилианой божественно просто как хорошо, весь остальной мир роет траншеи, натягивает колючую проволоку, цепляет к крыльям ракеты и бомбы.
События, которые я немного пустил на самотёк, закручиваются с головокружительной быстротой.
Тем вечером меня приглашает в свою резиденцию брат Стефан.
На лужайке перед домом крутятся Толик с Рафом. А им какого тут надо? У них еще члены не выросли для братского. Курят, пряча сигареты в кулаках. Совсем обнаглели, перед домом самого пресвитера!
На мой приход лилькины братья не реагируют. Они по-моему всё уже знают. Ну и плевать. Босота несчастная. Привыкнете еще. Я вам теперь родня.
Рядом с домом Стефана кавалькада машин.
Этими наездами русские пятидесятники напоминают итальяшек, которых здесь до сих пор побаиваются, хотя их структуры уже давно не стреляют и слились с законодательной и исполнительной властью. Дон Карлеоне теперь ваш сенатор. Звоните — если будут проблемы.
Значит братское. Интересно. Что там будет — оранжевая революция? Почему к стати — оранжевая, это что дело рук вездесущих кришнаитов? В башке полный сумбур. Померанчево-протуберанцевый. Это бывает когда вы проводите времени на девичьем ложе так много, что порой некогда даже принять душ.
Все в сборе. Семья Паштетто. Дон Стефан, Синьор Вольдемар, Падрэ Александр, Никита Сергеевич Хрущев, Подводный ВиктОр, Олех — казначей, Жорж-баптист и прочие верующие братья. Лишь бы обошлось без поножовщины.
— Мир вам, браты!
На мое приветствие и появление — ноль внимания, похоже все в глубокой медитации созерцают Голгофу.
