— Мир вам, браты!
На мое приветствие и появление — ноль внимания, похоже все в глубокой медитации созерцают Голгофу.
Брат Стефан громко призывает к молитве.
В молитве он умело убеждает Господа ниспослать всем присутствующим дух смирения и покорности Слову Божию. Для тех кто понимает эзопов, с гагаузским акцентом язык брата Стефана, такая молитва не предвещает ничего доброго. Уж поверте мне, ветерану движения пятидесятницы.
— Братья было мне на днях видение от Хоспода! Будто белое-белое дерево в весеннем цвету, хочет проглотить огромная грозовая туча. Дерево, братья, это — наша с вами церковь, голубица Божия, а туча это врах! Хосподь предупреждает нас: чтоб бодрствовали и молились. Может быть даже придется объявить общий пост.
Потом он резко поворачивается ко мне и спрашивает в лоб при всех:
— О чем же ты нам поведать хотел, братик? Что за обсуждения еретические проходят в офисах у «некоторых» братьев?
Ай- яй-яй, херня-то какая получается! Незнаком брат Стефан с первым принципом оперативной работы — не сдавать своего информатора даже под пытками. Эдак мы совсем без стукачей останемся! Попал я в серьезный просак.
— Не знаю о чём вы говорите, брат Стефан!
— Братья! Мы призвали на это место Хоспода! Это перед ним мы сейчас стоим! Давайте взвешивать каждое сказанное слово! Братик, тебе ничего не угрожает здесь, открой своим братьям сказанное, не греши обманом! Что тебе говорил брат Александр у него дома? К чему призывал? Какие обещания давал? Подговаривал ли принять участие в заговоре против братьев–пресвитеров? Подговаривал чи нет?
Я махаю гривой, опустив вниз глаза. Подговаривал, волчина позорный.
Поднять глаза у меня уже нет сил. Тело наливается бетоном и застывает намертво, не пошевелить даже пальцем. Финиш. Фулл-стоп. Приехал я кажись. Как бы соскочить отсюда с минимумом потерь?
Стефан торжественно продолжает:
— Я уже поделился с вами братья деталями этого разговора. Обидел меня тот факт, что некоторые из вас тоже были в курсе происходящего, но только младшего нашего братика Хосподь расположил вмешаться.
Вот так вот братья мои! Ходами ходим на собрания, а кохда до дела доходит — в сторону! И в чью сторону? Вы думаете брату Мракисяну этим содействуете? Вы князю тьмы, повелителю зла, диаволу содействуете!
Я кидаю исподлобья быстрый взгляд на «князя тьмы».
Дядя Саша сидит изжелта-белый, с огромными каплями пота на высоком лбу. После миннесотского покушения у него внутричерепное давление, как бы не прихватил апоплексический удар!
Но брат Стефан неумолим как ледокол «Ленин».
— Это ли завещал нам Христос, кровь безвинно проливший! В небесное ли царство мы идем с вами братья? А может в царство брата Саши, брата Володи, брата Стефана? Тропинка на небеса, она узкая, братья. А вот в ад ведут широкие врата. Да поможем нам всем Хосподь. Мы связались с братьями из Миннесоты, церкви где брат Саша был раньше членом, и не совсем лицеприятные факты нам открылись. Гордыня брата есмь источник многая бед. Премногая. Сейчас, по нашему приглашению, братья из Миннесоты уже находятся в дороге.
Будут здесь завтра, к обеденному служению, есть ли желающие по велению сердца, дать приют странникам? Кроме брата Саши, разумеется.
Хорошо. Хорошо, что о страноприимстве не забываем. Аллилуя!
По приезду братьев разберём вопрос брата Александра. А не придем к общему — призовем братов-епископов из Канады. Помоги нам всем Хосподь.
А теперь у нас есть еще один непростой вопрос.
Стефан наклоняется и что-то шепчет на ухо брату Володе. Тот кивает и выходит.
— А ну-ка, братик, выходи-ка на середину, чтоб всем тебя видно было!
Это он мне. Что он затеял, хочет меня в рыцари креста посвятить?
Сэр Винцент. Лорд Протектор Веры. Звучит. Тут брат Володя возвращается… с Лилей моей! Что это? Они нас хотят благословить? А почему непростой вопрос? Чертовщина какая-то нездоровая. Что сестра вообще делает на братском?
— Сестра Лиля, приветствуем тебя, с миром принимаем!
Братья, Хосподь запрещает мне приоткрывать завесу над тайной исповеди. Поэтому и приглашена сюда сестра Лиля. Может быть у сестры есть что сказать, а сестра Лиля?
Это значит ему, Стефану, нельзя слить тайну исповеди, а нажать на девочку, чтоб сама раскалось — так это пожалуйста.
В Лилиных глазах вдруг за долю секунды встают слезы. Я бросаю на Стефана недобрый взгляд. Что-то он мне все меньше и меньше нравится, стервятник.
— Братия мои, я согрешила перед Господом и церковию. Простите меня! Помилуйте!
— Привстань на колени, сестричка, и ты братик, давай — встань на колени!
С этим братиком ли согрешила, тут присутсвующим?
Лиля быстро кивает, захлебываясь слезами. Бедная девочка. Что же здесь твориться такое? Зачем они её так? Какой кошмар!
Вся комната святых-братьёв с их постными лицами, костюмами без галстуков, потрепанными библиями, начинает быстро двигаться перед глазами, как пёстрая карусель.
— А вот скажи сестра Лиля был ли у тебя разговор с отцом твоим, братом Мракисяном в первый вечер, когда братик, еще не покаянный, к вам в гости приходил?
— Был разговор.
Вздыхает прерывисто.
— И о чем же попросил тебя брат Александр?
— Он.. Ну он, you know I told you, брат Стефан!
«Фашист, ты, Стёфа, а не пресвитер» — думаю. Покрышки проколю как минимум.
— А теперь для братского повтори, сестричка, это ведь есть великое покаяние твое! Больно грязюка очищаеться, но так болезни и побеждают. Как и Хосподь наш победил.
Брат Стефан пытается подавить сытуют отрыжку, но не совсем удачно, и я четко слышу этот небожественный звук. Видимо плотно покушал перед братским. Почему-то в самые серьезные, страшные моменты нашей жизни в голове застревают какие-то мелочи.
— Отец сказал быть с ним по-приветливей.
— С братиком по-приветливей?
— Да.. With him
— Хорошо. Хороший у тебя отец. Странноприимный. А когда в вашем доме появился брат Виктор, у вас тоже был разговор с отцом?
— Был, брат Стефан.
— Что же сказал отец тебе?
— То же самое. Быть с ним по-при-вет-ливей.
По приветливей это длинное русское слово, и выросшая в штатах Лилюшка запинается когда его произносит.
Стефан торжествующе смотрит на меня. Весь мир, который начал обсыпаться пару минут назад, вдруг мгновенно рухает на меня кучей пыли и острых холодных осколков. Сразу как-то в груди начинает саднить. Никогда проблем с сердцем не было, а тут вдруг точно определилось его местонахождение.
— Вот братья мои. Вы сами видите ситуации, в которые нас толкает небодрствование и духовная слабость. До прибытия старших братьев из Канады я бы попросил всех не приветствоваться в церкви с братом Сашей, сестрой Лилей и нашим вновь обращенным. Им также отказывается в праве участия в вечере Хосподней. Им запрещается занимать место в первых пяти рядах церкви. Их служение приостанавливается. До полного и чистосердечного раскаяния. Молитвы за наказанных возносить тоже запрещается. До распоряжения епископов.
Отлученные, покиньте пожайлуста братское собрание!
К выходу направляюсь почти бегом. Почти бегом. С отрывом на два корпуса.
***
Я мёртв теперь. Холодный и застывший, как серый бетон.
Иду и дышу вроде как по привычке. Без необходимости. Каша в голове полная. Меня убило это «будь по-приветливее». Значит это она из-за слов отца все делала? Улыбалась? Глазами стреляла? Целовалась? Не может быть. Перед внутренним взглядом моим стоят умные не мигающие глаза дяди Саши Мракисяна. Холодные глаза.
А Лиля? Неужели ничего не чувствовала ко мне совсем? А цветы? А встречи наши? Что за игру она могла вести? Какая чушь. Ничего понять не могу. Поверить не могу. Выбирала жениха как я выбирал лошадей в политскачке? Так и села впросак, как и я…
В это момент меня окликает дядя Саша.
Я поварачиваюсь и в меня врезается на ходу Лиля. Ее косынка падает и Лил не оборачивается, чтобы ее поднять. Бежит прочь. На секунду улавливаю ее аромат, за который могу ей сразу все простить.
Если даже Саша мне сейчас врежет, я не почувствую боли. Вся боль сконцентрировалась у меня внутри сердца, и размером она с атомный гриб.
Но дядя Саша несет уже полную ахинею. О чём он?
— Я тут застраховал доджа на днях. Сам знаешь — без страховки у нас нельзя ездить. Вот. Документик. Полис страховой. В кабине брось где-нибудь. На всякий случай. Береженого как говорится…
Протягивает, не глядя в глаза страховой полис. Идиот он что ли? Вспомнил о страховке, я уже с полгода без нее катаюсь. Мудак же ты мелочный, однако, брат Александр.
— Спасибо огромное, дядь Сашь!
— Ты заезжай вечером, поужинаем и поговорим. Я им это с рук не спущу. Каиться сами станут! Мы не из тех кто сдается без бою.
— Окэй.
Конечно заеду. Только не к тебе, мракобесу, а к твоей не в меру экзальтированной дочке. Раз все знают, что мы спим, дело-то за фатой! Может так и к лучшему. Прямо и ясно. Проходить через их долгие, унизительные обряды сватовства было бы еще хуже. А тут все разом — как больной зуб.
