В тот день исход сражения решили филистимляне, разбившие лагерь за грядой скал, пересекавшей берег. Отряд их колесниц появился неожиданно и, как единое копьё, ударил сбоку по атакующим арамеям. Он рассёк надвое ряды вражеской пехоты и быстро рассеял по долине колесницы. Арамеи в панике носились по полю, рискуя получить стрелу или дротик от своих же.
Из Хамат-Цовы протрубили сигнал прекратить атаку и вернуться за городскую стену. Ворота опять закрылись. Долина была завалена трупами. После полуночи из Хомат-Цовы выехал специальный отряд с факелами. Верховые медленно объезжали поле боя, останавливаясь, чтобы собрать оружие и отпугнуть грабителей. Через некоторое время из ворот выехали повозки, рабы грузили на них трупы арамейских воинов и отвозили на площадь перед капищем бога Ану, где жрецы приготовили погребальный костёр.
На следующий день армия Бнаи бен-Иояды начала длительную осаду Хамат-Цовы.
Когда арамеям удавалось поймать удалившихся от стана иврим, они приводили их связанными под стену города, где были вырыты неглубокие ямы для приговорённых к смертной казни, и сажали туда пленных. Со сторожевых башен на сидящих в ямах сбрасывали каменные жернова, после чего разможжённые головы отсекали и бросали голодным псам. Увидив это, иврим в ярости атаковали Хамат-Цову и попадали под прицельный огонь лучников.
Бная бен-Иояда пообещал выложить дорогу, по которой въедут в город его колесницы, телами царя Резона, его приближённых и всех арамейских командиров.
Но осада грозила затянуться до начала сезона дождей, а тогда тому, кто оставался в поле, станет намного хуже. Бная бен-Иояда ходил злой, от короля Шломо поступали одни и те же приказы: атаковать бунтовщиков и молить Бога о победе.
Положение разрешилось неожиданно и для бунтовщиков, и для иврим. Во время очередной атаки, когда филистимский таран колотил в стену Хамат-Цовы, факел на шесте сторожевой башни упал в огромный чан с маслом, расколол его, и горящее масло растеклось по стене. Загорелась башня, тут же занялась соседняя, огненный ручей полился вниз, заполыхали ворота, солдат, оборонявших городскую стену, охватила паника, они спрыгивали на землю и бежали в город, крича, что бог иврим дал им огненные стрелы.
Бная бен-Иояда сам повёл бойцов в атаку, за ним сквозь дым в Хамат-Цову устремились филистимские колесницы.
Началось избиение населения и грабёж сокровищницы капища.
В Ерушалаим отправили донесение о победе, повозки с добычей, стада овец и колонну рабов. Шломо ответил приказом отстроить город, укрепить его и, пройдя дальше на север, установить там постоянный пост иврим, наподобие тех, что построили для своих купцов египтяне вдоль Дороги бога Гора. Бная бен-Иояда исполнил королевский приказ, и через несколько лет вокруг нового поста выросло поселение, которое назвали Тодмор.
К Бнае бен-Иояде подвели взятого в плен царя Резона. Командующий прорычал:
– Ты почему взбунтовался и пошёл войной на иврим?!
Царь Резон ответил:
– Иври, я не хуже тебя знаю, что мир лучше войны, ибо в мирное время сыновья хоронят отцов, а во время войны, наоборот, отцы хоронят детей. Но таков был совет оракула бога Ану, а у нас ещё никто не осмелился его ослушаться.
Король Шломо возвращался в Ерушалаим в Четвёртом месяце. Трудно было поверить, что совсем недавно эта земля провожала армию пышной зимней зеленью, а обе стороны дороги украшали сиреневые и алые цветы ракофот[26], перепончатые лопухи и высокие хвощи, из-за которых были едва видны ушастые головы овец обозного стада. Теперь холмы вокруг города покрылись чертополохом и жёсткими комками земли, под которыми жили худые и нервные скорпионы.
Глядя на дорогу, уходившую под железные ободья колёс, король Шломо вспомнил, как он на берегу моря наблюдал за слугами, готовившими его колесницу в обратный путь, в Ерушалаим. Они купали красавцев-коней и долго чистили прибрежным песком сбрую. Солнце стояло высоко, рассыпав по глади воды золотые блики, которые достигали морского дна.
День возвращения Шломо в Ерушалаим совпал со смертью первосвященника Цадока. Тот не болел, не мучился, умер во сне, и все поняли: Господь взял праведника к себе.
Цадоку, как и пророку Натану, исполнилось семьдесят три года. Оба они учили детей короля Давида Закону. Став взрослым и получив власть, Шломо не раз беседовал с первосвященником Цадоком то на совете в Доме леса ливанского, то в Храме, то в Школе Мудрости. Шломо ценил учёность первосвященника, его дар увидеть, понять и объяснить другим то, мимо чего остальные и сам Шломо проходили, не замечая. Цадоку дано было распознавать Божью волю в каждой букве Закона.
На следующий день после того как Цадока похоронили в погребальной пещере на Масличной горе и начался тридцатидневный траур, во дворе дома его старшего сына Азарии собрались король с приближёнными, пророк Натан с сыновьями, коэны и левиты, свободные от службы в Храме, и шейхи племён-соседей.
Уже были разосланы вестники по всей Эрец-Исраэль. Всюду, где они появлялись, слышались плач и причитания, но иврим знали, что сразу после дней траура, прежде всего, будут выкуплены пленные иврим, попавшие в рабство. Для выкупа разрешалось использовать все пожертвования, собранные в Храме, а если их не хватит, то в первую очередь необходимо вызволить из плена женщин. Затем по случаю смерти первосвященника будут помилованы все осуждённые, кроме «уводящих с пути» – тех, кто подстрекал народ к идолопоклонству. Они были единственными преступниками, к которым запрещалось проявлять сострадание. И наконец, после смерти первосвященника откроют города-убежища, чтобы те, кто в них скрывался – иногда годами – безбоязненно возвратились домой. Таких городов было шесть: три по одну сторону Иорадана и три по другую. Кроме них у левитов были в Эрец-Исраэль ещё сорок два маленьких поселения-убежища. Их тоже должны будут открыть.
Шломо усадили между Азарией и пророком Натаном. Пока Азария выслушивал соболезнования гостей, старый Натан тихо разговаривал с королём Шломо.
– Ты помнишь, каким по нашим обычаям должен быть первосвященник иврим?
– Помню. Мудрым, праведным…
– А ещё?
– Рослым, приятной внешности. Разве есть к нему ещё какие-то требования?
– Он должен быть богатым, – улыбнулся пророк Натан, – чтобы никто даже не пытался его подкупить. И ещё я учил вас, что первосвященник обязан держаться с достоинством, а народ должен выказывать ему почтение.
Мужчины из рода Цадока как будто самим Господом были созданы первосвященниками: высокие, широкоплечие, с гладкой кожей, длинными, пепельного цвета волнистыми волосами, со степенной походкой, при которой опора на посох была излишней, но как бы добавляла этим сильным людям идущую из глубин земли мощь. Все они обладали приятным глубоким голосом, говорили внятно, и послушать, как первосвященник читает Священный свиток, приходили в Храм паломники из далёких от Ерушалаима мест, иногда даже из наделов Ашера и Нафтали. Слуги, умащавшие родных Цадока ароматическими маслами, уверяли, что у тех светятся тела. Когда первосвященник или его сыновья входили в помещение, беседа прерывалась, люди поднимались с мест и в восхищении произносили хвалу Господу за то, что послал им Цадока и его сыновей.
Всем было ясно, что Азария заменит своего отца. Когда закончится траур, его умастят и переоденут в белые одежды, в Храме в присутствии всего народа он будет назван новым первосвященником и помазан священным маслом из того запаса, который Моше приготовил в пустыне.
Шломо сам провёл в Храме траурное жертвоприношение. Остальные, включая Азарию, стояли вокруг и просили у Господа прощения за грехи первосвященника Цадока, если они были у этого праведного человека.
Рубаха на Азарии в знак траура была надрезана в нескольких местах, голова посыпана сухой землёй, взятой из-под ног. В самой большой комнате дома люди сидели на полу или стояли, беседуя и вспоминая покойного. Они оплакивали его, не сознавая, что жалеют самих себя, оставшихся без наставника.
Шломо поднялся и на затёкших ногах пошёл в дальние комнаты. Они отделялись одна от другой столбами, сложенными из широких камней. Там, где светился очаг, начиналась женская половина. Здесь ничто не напоминало о покойном, но Шломо продолжал о нём думать.
Он учился у Цадока, что и как нужно делать в Храме, потому что король должен уметь заменить любого священнослужителя – как это и случилось сегодня. Но мог ли тогда мальчик Шломо подумать, что когда-нибудь станет королём! Он, а не златокудрый Авшалом, не угрюмый Амнон, не сумасбродный Адонияу, не добродушный Даниэль. Братья были старше и, как считал Шломо, достойнее его, но его мать Бат-Шева упорно верила, что Давид сделает своим наследником именно её сына.
