Шломо не ожидал, что власть когда-нибудь перейдёт к нему, но учиться у первосвященника Цадока ему было интересно. Когда подходило время каждому сыну Давида переписать для себя Священный свиток, Цадок рассказывал, как выделывается кожа для изготовления пергамента и как готовятся специальные чернила.
Шломо замечал, что, беседуя с ним, Цадок иногда говорит то, чего от него не слышат другие ученики. Однажды первосвященник сказал ему: «У смертных должен быть великий страх перед Богом, чтобы не давать волю злу, которое есть в каждой человеческой душе».
Тогда Шломо не понял этих слов.
В другой раз сыновья короля Давида услышали от Цадока: «Господь не завершил своего Творения, предоставив это сделать человеку».
И эти слова Шломо только теперь начинал понимать. Вот он, Шломо, построил Храм, которого не было при сотворении мира. Конечно, всё он делал с Божьей помощью, но ведь Храм не опустился с неба, а был построен им, Шломо, как завещал ему отец и как повелел Бог.
Мысленно он ещё раз поблагодарил Господа за то, что тот выбрал именно его для исполнения Своего замысла, и подумал: «Я всегда должен помнить, что, когда решалась моя судьба, пророк Натан и первосвященник Цадок пришли и помазали меня в короли. Это они протрубили в шофары и провозгласили перед всем народом: «Да живёт король Шломо!»
Король Шломо вернулся на своё место. Какой-то незнакомец обсуждал с пророком Натаном, успеет ли Ахия прийти из Шило на траур в дом Азарии.
– И захочет ли, – добавил Натан.
Незнакомец отшатнулся и пробормотал:
– Но Ахия ведь пророк! Он должен прийти!
– Должен, – повторил Натан, глядя в пол. – Пророк должен прийти.
Незнакомец отошёл, и Шломо с Натаном негромко продолжили начатый раньше разговор.
– Этот человек очень богат, – сказал пророк о незнакомце. – Как-то он спросил меня, что из накопленных ценностей стоит захватить в могилу, чтобы не бедствовать, когда Бог возвратит человека на новый виток жизни. Чтобы ты ему ответил, Шломо?
– Воспоминания – это единственное, что человек, накопив, заберёт с собой и не оставит никому.
Когда в Хамат-Цову прибыл гонец из Ерушалаима, Бная бен-Иояда с командирами находился в кузнице городской оружейной. Они рассматривали лежащие повсюду заготовки мечей и наконечников для копий. Кузнец успел сбежать раньше, чем иврим ворвались в город.
Командующий положил один из мечей плашмя на палец.
– Тяжеловат, – сказал кто-то за его спиной. – Видишь, как закачался клинок?
– Он не закончен, – объяснил Бная бен-Иояда стоящим вокруг солдатам. – Арамеи пишут на деревяшке имя своего бога, прикладывают её к рукояти и обматывают соломой. Тогда оружие не теряет равновесия и управлять им в бою легко.
Тут ему принесли меч, найденный в царской сокровищнице, на лезвие его была нанесена насечка в виде полуколец.
Командующий полюбовался оружием, потом сдвинул два огромных камня, зажал между ними рукоять меча, отвёл клинок в сторону и отпустил. Подрожав, клинок с комариным писком вернулся в прежнее положение. Бная бен-Иояда отвёл его в другую сторону, согнул ещё больше и опять отпустил. Всё повторилось. Командующий даже выругался от восторга. Он подтащил к ногам обломок железного обруча от колеса и ударил им по лезвию. Послышался звон, и куски обруча посыпались на пол. Бнаю бен-Иояде вспомнились рассказы, будто где-то на севере Плодородной Радуги делают такие мечи, что, если воткнуть его в дно ручья, он будет разрезать подплывающие к нему листья.
«А ведь филистимляне не самые великие оружейники, – подумал командующий. – Кто же мог сделать этот меч? Арамеи из Дамаска? А может, кто-нибудь другой?»
Он отвалил камни, поднял меч, отряхнул его от песка и, прижав к груди, понёс в свою палатку. Это оружие он не отдаст никому!
У палатки его ждал солдат, только что прискакавший на муле из Ерушалаима. На голове у солдата была чёрная лента. Бная бен-Иояда едва не выронил меч.
– Кто? – спросил он хрипло.
– Первосвященник Цадок, – ответил солдат. – Где главный коэн войска?
Прервав строительство укрепления в новом селении Тадмор на самом севере Эрец-Исраэль, командующий, главный коэн войска и с ними все солдаты, погрузив в обоз отнятую у арамеев добычу, двинулись к Ерушалаиму.
Пророк Ахия диктовал послание к надёжным людям в Ерушалаиме. Он отослал из дома всех, даже своего писца, и остался вдвоём с самым верным учеником – Эйкером. Они сидели возле открытой печи, Эйкер держал в руках глиняный цилиндрик и железной палочкой наносил на него аккадские значки слов, которые диктовал ему пророк Ахия.
«Кроме дочери фараона король Шломо взял в жёны ещё многих язычниц из народов, о которых Господь сказал сынам израилевым: “Не роднитесь с ними, чтобы они не склонили сердца ваши к своим божествам”», – писал Эйкер.
Послание было настолько секретным, что пророк Ахия, опасаясь, как бы оно не попало в руки врагов, не разрешил его записывать ни на дощечке, ни на пергаментном свитке, как это делалось всегда. Он запретил Эйкеру писать смоляными чернилами или медной краской – только палочкой по сырой глине.
– В конце письма я оттисну печать с моего кольца, – сказал пророк Ахия.
– А я отожгу письмо в печи, выну и облеплю сырой глиной, – отозвался Эйкер. – Тогда ты ещё раз оттиснешь свою печать, и я окончательно отожгу всё вместе.
– Правильно. И когда моё письмо получат в Ерушалаиме, оболочку разобьют и сравнят печати внутри и снаружи, чтобы исключить подделку.
Ахия продолжал диктовать:
«Мне сообщили, что Шломо иногда одевается, как простолюдин, покидает свой дом без охраны и бродит в сумерках довольно далеко от Ерушалаима. Из-за этого человека храмы наших предков опустели. В народе говорят, будто Господь предупредил Шломо, что иноземные жёны – великий грех, но он не послушался предупреждения.
Я велю вам остановить грешника, прежде чем Господь накажет из-за него весь народ».
– Это всё, – сказал пророк Ахия и приложил к цилиндру печать.
Пока глиняное письмо обжигалось в печи, пророк Ахия, оглядываясь по сторонам, тихо говорил Эйкеру:
– В Овечьих воротах сидит нищий-калека по прозвищу Розовый Шимон. Запомнил?
Эйкер кивнул.
– Я уверен, что на него можно положиться. Шимон был воином, учить его, что делать с врагом, не нужно. Руки у него ещё сильные. Купишь на базаре подходящий нож – отсюда не бери: ерушалаимская стража может отнять при входе в город, – передашь его Шпиону и объяснишь, кого он должен убить, когда тот человек появится в Овечьих воротах. К другим воротам я тоже пошлю верных людей.
– Этому Шимону нужно пообещать какую-то награду? – спросил Эйкер.
– Нет, так можно всё испортить. Шимон затаил злобу на весь дом Давида за войну, которая сделала его калекой. А его друга Ури из Хита вообще подставили под камни и жернова, которые аммониты сбрасывали с городской стены – чтобы прикрыть грех короля Давида и Бат-Шевы – матери Шломо. Это известно точно. Посмотри, как там в печи моё послание.
Эйкер взял длинный прут, потрогал им глину и покачал головой: ещё сырая.
У него были тонкие, всегда сжатые губы и постоянно напряжёные ноздри. Эйкер ушёл из Ерушалаима, жил в Шило и учил «с губ» Ахии Закон.
Он опять поковырял прутом в печи, сказал: «Готово», острожно выкатил цилиндр на каменное блюдо, поставил его на землю и взглядом показал Ахии на чёткий отпечаток его кольца – две буквы: «Алеф» – «Ахия» и «Шин» – «Шило».
– Раз готово, ты можешь отправляться в Ерушалаим уже сегодня.
Шимон сидел на своём обычном месте и о чём-то думал. Ему мешали мальчишки-водоносы, подбегавшие к Овечьим воротам посидеть в тени и, пока у торговцев не возобновится жажда и их снова не нужно будет обнести водой, поболтать с Худым – ворчливым нищим, приятелем Шимона.
– Шимон, – сказал Худой. – Зачем ты вчера сказал этим мальчишкам, будто бес может создать живую тварь, размером меньше ячменного зерна. Не может! Верблюда – пожалуйста, а блоху – нет. Ладно, – обратился он к мальчишкам. – Вот я вам сейчас расскажу чистейшую правду. Трое грузчиков взялись перенести огромный кувшин с вином. Остановились передохнуть, поставили кувшин у водосточного жёлоба, а того не знали, что под водосточными желобами всегда живут бесы. Вдруг кувшин на их глазах взял да и рассыпался. Хозяин потребовал, чтобы грузчики заплатили ему и за пролитое вино, и за разбитый кувшин. Те, конечно, отказались. Начался спор, дело дошло до известного праведника. Он сразу понял, чьих лап это дело, и призвал беса к ответу. Но тот не растерялся: «А что мне было делать, если является эта деревенщина и не спросивши берет и ставит кувшин мне прямо на голову?».
