Рамбла Каталунья в Барселоне — это совсем не Рамбла де Колон, заполненная туристами и живыми памятниками. Это очень дорогой район архитектурных памятников, богатых магазинов, старинных кафеин и кондитерских, где столетия на стенах висят парадные портреты прадедов, некогда основавших этот привлекательный во всех отношениях бизнес.
Она нашла дверь и позвонила портеро. Служитель подъезда, одновременно охранник добра жителей, уборщик и мастер на все руки оказался красавчиком низенького роста, с очень симпатичной и малость глуповатой миной. Он долго объяснял, как подняться на атико — самый последний этаж, украшенный садом Семирамиды.
— Ты откуда? — спросил он с почтительным любопытством. — Меня зовут Пако. Я не женат. Может быть, встретимся вечером попозже в кафе, здесь на Рамбле. Я заканчиваю в девять.
Видно было, что с обслуживающим персоналом дома у него были теплые отношения.
— Сначала, я схожу к синьоре Маргарите. Идет?
Пако поспешно согласился.
Молодая испанка с копной черных вьющихся волос, как у молодой герцогини Альбы на знаменитом портрете Гойи, открыла ей дверь. Только одета она была в полосатенькую униформу, которая Вике была уже хорошо знакома. Кивнула приветливо, сделав неопределенный жест рукой влево, и Вика пошла по полутемному коридору до приоткрытой двери. Это был кабинет, шикарный, огромный, украшенный темным деревом, с камином и стеной книг в дорогих переплетах. На Вику это произвело впечатление, она в жизни не видела такой интеллигентской роскоши! Стены украшали картины модернистов: точки, полоски, пятна и другая белиберда. Рамы явно стоили дороже творчества.
Ее оставили в этом великолепии на целых полчаса. Она даже решила, что о ней забыли, и вынула учебник испанского. Не терять же время! Она ждала хозяйку синьору Маргариту, но когда появилась та же молодая испанка в форменном платье, она поняла, что интервью у нее будет с ней. Испанка положила перед ней несколько анкет и попросила быстро заполнить. Она дружелюбно улыбалась, оглядывая Вику, и продолжала улыбаться столь же дружелюбно, читая ее анкету.
— Меня зовут Патрисия. — Представилась она. — Где еще работали, усте? — спросила она, применяя уважительную форму.
— В Греции. В Афинах. — Легко соврала Вика. — В очень хорошей богатой семье. Впрочем, могу предоставить рекомендацию и здесь, в Барселоне. Недавнюю.
— Хозяева вами были довольны?
— Не знаю, но платили исправно.
У нас тоже платят регулярно. — С некоторой гордостью произнесла Патрисия. — О!.. И английским владеете! — тут же перешла на английский. — Работа не трудная, вы с ней, усте, несомненно, знакомы. Вытирать пыль, начищать бронзу и столовое серебро, мыть хрусталь… — она сделала многозначительную паузу — и унитазы, раковины, в доме три ванны, бассейн на атико. Начинаете работать в восемь утра и заканчиваете также в восемь. Но это не всегда. Если у синьоры прием, необходимо быть рядом. У вас будет уютная комната на атико. В бассейне купаться запрещается. Вы не курите, это хорошо. Маленький телевизор есть в вашей комнате. Питаетесь вместе с обслуживающим персоналом. Нас немного, пять персон. Завтрак в семь утра, второй в двенадцать, обед в четыре, ужин в десять. У нас отличный повар! Да, еще, когда вы работаете, вы не должны пользоваться мобильным телефоном. Из вашего окна открывается великолепная панорама на Барселону. Наши условия: в течение пятнадцать дней вы не имеете права выходить из квартиры. Вы должны привыкнуть к нашему распорядку, а мы должны увидеть вас в работе и в контакте с другими.
— А потом? — Спросила раздосадованная Вика.
— Потом вы сможете выходить по вечерам на Рамблу, выходной — воскресенье.
— Один день! Всего один день! — воскликнула Вика.
— Да, один день. Ведь вы фиха, а не интерина. Вы не имеете права спать в другом месте. Все регламентировано.
— И каким будет мой месячный гонорар? — теперь она уже достигла степени закипания, и едва сдерживала себя, чтобы не сказать этой милой, ни в чем не виновной девушке какой-нибудь гадости.
— Семьсот евро.
— Семьсот! Всего семьсот! Да я дома их зарабатываю!
Патрисия сделала круглые удивленные глаза.
— Зачем тогда вы сюда приехали?
Ну, да она знала, зачем сюда приехала, но деньги ее тоже интересовали.
— А по вашему регламенту обслуживающему персоналу надлежит говорить просто «Доброе утро» или вылизывать задницу сеньоре Маргарите? Или может быть щекотать ей перед сном пятки, как русской царице Екатерине? — не сдержалась, ляпнула. — Спасибо. — Она поднялась, смяла свои заполненные анкеты. — Я работать у синьоры Маргариты не буду.
— Но почему?! — искренне удивленно воскликнула Патрисия. — Вы нам подходите. У вас внешность, высшее образование, знание английского. И испанский вполне сносный.
— И что тогда? Вам будет еще удобнее?
Девушка продолжала улыбаться, теперь уже растерянно.
— Но ведь вы будете как у Бога за пазухой! Здесь, у нас, в этом очень богатом доме.
— Это вы называете райским местом? Знаете, я не голодала ни в детстве, и никогда не голодала, чтобы за кусок тортильи продавать свою жизнь и свободу.
— Да, да… — торопливо закивала девушка. — Вы — русские, очень свободолюбивый народ. Но дело не в этом — просто дисциплина, работа такая.
— Извините… — она бежала, летела по длинному коридору, едва не сбив кого-то попавшегося ей навстречу.
Портеро Пако, в коричневой униформе, похожий на четырехугольный керамический вазон для цветов, томился в ожидании ее у двери внизу.
— Так в девять, красавица, в ресторанчике напротив, идет? Я буду очень ждать!
— Идет! — кинула ему, чтоб только отстал, и как разъяренная фурия вылетела из дверей парадного.
Надя поджидала Викторию на остановке у магазина, и когда та появилась из Черняховска, встретила ее с улыбкой. Виктория несколько растерялась, она ожидала обиды. Но Надя, опередив извинения, сказала:
— И правильно сделали, что купили у Тамарки! Людкин дом — гавно. Сырой, не натопишь. И на болоте.
— А как же вы? Неловко получилось.
— А что неловко? Не вы виноваты. Отвел вас боженька от этого дома. Дурной этот дом. И соседи дурные. А здесь — центральная улица, освещение прекрасное, и соседи чудесные. Вот Наталья Анатольевна, местная, учительница… очень будете довольны.
Вместе они дошли до Садовой 10. Дом был довольно низким, участок по периметру окружен сеткой-рабицей, приятно скрипнула калитка новых металлических ворот, справа дом был окружен старыми плодовыми деревьями, налево — южная сторона, небольшая тепличка, приподнятые и заботливо огороженные деревом грядки огорода, и сам участок под картошку, черный, заботливо вскопанный с осени Ваней Чибисом.
Сердце Вики радостно забилось — по ее обширной земле ходили два аиста, выискивали поживу. Ну, разве это не сказка!
— Ну, что отметим? — предложила Надя и с готовностью приподняла пакет, в котором призывно звякнуло его содержимое.
Если б десять лет назад кто-то сказал, что Виктория Николаевна будет счастлива купить домик в деревне, она бы не поверила. Конечно, у нее были знакомые, которые жили в таких домиках, а некоторые и в особняках. Она приезжала к ним в гости, гуляла по окрестностям, завидовала покою и тишине, которой совсем не стало в Калининграде. Мысль о переезде, о смене образа жизни не была неожиданной, скорее подспудной. Она всегда хранилась в ее подсознании, напоминала лишь воспоминанием о детстве — безмятежными и жаркими летами, проведенными в деревне у бабушки.
Оформилась она вскоре после смерти матери. Сама смерть матери стала неожиданной. Мать хотела жить долго. Но не получилось. Была она крепкой, целеустремленной, цеплялась за жизнь и ее небольшие, доставшиеся на старость, радости. А из всей радости остался внучек — Санька, да умная дочь Виктория. Честно сказать, Виктория ее и не очень радовала. Рвалась куда-то, чего-то искала, уезжала на годы, училась, где только не училась она, а проку от ее образованности сталось немного. Карьеру не сделала, — всех умнее и краше была. Начальству разве понравится такая принципиальная, знающая себе цену дамочка? Замуж не вышла. А мужики были сказочные принцы: директора, профессора сплошь — меньше не брала. А они все — женатые, и никто своей карьерой рисковать ради любви не стал. Виктория тоже за судьбу свою не боролась, разворачивалась и уходила по своей тропинке дальше, впрочем, без обиды. Со всеми мужчинами у нее сохранялись прекрасные отношения.
Так и дожила она до пятидесяти, а после Испании вовсе утратила интерес к мужчинам. Жить все же было ради кого — Санька подрастал, надо было думать о его будущем.
Умерла мать быстро, хотя и помучилась изрядно. Угасала на глазах у дочери, которая никак не хотела поверить, что уход близкого человека может быть так страшен.
