— Ты, паря, со мной поедешь, — сказал он мне.
Залезли мы в ящик под вагон и поехали. Поехали в Юзовку. Оттуда в Киев. Из Киева — в Ростов. Из Ростова — в Харьков. Всю Украину объездили.
— А отсюда-то удирать не хочется? — спросил Ледин.
— Ну! — сказал Володя. — Гнать будут, и то не уйду.
Затрещал звонок. Перемена кончилась.
Утром почтальон принес письмо.
«Проспект 25 Октября, дом 76, товарищу-писателю Ледину».
Ледин рассмеялся.
«Товарищу-писателю Ледину», а номера квартиры нету. От кого бы это?
Письмо было от Иени Малиновского. «Товарищ Ледин, — писал Иеня, — почему вы давно у нас не были? А также написали ли вы про нас книгу и как она называется? Трое наших ребят уезжают, и поезд отходит в 9 часов. Приходите, пожалуйста, на Московский вокзал».
Сбоку крупными буквами шла чья-то приписка:
«И я тоже уезжаю. Приходите».
Вечер был теплый, весенний. Когда Ледин пришел на вокзал, было половина девятого. По широкой вокзальной лестнице бежала толпа. Какой-то человек все кричал:
— Иван Иванович! поезд уходит! Иван Иванович!
«Поезд уходит, — подумал Ледин. — Не тот ли?»
Он взял перронный билет и выбежал на платформу. На платформе сидела женщина в мужских сапогах и в галошах. Перед ней полукругом стояло штук десять бидонов.
— Не знаете, когда отходит этот поезд? — спросил Ледин.
— Мы не знай, — ответила женщина. — мы из Тосно.
«Вот чудаки! — подумал Ледин, — не пишут, какой поезд. Как же их найти?»
Вдруг Ледина кто-то потянул за рукав.
— Вот вы где! — сказал знакомый голос. — А мы вас ищем.
Ледин обернулся и увидел Семена Острогорского.
— А я вас ищу, — обрадовался Ледин. — Каким вы поездом едете?
— Московским, — сказал Семен, — через Москву на Украину.
— И ты едешь?
— И я.
— На отдых?
— Да нет, в колхоз, — сказал Семен, — в еврейский колхоз.
— А еще кто едет?
— Да вот они, — сказал Семен.
Первым Ледин увидал Натана Шостака. Натан был в серой куртке с меховым воротником и с большими карманами. Рядом, держась за ручку вагона, стояла Аня, закутанная в большой мохнатый платок так, что виден был только кончик ее носа. Она о чем-то говорила с Мишкой Коротуном. Вернее, говорил Мишка, Аня же в ответ только мычала, так как через платок ей было трудно говорить.
— Вот уезжаем, — степенно сказал Шостак.
— Все вы, что ли, едете? — спросил Ледин.
Аня что-то промычала в ответ.
— Что? — сказал Ледин.
— Не все, — сказал Шостак. — Я, Семен да она.
— И ты, Аня, едешь?
Аня сердито сорвала с головы платок.
— Закутали меня как куклу, — сказала она: — ни одного слова выговорить не могу. Вот теперь дышать легче стало. Ну да, тоже еду.
— На Украину?
— На Украину.
— В колхоз?
— В колхоз.
— Дело! — сказал Ледин.
— А книгу про нас вы написали? — спросила Аня.
— Написал.
— Про всех?
— Про многих.
— И про меня написали? — спросил Пеня.
— И про тебя написал, — сказал Ледин.
— И про «чуч» написали? — испугался Иеня.
— И про «чуч» написал, — сказал Ледин.
Иеня подумал.
— Ну, ничего, — сказал он. — Я скоро научусь хорошо говорить. Верно?
— Лет через двадцать. — сказал Мишка.
— А ты чего не едешь, Мишка? — спросит Ледин.
— Я поступил в фабзавуч, — сказал Мишка. — В деревообделочный.
— Товарищ Ледин! — крикнул Семен, — вас ребята просят сказать речь.
— Пусть сначала кто-нибудь из ребят скажет, а я потом.
— Я скажу! — крикнул Малиновский.
Не дожидаясь, пока его попросят, он поднялся на ступеньку вагона и снял свою шапку с наушниками.
— Товарищи! — заговорил Иеня, — вот вы все уезжаете в колхоз…
— Не все, — крикнул Мишка, — ты остаешься, и я остаюсь.
— Ну, хорошо, — сказал Иеня, — вот они втроем уезжают в колхоз. От имени остающихся ребят я вот вам хочу сказать…
— Ты не «хочу», ты говори! — крикнул кто-то из ребят.
— Вот я и говорю, — продолжал Иеня, — что работайте там, ребята, хорошо. Вы там про нас не забывайте и работайте хорошо.
— Хорошо да хорошо — только от тебя и слышно, — сказал Семен. — Дай-ка лучше я скажу.
— Пусть товарищ Ледин скажет, — сказал Натан.
— Я потом, — сказал Ледин. — Говори, Семен.
— Ребята! — сказал Семен. — Я вот о чем скажу: восемь лет тому назад на этот самый вокзал…
— Не восемь, а девять лет, — сказал Мишка.
— Ну, девять лет тому назад… на этот самый вокзал привезли десять вагонов с ребятами. Эти ребята были мы. Везли нас тогда в Петроград. А мы и не знали, что это за Петроград такой. Сошли мы — помню — на эту платформу…
— Не на эту, — сказал Мишка. — Эшелон наш вон где остановился, за будкой.
— Ну, да, — сказал Семен. — За будкой, верно. Так вот. Привезли нас сюда с Украины, а на Украине тогда война была. Привезли нас сюда, а мы и по-русски говорить-то не умели. Ну, так вот, ребята: девять лет прожили мы вместе. Сначала нам и тут худо было, а потом ничего жили. Верно я говорю, ребята? Ну, так вот, ребята: теперь опять мы на Украину едем, только не домой, а в колхоз. Работать едем, товарищи. Я на тракториста учиться буду. Ну, так вот.
— Покороче ты, — сказала Аня. — Дай товарищу Ледину сказать.
— А я уже и кончил, — сказал Семен. — Товарищ Ледин, скажите теперь вы.
Ледин откашлялся.
— Ребята! — сказал Ледин.
Раздался свисток.
— Скорей говорите, — заторопились ребята. — Сейчас тронется…
— Ребята! — повторил Ледин.
Гу-гу! — загудел паровоз. Лязгнули буфера, и поезд тронулся.
— Ребята! — в третий раз крикнул Ледин и побежал за поездом. Но поезд пошел быстрее, и Ледин начал отставать..
— До свиданья! — кричал Шостак, свешиваясь с площадки вагона.
— Прощай, Иеня! — крикнула Аня из окна. — Шапку надень.
Поезд шел все быстрее. Вот промелькнул последний вагон с двумя фонарями сзади, и поезд пропал в темноте. Только в воздухе еще долго кружились искры.
— Уехали, — сказал Иеня, надевая шапку с наушниками. — Ничего, года через три я тоже уеду.
— Куда? — спросил Ледин.
— Далеко, — сказал Иеня. — В Ташкент.
— Зачем в Ташкент?
— Хлопок сеять буду, — сказал Иеня. — Там хлопок растет.
Вольные штаты Славичи
Рисунки А. Каплана
В четверг, в ясный погожий день, в Славичах появились два человека. Один, — толсторожий парень с угреватым носом, в белой расшитой рубахе, в лаптях, — никого не заинтересовал. Парень как парень. Дезертир, верно. Зато другого рассматривали внимательно и с любопытством. Мать честная, что за кикимора! Леший, что ль? Низкого роста, почти карлик, сутулый, лицо дряблое, безволосое, бабье, нос пуговкой, на носу большие граненые очки и за плотными стеклами очков совсем не видно глаз. Из-под белой, круглой, вроде поповской, шляпы выбиваются влажные волнистые кудри, вместо пальто — необъятной ширины плащ с капюшоном, на ногах — резиновые сапоги, в руке — зонтик. Чучело. Встречаясь с ним, люди испуганно шарахались в сторону, недоуменно хлопали глазами, более смелые начинали громко ржать — го-го, а те кто поробее, посмирней, те тихонько хихикали, будто кудахтали: «хи, хи, фигура».
Впрочем, очкастый и его товарищ — толсторожий парень в лаптях — недолго пробыли в Славичах. Они раз прошли по главной — Пробойной — улице местечка, свернули на слободу и пропали. Степа их встретил на мосту. Степа шел со слободы в местечко и вот на мосту ему встретились карлик в плаще и толсторожий парень с угреватым носом. Парень хмуро, исподлобья посмотрел на Степу и пошел дальше, а очкастый остановился и что-то спросил. Голос у очкастого был пронзительный, от этого голоса в ушах начинало звенеть, а слова сливались все в одно. Степа ничего не понял. Ему послышалось «Де-ту-куз-чик» или «Где-то-ку-ча».
— Что? — сказал он.
Человечек с досадой махнул зонтом и повторил более внятно:
— Де ту кузня, мальчик?
Кузня стояла рядом с домом Степы, в конце слободы. Работал теперь в кузне Антон Микитенко, коновал и конокрад. «Зачем им кузня?» — удивился Степа и сказал:
— Прямо, — сказал он, — а то хотите, провожу. Покажу.
— Не надо, — мрачно буркнул толсторожий, — сами найдем. Проваливай.
Степа обиделся.
— Ну, ты, потише, — сказал он, — а то знаешь?
Степе было шестнадцать лет, но выглядел он старше.
Толсторожий скосился на него — малый крепкий и сердитый, не стоит с ним спорить, — и молча пошел вперед. Очкастый, путаясь ногами в широченном плаще, заторопился тоже.
— «Проваливай», — ворчал Степа, провожая их недружелюбными глазами. — Я те покажу, бродяге, «проваливай».
