— Я бы хотела, чтобы ты поступила в колледж, — сказала она.
— Мам, пожалуйста, не начинай.
Элис не хотела начинать их первую неделю с крупной ссоры и дальше шла молча и вспоминала. Своих профессоров, которых любила и боялась и перед которыми часто оказывалась в глупом положении. Парней, в которых была влюблена и которых боялась, перед которыми выставляла себя просто дурой. Бессонные ночи перед экзаменами, лекции, вечеринки, друзей, знакомство с Джоном. Воспоминания о тех временах были такие живые, цельные и отчетливые. Они нахлынули, словно не замечая, какое сражение идет всего в нескольких сантиметрах слева от того места, куда они пришли.
Когда бы Элис ни думала о колледже, мысли ее неизбежно возвращались к январю первого курса. К ней приезжали родители и сестра. Прошло всего три часа после их отъезда домой. Кто-то тихо постучал в дверь ее комнаты в общежитии. Это был декан. Она до сих пор отчетливо помнила, каким он был в этот момент: одна глубокая морщина между бровей, седые взлохмаченные волосы, шерстяные катышки по всему свитеру зеленовато-желтого цвета. Помнила, как он тщательно подбирал слова.
Отец съехал с девяносто третьего шоссе и врезался в дерево. Наверное, заснул за рулем. Скорее всего, слишком много выпил за ужином. Он всегда слишком много пил за ужином. Отец был в госпитале Манчестера. Мама и сестра погибли.
— Джон? Это ты?
— Нет, это всего лишь я, принесла полотенца. Сейчас польет, — сказала Лидия.
Воздух был наэлектризован. Вот-вот должен был пойти дождь. Всю неделю погода соответствовала рекламным открыткам, а температура по ночам идеально подходила для сна. Ее мозг тоже вел себя хорошо всю неделю. Она начала различать дни, в которые ей стоило большого труда найти потерянную мысль, слово, ванную комнату, и дни, когда ее Альцгеймер залегал на дно и ни во что не вмешивался. В эти мирные дни она была нормальной Элис, той, которую она понимала и в которой была уверена. В такие дни ей почти удавалось убедить себя в том, что доктор Дэвис и консультант-генетик ошиблись, или в том, что последние шесть месяцев были страшным сном, кошмаром, выдуманным монстром под кроватью.
Элис наблюдала из гостиной, как Лидия в кухне складывает полотенца и кладет на табуретки. На Лидии была бледно-голубая маечка на бретельках в тонкую полоску и черная юбка. Она только что приняла душ. На Элис под выцветшим пляжным платьем все еще был купальник.
— Мне переодеться? — спросила она.
— Если хочешь.
Лидия убрала чистые чашки в шкаф и посмотрела на часы. Потом прошла в гостиную, собрала разбросанные на диване и на полу журналы и каталоги и сложила аккуратной стопкой на кофейном столике. Снова взглянула на часы. Взяла первый в стопке «Кейп-Код мэгэзин», устроилась на диване и стала перелистывать страницы. Казалось, они тянут время, но Элис не понимала почему. Что-то было не так.
— Где Джон? — спросила она.
Лидия оторвалась от журнала и посмотрела на мать то ли заинтересованно, то ли растерянно. Элис не могла определить.
— Должен прийти с минуты на минуту.
— Значит, мы его ждем.
— Угу.
— А где Энн?
— Анна в Бостоне с Чарли.
— Нет, Энн, моя сестра, где Энн?
Лидия не мигая смотрела на Элис, лицо ее словно помертвело.
— Мам, Энн умерла. Она погибла в автокатастрофе вместе с твоей мамой.
Лидия не отрывала от нее глаз. Элис перестала дышать, сердце как будто сдавили в тисках. Голова и пальцы онемели, мир вокруг почернел и уменьшился в размерах. Элис сделала глубокий вдох. В голову и кончики пальцев хлынул кислород, а сердце оглушительно заколотилось от ярости и горя. Ее начало трясти, она разрыдалась.
— Нет, мам, это случилось очень давно, ты помнишь?
Лидия говорила с ней, но Элис не слышала. Она только чувствовала, как ярость и горе заполняют каждую клеточку ее тела, разбитое сердце, горячие слезы. Она слышала, как у нее в голове ее собственный голос зовет Энн и маму.
Джон стоял над ними, вымокший до нитки.
— Что случилось?
— Она спрашивала про Энн. Она думает, что они только что погибли.
Он держал ее лицо в своих ладонях. Он говорил с ней, пытался успокоить.
«Почему он не расстроен? Он уже знал, что случилось, вот почему. И скрывал это от меня».
Она ему не доверяла.
Август 2004 года
Ее мама и сестра погибли, когда она училась на первом курсе колледжа. В их семейных альбомах не было ни одной страницы с мамой или Энн. Ни одного свидетельства о том, что они присутствовали на ее выпускном, на свадьбе или проводили с ней, Джоном и детьми выходные, каникулы, праздновали дни рождения. Она не могла представить маму старой женщиной, а мама, естественно, была бы уже старой, и Энн в ее сознании оставалась подростком. И все же она была так уверена, что они вот-вот войдут в дом через парадную дверь, не как призраки из прошлого, а живые и здоровые, и что мама и сестра останутся с ними на лето в Чатеме. Ее немного пугало, что она могла так запутаться, что, бодрая и абсолютно трезвая, она искренне ждала в гости давно умерших сестру и маму. Но еще страшнее было то, что она испугалась только отчасти.
Элис, Джон и Лидия завтракали за садовым столиком на веранде. Лидия рассказывала о своей труппе, о репетициях. Но в основном обращалась к Джону.
— Знаешь, я была так напугана перед приездом сюда. Я хочу сказать, если бы ты знал, какой у них опыт и популярность. Магистры изящных искусств из Нью-Йоркского университета, из актерской студии, дипломы Йеля, опыт работы на Бродвее.
— Круто. Тебя послушать — очень опытная группа. Какой средний возраст? — поинтересовался Джон.
— О, я точно самая молодая. Большинству за тридцать или за сорок, но есть один мужчина и одна женщина такого же возраста, как вы с мамой.
— Такие же старые?
— Ты понимаешь, о чем я. В любом случае, я не знала, что окажусь совсем не в своей лиге, но тренинги, на которые я ходила, и работа, которая у меня была, — хорошее подспорье. Я точно знаю, что делаю.
Элис помнила, как неуверенно себя чувствовала и как осознавала себя в первый год профессорства в Гарварде.
— Они все несомненно опытнее меня, но никто из них не знает метод Мейснера. Они изучали Станиславского, или Систему, но я, правда, считаю, что метод Мейснера ближе всех к естественной, спонтанной актерской игре. И пусть у меня не слишком большой опыт игры на сцене, я привношу в труппу нечто уникальное.
— Это замечательно, милая. Возможно, это одна из причин, по которым они тебя пригласили. А что означает «естественная игра»? — спросил Джон.
Элис тоже интересовал этот вопрос, но ее слова, как это теперь часто бывало, когда беседа шла в реальном времени, увязали, как в клейстере, и не поспевали за словами Джона. Поэтому она слушала, как муж и дочь разговаривают, а сама наблюдала за ними, как зритель из зала — за актерами на сцене.
Она разрезала посыпанный кунжутом рогалик пополам и откусила кусочек. Без ничего он ей не понравился. На столе были джем из голубики, баночка арахисового масла, брусок масла на блюдце и тюбик с белым маслом. Только это не называлось белым маслом. Как же это называлось? Не майонез. Нет, оно было густое, как масло. Как же? Она показала ножом на тюбик.
— Джон, не передашь мне вот это?
Джон протянул ей тюбик с белым маслом. Элис выдавила толстый слой на половинку рогалика и внимательно на него посмотрела. Она точно знала, какое это на вкус, знала, что любит это, но не могла заставить себя попробовать, пока не вспомнит название. Лидия наблюдала, как она изучает рогалик.
— Сливочный сыр, мам.
— Точно. Сливочный сыр. Спасибо, Лидия.
Зазвонил телефон, и Джон ушел в дом, чтобы ответить. Первой мыслью, которая выскочила перед сознанием Элис, была следующая: это звонит ее мама, предупредить, что задержится. Мысль была такой практичной и привязанной к ситуации, что казалась не менее разумной, чем ждать возвращения Джона к столу в ближайшие несколько минут. Элис поправила внезапную мысль, сделала ей нагоняй и прогнала. Ее мама и сестра умерли, когда она училась на первом курсе колледжа. Необходимость постоянно напоминать себе об этом сводила ее с ума.
Оставшись, хоть и на минутку, наедине с дочерью, она воспользовалась шансом поучаствовать в разговоре.
— Лидия, а ты не думаешь о том, чтобы закончить театральную школу и получить степень?
— Мам, ты что, не поняла ни слова из того, что я только что говорила? Мне не нужна степень.
— Я слышала каждое твое слово и все поняла. Просто думаю шире. Уверена, в твоем ремесле есть аспекты, которые ты еще не знаешь, что-то, чему ты могла бы научиться. Режиссура, например. Дело в том, что степень открывает больше возможностей, если они когда-нибудь тебе понадобятся.
