Мы не затевали бы домашних ужинов, если бы не чувство долга. Хоть мы с Тофом и были воспитаны матерью с промежутком в 13 лет, ни он, ни я не проявляли особого интереса к еде и тем более — к готовке; наши нёба остались на уровне пяти-шестилетнего возраста, мы застряли на этапе фруктовых рулетов и примитивных гамбургеров. Вслух мы мечтаем о том, чтоб была такая пилюля — просто маленькая пилюля, которая удовлетворяла бы наши ежедневные потребности в еде, — но все-таки я считаю, что готовить каждый день очень важно, хотя не имею никакого представления, почему же это так важно — готовить каждый день. В итоге мы готовим примерно четыре раза в неделю; для нас это расписание поистине героическое. Ниже приводится ассортимент, внутри которого мы делаем выбор; почти все блюда воспроизводят те, что наша мать, предоставляя более разнообразное и здоровое питание для сестры, брата и отца, готовила для нас, когда мы — в разное время — были младшими в семье:
1. Гвардеец пол соусом
(Мелко порезанное филе говядины жарится в соевом соусе «киккоман» до потемнения, подается с тортильей и естся руками, для чего тортилья разрывается на небольшие лоскутки, в каждый из которых заворачивается один, два или три, но никак не больше трех кусочков говядины. Подается с картофелем, приготовленным во французской манере, а также апельсинами и яблоками, которые разрезаются единственным осмысленным способом — сначала поперек пополам, затем вдоль, примерно на десять частей — и подаются на стол отдельно, на блюде.)
2. Цыпленок пол соусом
(Мелко порезанные куриные грудки жарятся в соевом соусе «киккоман»,
пока не станут пикантными, почти хрустящими, подаются с тортильей и
едятся руками — тем же способом, что описан выше. Сопровождается картофелем, подаваемым во французской манере; пользуясь случаем, замечу; лишь торговая марка «Хрустики!» производителя «Оре-Ида» — единственная разновидность картофельной заморозки, которая после жарки действительно становится хрустящей. Также сервируется с нарезанными апельсинами и яблоками, подаваемыми отдельно.)
3. Хрусткий цыпленок
(Готовится благодаря содействию ресторана для автомобилистов «Жареные цыплята Чёрча» на углу Сан-Пабло и Гилман. Предпочтительно белое мясо с сухариками и картофельным пюре, к которому дома прибавляется салат из «айсберга» и одного порезанного огурца. Ничем не заправляется.)
4. Осыпающаяся стена
(Берется гамбургер средней прожаренности с беконом и соусом барбекю. Покупается в одном местечке на Солано; следует предупредить, что там кладут слишком много соуса барбекю, хотя всем должно быть известно: это оказывает практически мгновенное действие на булку — она становится похожей на толокно и несъедобной; за считаные минуты гамбургер разваливается — это происходит так быстро, что даже если клиенты, взяв гамбургер в руки, тут же стараются спасти булку («Вытаскивай! Скорее! Вытащи булку из соуса! Теперь отскребай! Отскребай!»), все равно уже слишком поздно, поэтому дома накапливается запас сменных булок для гамбургеров; их потом как следует поджаривают на огне, чтобы максимально нейтрализовать разрушительное воздействие соуса. Подается с картофелем французской разновидности и фруктами по описанной выше схеме.)
5. Мексикано-итальянская война
(Тако; молотая говядина жарится в соусе для спагетти «прего» (традиционно), подается в тортилье, но без фасоли, салсы, помидоров, сыра, гуакамо-ле и этой густой белой дряни, как бы она ни называлась, которая порой попадается в низших, менее чистых инкарнациях описанного блюда. К нему подаются: рогалики «Пиллсбери» и салат «айсберг». Ничем не заправляется.)
6. [Для этого блюла мы, если честно, названия так и не придумали, а если бы придумали, стали бы мы от этого круче в ваших глазах или нет? думаю, что нет.]
(Пицца, подаваемая с пепперони. Покупается в «Тумстоуне», «Жирном ломте», «Пицца-Хате» или «Домино», если цена такая, что устоять невозможно. Подается с готовым салатом из зелени.)
7. Старик, и море
(Жареные мороженые «венерки» производства «Миссис Пол»; один пакет ($ 3.49 — недешево, кстати), подается с «Хрустиками!», рогаликами и порезанными апельсинами и яблоками. Иногда — с канталупой.)
8. Гэвин Маклеод и Чаро[60]
(Ему — жареный сыр, подаваемый с одним ломтем сыра «Америкэн Крафт» между двумя ломтями еврейского ржаного хлеба со злаками, жарится на высокой сковороде и разрезается по диагонали. Другому ему: один ломоть сыра «Америкэн Крафт», завернутый в тортилью, готовится в сотейнике. Подается с нарезанной белой мускатной дыней.)
(ПРИМЕЧАНИЕ: Не предусмотрено никаких приправ, кроме орегано, который бережливо вытряхивается на два блюда: 1) пиццу с пепперони; 2) ржаной еврейский хлеб, который скручивается вокруг орегано, как Тафнел на сцене[61]. Не предусмотрено никаких овощей, кроме моркови, сельдерея, огурцов, зеленой фасоли и салата «айсберг», которые подаются сырыми и только сырыми. Не предусмотрена пища, которая плавает в собственных испражнениях. Макаронных изделий тоже не предусмотрено; в особенности это касается сборной отрыжки, которую обычно называют «лазанья». И вообще — все блюда, которые состоят больше чем из двух-трех ингредиентов, смешанных без разбору, а также все сэндвичи, за исключением сэндвичей с салями, не жуются, а решительно отклоняются. Все блюда подаются с молоком однопроцентной жирности в высоком стакане, а на пол у стола ставится кувшин с молоком для споспешествования доливу. Никаких иных напитков не предусмотрено. Блюд, не упомянутых в данном меню, не предусмотрено. Все претензии отклоняются мгновенно и жестко.)
— Эй, мне надо, чтобы ты мне помог, — говорю я, если мне надо, чтобы он помог мне с ужином.
— Да-да, — говорит он и идет помогать.
Иногда, готовя ужин, мы поем. Мы все время распеваем незатейливые слова — о том, как мы наливаем молоко или достаем соус для спагетти, но поем их мы по-оперному. Мы умеем петь еще и по-оперному. Просто фантастика.
Иногда за готовкой мы устраиваем поединки на мечах: берем деревянные ложки или палки, которые именно для таких случаев принесены в дом. Такова моя миссия, о которой не говорится вслух, природа ее иногда ясна, а иногда нет, — делать так, чтоб все ходило ходуном, чтоб парню было весело, чтоб он всегда был в радостном возбуждении. Какое-то время мы гонялись друг за другом по дому, набрав в рот воды и грозя плюнуть. Разумеется, поначалу ни у кого даже мысли не было плеваться этой водой друг на друга в доме, но как-то вечером я загнал его в угол кухни и поступил именно так. С тех пор события развивались стремительно. Я надел ему на физиономию половину канталупы. Размазал у него на груди горсть банановой мякоти и выплеснул в лицо стакан апельсинового сока. Полагаю, цель всех этих действий — в том, чтобы продемонстрировать, если у кого-то еще оставались сомнения: я, разумеется, готов брать на себя наследственные родительские обязательства, но ничуть не меньше я готов к эксперименту. Мы будем все время веселиться, превращать жизнь в удивительный, непрекращающийся телемарафон. Мой внутренний голос — взволнованный, радостный, — требует, чтобы я превращал жизнь в праздник и даже сумасбродство, чтобы все кругом бурлило. Бет вечно извлекает старые фотоальбомы, плачет, спрашивает Тофа, каково ему, и я убежден, что должен компенсировать все это постоянным движением. Я делаю из нашей жизни музыкальный клип, игровое шоу на «Никелодеоне» — с кучей монтажных склеек и сумасшедшими ракурсами, и чтоб веселее, веселее, веселее! Это кампания отвлечения внимания и исторического ревизионизма: за линию фронта сыплются листовки, там фейерверки, дурацкие танцы и фокусы. Что такое? Ты глянь-глянь! Откуда это?
На кухне, если меня охватывает вдохновение, я достаю семейный семнадцатидюймовый нож для индейки, расставляю ноги буквой «А», слегка приседаю и по-самурайски заношу нож над головой.
— Ий-а-а-а-а! — ору я.
— Не надо, — говорит Тоф, пятясь.
— Ий-а-а-а-а! — ору я, наступая на него, потому что пугать детей семнадцатидюймовым ножом очень весело. Всегда интереснее всего играть с каким-нибудь риском физической травмы или несчастного случая; например, когда он был совсем мелким, я бегал с ним на плечах и делал вид, что у меня закружилась голова, начинал кружиться и спотыкаться…
— Не смешно, — говорит он, отступая к общей комнате.
Я убираю нож, и он лязгает в ящике со столовыми приборами.
— Папа все время делал такие штуки, — говорю я. — Без предупреждения. Корчил страшную рожу, пучил глаза и делал вид, что хочет снести нам головы ножом.
— Звучит забавно, — говорит он.
