— Чуть лучше, — сказал он, оборачиваясь к присутствующим, внимательно слушавшим его в темноте. — Но это всего-навсего благодаря тому, что после землетрясения 1906 года городские власти не разрешают строить здания выше двенадцати этажей. Теперь отправимся за границу.
Ферпоцци повернулся к экрану, на котором появился каирский «Барон». Его сверкающие стеклянные панели отражали хаос на улицах и нищету трущоб. Показав слайды «Баронов» в Лондоне, Йоханнесбурге и Париже, профессор сказал:
— Я хочу услышать ваши критические замечания к следующему занятию. Имеют ли они архитектурную ценность, можно ли оправдать их с финансовой точки зрения? И достойны ли они того, чтобы на них глядели наши внуки? Если да, то почему? Всего хорошего.
Все стали выходить из кабинета, а Флорентина осталась и развернула коричневый пакет, лежавший перед ней.
— Я принесла вам подарок на прощание, — сообщила она и достала из пакета фарфоровый чайник. Когда Ферпоцци протянул руку, чтобы взять его, Флорентина разжала пальцы и уронила чайник на пол. По полу запрыгали осколки. Профессор уставился на них.
— Пожалуй, я это заслужил… — улыбнулся он ей.
— Подобное поведение, — набралась она смелости, — недостойно человека вашего уровня!
— Вы совершенно правы, — согласился он. — Но я хотел убедиться, что у вас есть хребет. Вы знаете, многие женщины так слабы…
— Вы вообразили, что ваше положение позволяет вам…
Он поднял руку, останавливая её.
— На следующей неделе я с удовольствием послушаю доклад в защиту империи вашего отца и с радостью соглашусь, если мне докажут, что я неправ.
— Вы думаете, я приду ещё раз? — спросила она.
— О да, мисс Росновская, если в вас есть хотя бы половина качеств, о которых говорят ваши коллеги. Я сойдусь с вами в рукопашной на следующей неделе.
Флорентина вышла, с трудом удержавшись от соблазна хлопнуть дверью.
В течение следующих семи дней девушка вела беседы с профессорами архитектуры, сотрудниками департамента городского планирования Бостона и специалистами в области архитектурной реставрации. Она несколько раз звонила отцу и Джорджу Новаку и пришла к печальному заключению, что, хотя у всех у них были свои объяснения причин, профессор Ферпоцци ничего не преувеличил.
Семь дней спустя Флорентина явилась на занятия, с ужасом размышляя о том, что скажут её коллеги по группе. Профессор Ферпоцци внимательно посмотрел на неё, когда она садилась на своё место, и обратился к аудитории:
— Оставьте ваши эссе на углу моего стола в конце занятий, а сегодня я хочу поговорить о влиянии работ Борромини на архитектуру церквей в Европе в течение ста лет после его смерти.
После этого Ферпоцци выступил с такой интересной и аргументированной лекцией, что все присутствующие ловили каждое слово. Закончив, он попросил светловолосого юношу из первого ряда подготовить к следующему занятию доклад о первой встрече Борромини с Бернини.
И опять Флорентина не покинула кабинет вместе со всеми. Когда они остались одни, она передала профессору пакет. Он раскрыл его и достал оттуда антикварный фарфоровый чайник, датированный 1912 годом.
— Великолепная вещь, — оценил Ферпоцци. — И останется такой, пока кто-нибудь её не уронит. — Они оба рассмеялись. — Благодарю вас, юная леди.
— Благодарю вас, — ответила Флорентина, — за то, что не стали подвергать меня дальнейшим унижениям.
— У вас столь сильное самообладание, необычное в женщине, что я не счёл необходимым развивать ту тему. Надеюсь, вы на меня не сердитесь, но я бы не простил себе, если б упустил возможность заставить задуматься девушку, которая со временем станет владелицей величайшей гостиничной империи мира. — Такая мысль раньше не приходила Флорентине в голову. — Пожалуйста, передайте отцу, что, когда мне приходится путешествовать, я всегда останавливаюсь в отелях «Барон». И номера, и кухня, и сервис в них гораздо более высокого качества, чем в других крупных гостиничных сетях. Внутри отеля не на что жаловаться, другое дело — взгляд снаружи. Давайте же постараемся, чтобы вы узнали о сыне камнереза столько же, сколько я знаю об одном человеке из Слонима, создавшем гостиничную империю. Мы оба иммигранты и можем гордиться нашим происхождением. Всего хорошего, юная леди.
Флорентина вышла из кабинета под крышей библиотеки Виденера и с грустью подумала, как мало она знает о том, сколько труда её отец вложил в свою империю.
В тот год Флорентина ревностно изучала современные языки, но каждый вторник непременно сидела за стопкой книг, внимая лекциям профессора Ферпоцци.
* * *
Выпускной вечер в Редклифе был ярким мероприятием. Гордые, красиво одетые родители резко выделялись среди профессоров в алых и лиловых мантиях — в зависимости от их учёной степени.
Флорентина окончила университет с отличием, а ещё ранее в том же году была избрана в члены «Фи-Бета-Каппы».
Этот праздничный день был грустным для Флорентины и Беллы, которые жили в разных концах страны: одна — в Нью-Йорке, другая — в Сан-Франциско. Ещё 28 февраля Белла сделала предложение Клоду — «Ну, не ждать же високосного года!» — и они обвенчались в церкви Гарварда во время весенних каникул. Клод потребовал Любви, Почитания и Послушания, и Белла согласилась. Флорентина поняла, что они — счастливы, когда Клод спросил на свадебном обеде: «Разве Белла не прекрасна?»
— Флорентина весь год упорно занималась, так что её успехи никого не удивляют, — говорила мисс Роуз.
— Убеждён, что в том есть огромная доля вашего труда, мисс Роуз, — заметил Авель.
— Нет-нет, я хотела убедить её вернуться в Кембридж и начать работу над диссертацией, а в дальнейшем остаться на преподавательской работе, но у неё, похоже, другие планы.
— Это действительно так, — сказал Авель. — Флорентина будет работать в группе «Барон» в качестве директора, ответственного за магазины в отелях.
— А ты не говорила, что будешь этим заниматься! — воскликнула Белла. — Ты же сказала…
— Т-с-с! — приложила палец к губам Флорентина.
— Что такое, юная леди? У тебя есть секреты от меня?
— Здесь не место, и сейчас не время, папа.
— О, перестань, не скрытничай! — возник возле неё Эдвард Винчестер. — Что, ООН или «Дженерал моторс» сообщили тебе, что не могут без тебя жить?
— Должна признаться, — заметила мисс Роуз, — что и мне не терпится узнать, куда ты направишь свои таланты.
— Станет эстрадной звездой, — предположил Клод.
— Вот наиболее точное попадание из всех! — отметила Флорентина.
Засмеялись все, кроме матери Флорентины.
— Знаешь, если ты не найдёшь работу в Нью-Йорке, ты всегда можешь уехать в Сан-Франциско и найти работу там, — сказала Белла.
— Я буду иметь в виду твоё предложение, — не задумываясь, ответила Флорентина.
К облегчению девушки, дискуссия о её будущем прекратилась, так как началась церемония, посвящённая окончанию университета. Бывший посол США в России Джордж Кеннан выступил с речью, которая была встречена овацией. Флорентине понравилась заключительная цитата из Бисмарка: «Давайте же оставим хоть немного работы нашим детям».
— Когда-нибудь и ты будешь выступать с такой речью, — сказал Эдвард, когда они выходили из зала.
— И, скажите-ка, сэр, на какую тему я буду выступать?
— О первой женщине — президенте Соединённых Штатов.
— Ты до сих пор веришь в это? — засмеялась Флорентина.
— Так ведь и ты тоже веришь, хотя напоминать об этом всё время приходится мне.
Эдварда часто видели вместе с Флорентиной в течение года, и друзья надеялись, что они вот-вот объявят о помолвке, но Эдвард знал, что этого не случится. Он чувствовал, что Флорентина — из тех женщин, которые ему недоступны. Они всегда будут хорошими друзьями, но не любовниками.
Флорентина упаковала свои пожитки, поцеловала на прощание мать и вскоре уже сидела в отцовском автомобиле.
— А ты не можешь ехать чуть помедленнее? — попросила она, а потом обернулась и смотрела в заднее стекло до тех пор, пока шпили Кембриджа не исчезли из вида.
«Роллс-Ройс» повернул на Коммонвелт-авеню. На заднем сиденье расположились ещё один выпускник с матерью.
— Мне иногда кажется, что тебе лучше было бы поступить в Йельский университет, — произнесла Кэтрин Каин.
Она с одобрением оглядела Ричарда: высокий, темноволосый, со стройной фигурой. У него уже был тот аристократичный внешний вид, который привлёк её к его отцу более двадцати лет назад, а теперь он ещё и стал представителем пятого поколения, окончившего Гарвард.
— А почему Йельский? — ласково спросил Ричард, отрывая мать от воспоминаний.
— Мне показалось, что для твоего здоровья лучше подошёл бы он, а не застоявшийся воздух Бостона.
