В последний раз Бакки позвонил, чтобы сказать: «Мы тут говорили про вас с президентом в Овальном сегодня утром». В Овальном! Фрэнк знал, что это вранье. У политической публики почти всегда вранье. Но вранье высокого уровня. И приятное для слуха. То, что Бакки сказал дальше, было особенно приятно: «Он намечает вас на важную посольскую должность. Я ничего вам не говорил, хорошо? Пусть он лучше сам сделает вам сюрприз».
Фрэнк и это пропустил через свой определитель вранья. «Важная» посольская должность – что это означает конкретно? Лондон? Париж? Токио? Вот важные места в его понимании. Москва? Тоска. И раз нет холодной войны, не видно особого смысла. Пытаться им впарить RIP – верный путь к разорению: средний мужчина там умирает в пятьдесят семь лет. Кто от алкоголизма, кто от рака легких, кто от пули. Много ли радости – четыре года играть роль кормилицы для череды американских нефтяных деятелей, претендующих на сытные места на Новой Земле?
Ирландия? Тоже никакого смысла. Интерес только в одном: оттуда приехал его прадед, после чего всю жизнь проработал на угольном складе в южном Бостоне. Может быть, в самой Ирландии не надо будет сидеть так уж подолгу. Но тогда тебе обеспечена враждебность ирландской прессы.
Он обсудил это с Лизой вечером после космического коитуса (она методично продвигалась сквозь третье издание «Радости секса» и дошла до положения, называемого la grande morte[61]). Насчет посольских перспектив ее единственным замечанием было: «Надеюсь, мне не надо будет, типа, язык учить и всякое такое?»
В этом, подумал Фрэнк, состоит преимущество Лондона и Дублина. Потом представил себе объем бумажной работы. Стив Меткаф, его коллега Филин, был выдвинут президентом на должность посла в какой-то занюханной африканской стране и потратил 150 тысяч долларов на юристов, чтобы заполнить четырехсотстраничную финансовую декларацию («перечислите, пожалуйста, все Ваши сделки с акциями и ценными бумагами за последние 40 лет»), после чего его унизил один сенатор – любитель ярких эффектов. Сенатор спросил Стива, с кем граничит его африканская страна. М-м… видите ли, сенатор, наверняка в посольстве есть люди, которые, м-м, в курсе всех подобных, м-м, вопросов. Чуточку неловко, особенно если иметь в виду, что эта страна – остров. Стив потом так и не поправил свою репутацию до конца.
Фрэнк как раз переживал процесс внутреннего отказа от должности посла, когда позвонил его особый телефон.
– Говорит оператор Белого дома…
– Фрэнк? Это Бакки Трамбл!
В их голосах, когда они называют себя, всегда слышны фанфары: откровенное признание собственной значимости и безудержная радость из-за нее.
– Мы тут говорили про вас с президентом. Это он вообще-то попросил меня вам звякнуть…
Речь Ранди в сенате имела предсказуемый эффект: он попал на первые полосы крупнейших газет и в вечерние новости. «Таймс» обругала его в необычно резких личных выражениях («создается впечатление, что младший сенатор от Массачусетса лишился в слякотных полях Боснии не только ноги»).
С другой стороны, его пригласили в поздние вечерние телепрограммы, откуда, по опросам, более 80 % молодых людей Америки черпали все 100 % имеющихся у них сведений о политике. В том, чтобы стареющие, потакающие своим прихотям бэби-бумеры лишали себя жизни, вместо того чтобы тяжко обременять долгами собственных детей и страну, эти молодые телезрители не видели ничего крамольного.
Наоборот, идея казалась им «убойной». Особенно нравилось им то, что правительство должно отменить все налоги на наследство, так что папины с мамой денежки достанутся им целиком.
Касс ездила с Ранди в Нью-Йорк в программы Леттермана, Джона Стюарта и Колберта, в Лос-Анджелес в программу Джея Лино. От немолодых, более серьезных телеведущих Ранди мог ожидать нападок, но для этих он был подарком на миллион долларов, доказательством существования улыбчивого Бога, Бога-выдумщика. Они были от Ранди в восторге.
Леттерман спросил:
– Не вы ли тут главный самоубийца?
– Все может быть, – ответил Ранди. – Но если мне удастся уговорить большинство сенаторов покончить самоубийством со мной за компанию, стране станет намного легче жить.
Им нравилось в Ранди буквально все: забавный выговор, богатство, то, что другие сенаторы его ненавидели, его сумасшедшая идея, даже его искусственная нога, которую он послушно отстегнул в программе Джона Стюарта. «Здесь я прячу контрабандную текилу», – сказал он. Касс, глядя на него из боковых помещений, всякий раз радовалась точности и расторопности, с какими он произносил реплики, сочиненные для него ею. Настоящий шедевр «приучения к СМИ». Да, она уже очень далеко ушла от натаскивания по имиджевой части провинившихся владельцев больниц. Ее блог КАССАНДРА получал такой колоссальный трафик, что ей пришлось нанять пять человек, просто чтобы поддерживать его в рабочем состоянии. Позвонила женщина из IBM – начальница отдела корпоративных коммуникаций собственной персоной – и предложила вместе пообедать у «Майкла» на Манхэттене, чтобы обсудить «возможные стратегические синергии».
Не прошло и недели после телепрорыва Ранди, как СМИ начали относиться к идее добровольного восхождения если не с уважением, то уже не с таким рефлекторным сарказмом. Характеристики типа «возмутительная», «немыслимая», «достойная презрения» уступили место таким определениям, как «смелая», «революционная» или «крайне радикальная, но заслуживающая обсуждения».
Редакционная статья в «Вашингтон пост» придала смене парадигмы официальный характер: «Какие бы заявления ни делал сенатор Джепперсон, мы начинаем подозревать, что его подлинным намерением все это время было остро поставить вопрос о соцобеспечении перед конгрессом, который постоянно, даже в самый разгар кризиса, проводит страусиную политику. Этой цели сенатор Джепперсон безусловно добился».
Однажды вечером в Нью-Йорке во время их медиатурне Ранди позвал Касс в свой номер отеля – якобы для обсуждения плана на завтра. Было довольно поздно, и она вполне могла отказаться, но не стала. Когда вошла, свет в его номере был притушен, Патси Клайн пела через айпод Ранди «Три сигареты», из ведерка со льдом выглядывало – и довольно, гм, многозначительно – бутылочное горлышко с этикеткой «Дом Периньон».
Ранди сидел на краю кровати в дорогом шелковом кимоно.
– Надеюсь, вы не заставите одноногого инвалида гоняться за вами по комнате? – улыбнулся он.
Касс предвидела нечто подобное. Были кое-какие признаки. Несколько ужинов с глазу на глаз. Как бы случайные прикосновения ногой – не деревянной, конечно, – к ее ноге под столом. Ее отношение к этому необычному человеку было сложным. Но он умел ее рассмешить. Занудой уж точно не был. И отнюдь не урод. И богат. И холост. И, судя по всему, метит в президенты.
Несколькими днями раньше она спросила его:
– Почему вы хотите стать президентом?
Он рассказал ей о своем кислотном откровении.
– И вот из-за этого-то трипа вы нацелились на президентскую должность?
– А чем не причина? Вы когда-нибудь пробовали ЛСД?
– Нет, – ответила Касс. – Моя жизнь и без того похожа на кислотный трип. Когда дойдет до заявления на всю страну, об откровении под кайфом лучше промолчим, хорошо?
– Почему?
– Вряд ли страна готова проголосовать за кандидата, который говорит, что идея стать президентом возникла у него благодаря взгляду под тройной дозой ЛСД на фото Кеннеди. Может, конечно, я и ошибаюсь.
– Я думаю, страна придет в восторг.
– Это можно будет проверить. Если ваш расчет неверен, все кончится очень быстро. Примерно к полудню первых суток.
Ранди задумался.
– Наверно, вы правы. И очень жаль. Мне кажется, люди изголодались по правде. Вот почему мы зашли так далеко с этой вашей безумной идеей. Потому что это свежая идея.
– У вас интересный выбор местоимений. Бессознательный, скорее всего. Если это «смелая идея» – то наша. Если «безумная» – то «ваша».
– Нацистка от грамматики. Но послушайте. Не достаточно ли будет заявить: я хочу быть президентом, чтобы…
– Я вся внимание.
– Я собирался продолжить: «чтобы принести пользу стране», но это слишком патетически звучит. Вот главное, к чему все сводится: власть мне нужна только на пять минут. Навести порядок с расходами-доходами. Вытащить нас из долговой ямы. С друзьями вести себя по-дружески, врагам сказать, чтоб отвалили. Очистить воздух и воду. Отправить корпоративное жулье за решетку. Вернуть правительству достоинство. Наладить все мало-мальски. Что еще?.. Нельзя, конечно, позволять арабам взрывать наши здания, но теперь мне ясно, что посылать войска направо и налево тоже нельзя. Помимо прочего, это дорого…
