Прижимаясь к земле и кое-где ползком, Токо обошел ярангу и возвратился в чоттагин, довольный осмотром жилища.
Эйвээмнэу разожгла костер, но пламя было тревожное и металось под закопченным дном чайника.
— Плохо, — отдышавшись, сказал Токо. — Ветер сильный.
— Каково там нашим ребятам в избушке, — вздохнула Эйвээмнэу.
— В избушке хорошо, — ответил Токо. — Продукты есть, угля хватит.
После утреннего чаепития Токо услышал гудение зуммера и взял трубку.
Он услышал знакомый голос Гавриила Никандровича. Директор совхоза поинтересовался самочувствием.
— У меня все хорошо! — бодро ответил Токо. — Все системы работают нормально.
— У нас тоже все в порядке, — сказал Гавриил Никандрович. — Есть намерение вездеходом добраться до вас, а оттуда к охотничьей избушке. Снегу сейчас не так много, думаю, что Коноп не заблудится…
— А куда спешить? — возразил Токо. — Ребята сидят в избушке. Продуктов и топлива у них на две недели хватит. Зачем зря гонять вездеход, да еще в такую погоду?
— Понимаете, тут такое дело, — Гавриил Никандрович несколько раз кашлянул в трубку, — жена Тутриля приехала.
Токо отнял от уха черную телефонную трубку, поглядел на нее, скова приложил и спросил:
— Как же она ухитрилась из такой дали, из Ленинграда, да еще в пургу?
— Вчера последним вертолетом прибыла.
— Раз такое дело — пусть Коноп едет к избушке.
— Ну добре, тогда ждите гостей.
Токо положил телефонную трубку и сказал старухе:
— Тутриля жена прилетела из Ленинграда.
— Кыкэ вынэ! — всплеснула руками Эйвээмнэу. — Что же теперь будет?
— На вездеходе Коноп поедет в избушку, — тихим голосом сообщил Токо. — Готовь одежду, поеду с ними проводником.
Вездеход прибыл к одинокой яранге после полудня. Рядом с водителем сидела одетая в камлейку светлая женщина. Эйвээмнэу узнала камлейку Кымынэ и догадалась, что это и есть жена Тутриля.
Еще издали в проблесках пурги Лена увидела ярангу, и странное, щемящее чувство охватило ее. В этом древнем жилище, стоящем одиноко в огромном открытом просторе, было что-то беззащитное, слабое и жалкое. Ей, привыкшей к большим городам, к бесконечным рядам огромных каменных зданий, было странно представить себе людей, находивших убежище в этом хрупком на вид сооружении из звериных шкур и тонких деревянных жердей.
Лена вспомнила рассказы Тутриля о детстве, в которых сквозила тоска по яранге, по меховому пологу…
Люди вошли в чоттагин, и, по неизменному чукотскому обычаю, Эйвээмнэу предложила им чай.
Мужчины принялись обсуждать предстоящий путь к охотничьей избушке. Они о чем-то горячо спорили по-чукотски, а Эйвээмнэу молча и ласково улыбалась непривычной гостье. Сначала Лена подумала, что старушка по-русски не говорит, но вдруг услышала ласковое, тихое:
— Кушайте, кушайте.
— Спасибо, — ответила Лена и еще раз оглядела древнее чукотское жилище.
Так вот в какой обстановке родился и вырос ее муж. Значит, не зря в нем было что-то не до конца понятное, словно скрытое под толстым слоем снега. За стенами свистал и бесновался ветер, и Лена удивлялась, как не уносит ярангу в море. Она чувствовала усилия, с которыми яранга сопротивлялась буре, и тут поняла, почему чукотский человек так крепко связан с ярангой: она для него не только жилище, а существенная часть его самого.
Гавриил Никандрович обратился к Лене:
— Для вас лучше будет, если вы останетесь в яранге и здесь подождете. Дорога трудная, тряская, душу из вас вымотает.
Откровенно говоря, езда в вездеходе Лене не понравилась: ее укачало, и она с радостью согласилась обождать в яранге.
— Вы не беспокойтесь, — добавил Онно, как всегда сдержанный и немногословный, — тут вам будет хорошо. Эйвээмнэу — хорошая хозяйка, она о вас позаботится.
— Да вы обо мне не тревожьтесь! — заверила его Лена. — Мне тут очень нравится!
Онно ревнивым взглядом окинул ярангу, но вслух ничего не сказал и вышел вслед за другими.
Эйвээмнэу плотно закрыла дверь, заткнула пучком травы щель, чтобы в чоттагин не летел снег, и вернулась к пологу, где у низкого столика сидела Лена.
Какое-то время сквозь пургу было слышно урчание вездехода, но потом оно постепенно растворилось в удивительно однообразном и усыпляющем грохоте бури.
Эйвээмнэу прислушалась, улыбнулась Лене и сказала:
— Уехали.
— А долго они пробудут в дороге?
— Не знаю, — просто и спокойно ответила Эйвээмнэу.
Она вползла в полог и вернулась оттуда с приемником. Включила его, поймала какую-то душещипательную мелодию и поставила приемник на длинное изголовье, представляющее собой обыкновенное обтесанное бревно.
— Японская музыка, — сказала Эйвээмнэу.
Музыка лилась тихо и чисто, словно станция была рядом. Лена подумала, что оно так и есть — отсюда до Японии в несколько раз ближе, чем до Москвы и до Ленинграда. В стремительном полете, протекавшем без всяких приключений, она и не почувствовала этих десяти с лишним тысяч километров, которые отделяли Чукотку от Ленинграда.
— Вечером послушаем утренние московские известия, — сказала Эйвээмнэу, прибирая в чоттагине.
Она вполголоса ругала сонных, развалившихся в ленивой истоме собак, отпихивала их ногами и пучком утиных крылышек сметала сор.
Эйвээмнэу была одета в традиционный кэркэр — женский меховой комбинезон. Один рукав болтался сбоку, и правая рука была обнажена до плеча.
Она изредка поглядывала на гостью и соображала, чем же ее покормить в обед. Придется варить русский суп, за который она давно не бралась. Хорошо, есть свежая оленина, бульон будет вкусный. А на второе можно поджарить нерпичью печенку, благо сковородка есть. Третьим блюдом будет персиковый компот…
— Если вы хотите отдохнуть, можете раздеться и лечь в пологе. Есть книги и журналы — можно почитать, — предложила Эйвээмнэу.
Сонливость напомнила о десятичасовой разнице во времени, и Лена с благодарностью приняла предложение Эйвээмнэу. А кроме того, ей любопытно было побывать в пологе, о котором она так много слышала от мужа.
— Хотите — в большой полог можете лечь, а то вот сюда — здесь Тутриль спал.
— Можно туда, где Тутриль спал? — спросила Лена.
— Можно, — закивала Эйвээмнэу, — тут его вещи остались, магнитофон и разные бумаги.
С некоторым волнением Лена вползла в полог. Внутри было темно. Эйвээмнэу чиркнула спичкой и зажгла свечу. Пламя осветило меховую внутренность помещения величиной с половину вагонного купе. В углу лежал магнитофон и аккуратно сложенная стопка полевых дневников.
Лена взяла блокнот и стала читать. Слова были чукотские, непонятные, но почерк был знакомый, словно затаивший чуть глуховатый, с едва заметным акцентом голос Тутриля. Лежали журналы и газеты… Это было какое-то удивительное сочетание седой древности и современности. В научном журнале Лена читала о яранге как о жилище человека позднего неолита… И вот теперь она находилась в том давно пережитом цивилизованным человечеством окружении, словно возвращенная фантастической машиной времени в прошлое…
Она сняла с себя верхнюю одежду и осталась в спортивном костюме. Улегшись на оленью постель, Лена высунула голову в чоттагин.
— Хорошо? — спросила Эйвээмнэу.
— Очень хорошо.
— И Тутрилю нравится тут, — сказала Эйвээмнэу. — Как приехал в Нутэн, так сразу сюда перебрался жить. Говорит, надоело в тангитанском жилище, хочется в своем исконном.
— А вы тоже по этой причине живете здесь? — спросила Лена.
— И по этой тоже, — кивнула Эйвээмнэу. — Когда надоест в яранге, переберемся в Нутэн. Там у нас свой дом есть, рядом с вашим…
— А что тут делал Тутриль? — спросила Лена.
— Много писал, записывал легенды и всякую мудрость, — охотно принялась рассказывать старуха. — Очень нам понравился магнитофон. Я раньше слышала о нем, но когда мой голос отделился и сам по себе зажил — жутко стало…
Лена улыбнулась в ответ.
Несмотря на несмолкаемый грохот бури, удивительное чувство умиротворенности охватило ее. Да и сам шум пурги был такой однообразный и монотонный, что со временем она перестала обращать на него внимание.
Незаметно для себя она уснула.
Эйвээмнэу заметила это и осторожно закрыла полог.
Снежный потолок был так низко, да и вообще нора эта была такая тесная, что каждый раз, когда Тутриль шевелился, отовсюду на лицо, за ворот, на все открытые части тела падала противная сырая снежная пыль, от которой становилось еще холоднее. Поначалу Тутриль стеснялся дрожи и усилием воли старался ее унять, но, заметив, как дрожь бьет и Айнану, перестал сдерживаться.
Айнана с Тутрилем старались прижаться друг к другу плотнее. Так было теплее.
Часы у Тутриля стали, и невозможно было установить, сколько же в действительности прошло времени с тех пор, как они остановились возле снежного надува и Тутриль убедил Айнану вырыть здесь нору и переждать бурю.
