Закончив дела в банке, он направился домой. Солнце ослепительно сияло высоко в небе. Женщины, стоя под навесами у магазинных витрин, разглядывали платья, туфли, чулки, бюстгальтеры, купальники. На их лицах отражалась внутренняя борьба: купить или не купить? Гарри покосился на витрины. Нет, ему тут покупать нечего. С этой минуты и до пяти часов вечера, когда пора будет готовить ужин, ему ничего не понадобится. Он знал, чем займется, когда придет домой, — ляжет вздремнуть.
Слава Богу, никто его не похитил, не напал и за время его отсутствия не влез к нему в квартиру. Кондиционер и водопровод были в исправности. Он скинул туфли и прилег на диван.
Странно, он все еще мечтал о будущем: о каких-то неожиданных победах, успехах, любовных приключениях. Мозг не признавал старости. Гарри обуревали те же страсти, что и когда-то в молодости. Он часто говорил сам себе: «Не будь глупцом. Уже слишком поздно на что бы то ни было рассчитывать». Но видно, так уж мы устроены, что все равно, несмотря ни на что, продолжаем надеяться. Кто это сказал: «Надежда умирает последней»?
Гарри уснул и проснулся от звонка в дверь. Странно! К нему никто никогда не приходил. «Наверное, это дезинсектор», — решил он. Приоткрыв дверь на длину цепочки, он увидел маленькую женщину с нарумяненными щеками, желтыми глазами и соломенного цвета волосами, уложенными в стиле «помпадур». На ней была белая блузка.
Гарри открыл дверь, и женщина произнесла по-английски с иностранным акцентом:
— Надеюсь, я вас не разбудила. Я ваша новая соседка слева. Позвольте представиться: Этель Брокелес. Правда, смешная фамилия? Это фамилия моего покойного мужа. Моя девичья фамилия Голдман.
Гарри уставился на нее в недоумении. Его соседкой слева была одинокая старушка. Он даже вспомнил ее имя: миссис Хелперт. Он спросил:
— А что случилось с миссис Хелперт?
— То же, что со всеми, — пожала плечами женщина.
— Когда это произошло? Я ничего не знал.
— Больше пяти месяцев тому назад.
— Да вы входите, входите. Люди умирают ты и не знаешь, — пробормотал Гарри. — Хорошая была женщина… держалась на расстоянии.
— Я ее совсем не знала. Я купила квартиру у ее дочери.
— Пожалуйста, садитесь. Извините, мне даже нечего вам предложить. Была где-то бутылка ликера, но…
— Не беспокойтесь. А ликер я вообще не пью. Тем более днем. Можно я закурю?
— Конечно, конечно.
Женщина села на диван. Она мастерски прикурила от дорогой зажигалки. Ее ногти были наманикюрены, и Гарри заметил на одном из ее пальцев большой бриллиант.
Женщина спросила:
— Вы живете один?
— Да.
— Я тоже одна. А что делать? Мы прожили с мужем двадцать пять лет, и за все эти годы ни разу не поссорились. Наша жизнь была сплошным погожим днем без единого облачка. Вдруг его не стало, и я сразу почувствовала себя такой одинокой и несчастной. Климат Нью-Йорка мне вреден. У меня ревматизм. Придется жить здесь.
— Вы обставленную квартиру купили? — деловито осведомился Гарри.
— Да, полностью. Ее дочь ничего себе не взяла, кроме платьев и постельного белья. Все оставила мне, причем практически даром. Я бы, наверное, просто не собралась покупать мебель, посуду… Вы давно здесь живете?
Женщина засыпала его вопросами, Гарри охотно отвечал. Выглядела она сравнительно молодо — лет на пятьдесят, может быть, даже моложе. Он принес и поставил перед ней пепельницу, стакан лимонада и вазочку с печеньем. Два часа пролетели незаметно. Этель Брокелес положила ногу на ногу, и Гарри невольно бросал взгляды на ее круглые коленки. Она перешла на идиш с польским акцентом. Она распространяла атмосферу доверительности и какой-то родственной интимности. Что-то внутри Гарри ликовало. Небеса услышали его тайные желания и отозвались! Только теперь, сидя рядом с этой женщиной, он понял, насколько был одинок все эти годы. Даже иметь ее в качестве соседки все-таки лучше, чем ничего. В ее присутствии он словно помолодел и сделался разговорчивым. Он рассказал ей о своих женах, о трагедиях, постигших его детей. Он даже упомянул, что после смерти первой жены у него была любовница.
Женщина сказала:
— Вам не в чем оправдываться. Мужчина есть мужчина.
— Теперь я старик.
— Мужчина никогда не бывает стариком. У меня был дядя во Влоцлавеке. В восемьдесят лет он женился на двадцатилетней девушке, и она родила ему троих детей.
— Влоцлавек? Это недалеко от Коваля, моего родного местечка.
— Да, я знаю. Я была в Ковале. Там жила моя тетя.
Женщина взглянула на часы.
— Уже час? Где вы обычно обедаете?
— Нигде. Я только завтракаю и ужинаю.
— Вы на диете?
— Нет, но в моем возрасте…
— Прекратите говорить о своем возрасте! — резко оборвала его женщина. — Знаете что, пойдемте ко мне и поедим вместе. Я ненавижу есть одна. По мне, есть одной даже хуже, чем спать одной.
— Даже не знаю… Чем я это заслужил?
— Ну все, все, не говорите глупостей. Это Америка, а не Польша. Мой холодильник забит всякой всячиной. Я — прости Господи! — выбрасываю больше, чем съедаю.
Женщина вставляла в речь еврейские обороты, которых Гарри не слышал по крайней мере лет шестьдесят. Она взяла его за руку, и они вышли в прихожую. Пока он закрывал свою дверь, она открыла свою. Гарри пришлось сделать лишь несколько шагов. Ее квартира была просторнее и светлее. На стенах висели картины, повсюду стояли модные светильники и антикварные безделушки. Окна выходили на океан. На столе Гарри увидел вазу с цветами. В его квартире воздух пропах пылью, а здесь был свежим. «Она что-то задумала, ей что-то от меня нужно», — опять встревожился он. Вспомнились газетные статьи о женщинах-мошенницах, выманивающих у доверчивых граждан целые состояния. Главное, ничего ей не обещать, ничего не подписывать, не одалживать ни одного цента.
Она усадила его за стол, и вскоре из кухни донеслось бульканье кофейника, запахло свежими булочками, фруктами, сыром и кофе. Впервые за многие годы ему захотелось есть днем. Они приступили к обеду.
Женщина ела и курила одновременно. Она пожаловалась:
— Мужчины так и увиваются за мной, но, когда доходит до дела, выясняется, что больше всего их интересует сколько у меня денег. Как только они заговаривают о деньгах, я с ними расстаюсь. Я не бедна, даже — стучу по дереву — богата. Но я не хочу, чтобы на мне женились из-за денег.
— Слава Богу, я не нуждаюсь ни в чьих деньгах, — заметил Гарри. — Мне хватит даже, если я еще тысячу лет проживу.
— Это хорошо.
Мало-помалу они начали обсуждать финансовые вопросы. Женщина рассказала, что есть у нее. Она владела домами в Бруклине и на Стейтен-Айленде, имела акции и облигации. Судя по тому, что она рассказала, и именам, которые упомянула, Гарри решил, что она говорит правду. Здесь в Майами у нее был счет и сейф в том же банке, что и у Гарри. Гарри прикинул, что у нее должен быть миллион, если не больше. Она угощала его как заботливая жена или дочь. Советовала, что ему следует, а что не следует есть. Такие чудеса приключались с ним в молодости. Едва познакомившись, женщины начинали говорить доверительным тоном и прямо-таки приклеивались к нему, чтобы никогда уже не расставаться. Но что подобное может произойти теперь, казалось просто нереальным. Он спросил:
У вас есть дети?
— У меня есть дочь Сильвия. Она живет одна в палатке в Британской Колумбии.
— Почему в палатке? Мою дочь тоже звали Сильвией. Вы сами мне в дочери годитесь, — добавил он, сам не зная зачем.
— Это все ерунда. Что такое годы? Мне всегда нравились мужчины намного старше меня. Мой муж — мир его праху — был на двадцать лет старше, а жизнь, которую мы прожили, я могла бы пожелать любой еврейской девушке.
— Я, наверное, старше вас лет на сорок, — сказал Гарри.
Женщина положила ложку на стол.
— Ну и сколько же вы мне дадите?
— Лет сорок пять, — сказал Гарри, понимая, что ей больше.
— Прибавьте еще двенадцать, и вы угадали.
— Вы выглядите гораздо моложе.
— Я хорошо жила с мужем. Я все у него могла попросить: луну, звезды, ему ничего не было жалко для своей Этели. Вот почему, когда он умер, мне стало так тяжело. Еще моя дочь мучает меня. Я потратила целое состояние на психиатров — без всякого толку. Я семь месяцев провела в психиатрической клинике. У меня был нервный срыв, мне расхотелось жить. Врачам приходилось следить за мной день и ночь. Мне казалось, что он зовет меня из могилы. Я хочу вам кое-что сказать; надеюсь, вы поймете меня правильно.
— Что вы имеете в виду?
— Вы напоминаете мне моего мужа. Вот почему…
— Мне восемьдесят два года, — сказал Гарри и сразу же пожалел о своих словах. Он запросто мог бы скинуть лет пять. Подождав немного, он добавил: — Если бы я был лет на десять моложе, я бы сделал вам предложение.
Он снова пожалел о сказанном. Но эти слова словно сами вырвались у него. Гарри все еще опасался угодить в руки мошенницы.
