Ветеринар Петров пришёл, как и обещал, через два с половиной часа. Он сделал уколы Андерсену и, не считая денег за инъекции, взял с меня обычные пятьсот рублей за визит.
— Завтра я приду в двенадцать часов, — уходя пообещал он. И тут до меня дошло, что у меня совсем кончились деньги. То есть, на то, чтобы оплатить следующий визит ещё хватит, — но на инъекции уже нет: каждый укол стоил полторы тысячи, в день нужно было делать минимум по три укола. Расплачиваясь, я обнаружила, что кошелёк почти пуст, и вслух сказала:
— Но у меня больше нет денег!
— Тогда я больше не буду приходить, — равнодушно отвечал ветеринар.
— Но ведь лечение не закончилось, — попыталась напомнить я.
— Продолжим лечение сразу, как только у вас появятся деньги.
Я задумалась.
— Но я могу занять не раньше послезавтра.
— Ну, до послезавтра ваш кот может и не дожить, — спокойно заметил врач.
— И что же? Вы всё равно завтра не придёте? — изумилась я.
— Нет, не приду, — холодно ответил Петров.
Я бессильно опустилась на стул. Ветеринар нахлобучил на блестящую лысину серую кепку и направился к двери.
У меня не было сил даже возмущаться.
— Но что же делать? — в отчаянии воскликнула я.
— Не нужно было заводить котов, — жёстко отчеканил Петров. — Не обижайтесь, — ничего личного, — но для меня это только бизнес и не более того.
Я не знала, что сказать, что сделать…
Петров решительно взялся за ручку входной двери.
— А вообще, — вдруг остановился он, — помолитесь-ка вы лучше своему Богу. Я смотрю, у вас тут предостаточно икон понавешено.
С этими словами наш айболит вышел. Я даже не стала размышлять — пошутил он или сказал всерьёз, или напоследок решил ещё и поиздеваться… Что гадать, не лучше ли последовать совету бездушного ветеринара? Ведь совет сам по себе был хорош, несмотря на то, что и исходил он из уст равнодушного дельца.
Я подошла к Андерсену, — он как всегда в последнее время спал. Дышал мой бедный кот довольно ровно, и его худенький несчастный хвостик слабо подрагивал. Я стала жаловаться ему на бездушного доктора, которому на всё наплевать, на свои опасения по поводу его, Андерсена, тяжёлого состояния. Я говорила тихо, старалась, чтобы никакие громкие звуки не раздражали больное животное. Судя по ровному дыханию и спокойной позе, Андерсен спал. Думаю, мой монолог нисколько не помешал ему.
Вы, наверно, подумали, что из-за всего этого я совсем забросила работу? Нет, нисколько. Летом у нас всегда негусто с посетителями, а июль — и вовсе мёртвый сезон. Видимо, знатоки и интеллектуалы, любители древностей и хороших книг предпочитают уезжать из города именно в июле. А те, что, несмотря на вечный дождь, всё же изредка заходят, — и без моей помощи спокойно бродят себе, сколько пожелают, по интересующему их отделу. Лишь в конце такой прогулки они зовут меня, чтобы оплатить покупку, — если найдут что-то подходящее. Роль сторожевой собаки исправно выполняет дверной колокольчик, и работа продолжается потихоньку, сама собой — только вот я её будто и не замечаю.
После того как ветеринар ушёл, плотно закрыв за собой дверь, я вдруг вспомнила одну очень похожую историю, — только в ней врач отказался спасать не животное, а человека. Произошла эта история несколько лет назад. Я работала тогда учителем в школе. Однажды одна из учениц девятого класса пришла на мой урок совершенно потерянная; было ясно, что с девочкой что-то происходит. Я старалась её в этот день не спрашивать, понимая, что ничего путного в таком состоянии она всё равно ответить не сможет. Когда после урока я спросила девочку, что случилось, она рассказала мне, что этой ночью у неё умер папа, — и умер он потому, что врач, приехавший по вызову на «скорой помощи», отказался его спасать. Произошло это на даче, где семья жила в полном составе: родители, дочь и сын. Вдруг папе стало плохо с сердцем. Команда скорой помощи явилась на вызов достаточно быстро. Врач, отозвав маму в сторонку, сказал, что отца, конечно, лучше всего отвезти в больницу: только там можно оказать всю необходимую помощь. «За это с вас двадцать тысяч», — добавил врач. У мамы на даче не было таких денег, но медики даже не стали дожидаться, когда мама сможет раздобыть их: сразу же уехали. А папа девочки в ту же ночь умер. Вот и всё.
И ведь это была не единственная история подобного рода!.. Как минимум о двух похожих случаях мне довелось услышать, что называется, из первых уст. Только во втором случае всё закончилось хорошо: человека спасли и именно потому, что жене пострадавшего удалось быстро собрать требуемую сумму. Похоже на вымысел? Похоже. Мне бы самой хотелось, чтобы это оказалось вымыслом. Но это подлинные истории.
Видимо, такие случаи стали слишком часто повторяться, потому что через некоторое время в газетах то и дело начали появляться материалы, рассказывающие о судебных следствиях над работниками приёмных покоев некоторых больниц. Над теми, которые по каким-то причинам отказывались принимать пациентов, и те подчас умирали — тут же, неподалёку от приёмного покоя. И ведь совершали такие «врачи» даже не косвенные, а прямые убийства! И были это не отпетые уголовники и бандиты, а те, кто называли себя врачами. Люди, однажды принесшие клятву Гиппократа. Хорошо, что на свете всё-таки гораздо больше настоящих врачей, а не волков в овечьей шкуре, — врачей, что называется, от Бога, тех, кто, спасая людей, спасает заодно и свои души. Какое счастье, если именно такие люди с золотыми руками и сердцем, попадаются на нашем пути. Низкий поклон настоящим врачам.
…Всё это я и рассказала сегодня спящему Андерсену. Я уже привыкла, что он почти не реагирует на мои рассказы, но вижу, что они ему по крайней мере не мешают.
Высказавшись таким образом, я решила последовать совету «коновала Петрова», — так я теперь мысленно окрестила равнодушного ветеринара, — и помолиться «своему» Богу, потому что больше мне ничего и не оставалось. Кстати, я вспомнила слова из Библии: «Блажен, кто и скоты милует», — то есть, счастлив тот, кто и животных жалеет. Вспомнила я и о тех святых, которым испокон веков народ молился за свою домашнюю скотину: Фрола и Лавра, Георгия Победоносца и многих иных. Люди просили у них помощи, если заболела единственная кормилица-корова, захромала лошадь, — да мало ли, что…
В общем, если здесь, на земле, ветеринар Петров оставил нас с Андерсеном на произвол судьбы, то там, на небе, нас всё-таки пожалели: вскоре Андерсен впервые смог приподнять голову, (раньше у него не хватало сил даже на такое движение) и глазами, почти столь же ясными, как прежде, посмотрел на меня. Это был хороший знак, но тревога не оставляла меня: я знала, что курс уколов нужно продолжать без перерыва.
Мне так и не удалось толком выспаться в эту ночь. Всё следующее утро я бродила по лавке, словно в тумане, и вместо того, чтобы попытаться хоть что-нибудь предпринять, непрестанно думала о пропущенных уколах. А в двенадцать часов в лавку собственной персоной заявился ветеринар Петров. Вместо обычного краткого приветствия я только вопросительно взглянула на него. Он сухо поздоровался и, достав из сумки шприцы и ампулы, молча принялся делать Андерсену уколы.
Я стояла и молча смотрела на ветеринара. Голова у меня немного кружилась, а в ушах тихонько звенело. Я всё не могла сообразить, как мне к нему обратиться, что сказать, о чём спросить… Закончив процедуры, ветеринар Петров вытер салфеткой руки, собрал свой саквояж и угрюмо произнес:
— Бесплатно! Мне надо идти. Зайду ещё раз в четыре часа.
Он быстро повернулся, открыл дверь и вышел. Я успела только открыть рот, да так и простояла с открытым ртом несколько полновесных минут. Наверное, я и дальше бы стояла в этой нелепой позе, но тут в дверь вошёл знакомый пенсионер, любитель марок. Его появление и вывело меня из оцепенения. Кстати, пенсионер обрадовался мне: он решил, что я увидела его из окна и вышла навстречу постоянному покупателю. Я с удовольствием подтвердила его остроумную догадку.
— Да, — заявила я, — именно так мы всегда и встречаем дорогих посетителей!..
А про себя продолжила фразу: «…с шумом в ушах, головокружением и глупо открытым ртом». А в десять минут пятого, как и обещал, пришёл ветеринар Петров. Всё повторилось в точности, как и утром.
— Бесплатно! — снова сказал Петров и, сделав Андерсену уколы и вытерев руки, стал собирать свой саквояж. Но на этот раз он не так спешил, да и я к тому времени почти обрела дар речи.
— Почему? — недоуменно спросила я. Это был единственный вопрос, который пришёл мне на ум.
— Я много думал этой ночью, — ответил Артём Иванович. — Да представьте себе… Не знаю, что на меня нашло, только совесть отчего-то совсем замучила.
