Прочим осколкам Орды шансов повзрослевший Иван не оставил. Теперь его полагалось именовать не Ванюшей, а государем Иоанном Васильевичем. Вешать дворняжек ему давно надоело: лет с семнадцати государь перешел на людей.
Первым делом армия Грозного разгромила выскочку Казань. Эта молодая держава была слишком богата и слишком беззащитна, чтобы не достаться Москве. Потом Иоанн официально объявил, что присоединяет к своим владениям Хаджи-Тархан (Астрахань) – древнюю столицу Батыя. Отныне правители выживших татарских орд должны были обращаться к нему в своих письмах как к «Великого улуса хану». А на своих монетах Иван стал чеканить арабскую надпись «белого царя деньга» – в смысле «монеты правителя всей Западной Орды».
На самом деле никаких прав на ханский титул Грозный не имел. Господами Орды могли быть исключительно потомки великого Чингиз-хана, и никто другой. Правило соблюдалось строго. Неважно, каково твое реальное могущество: править ты можешь только от лица какого-нибудь потомка Чингиз-хана. Ведь только им бескрайнее Синее небо вручило власть над землей. Грозные степные полководцы Ногай, Мамай, Тамерлан и Идегей мановением руки отправляли на смерть десятки тысяч человек, но и они правили не сами по себе, а только от лица какого-нибудь марионеточного Чингизханова праправнука. Потому что иначе быть просто не могло.
Восстановить величие древней Орды пытались многие. Но удалось это одному только Ивану. Прежним московским князьям отцы каждый раз объясняли: особо не высовывайся, и дольше проживешь. Пусть большой политикой занимаются те, кому положено, а мы тут, на Москве, люди маленькие. Но Иван вырос сиротой, и некому было объяснить ему, как устроен мир. Никто не сказал ему, что это невозможно, и Иван просто взял, да и объединил Орду под собственной властью.
Волга теперь принадлежала ему от истоков до устья. На руинах ханского Сарая Иван водрузил свой бунчук. После этого по одному, по два, мелкими ордами и племенами под власть Москвы стали переходить кочевники с земель нынешнего Казахстана. Рано овдовев, Иван женился на кабардинской принцессе, и вскоре московские чиновники уже обкладывали данью племена Кавказа. Под конец татарский род Строгановых нанял казачью орду некоего Ермака, чтобы те разгромили последнего Иванова конкурента – самозваного хана Кучума. Напомню: казаками в те годы называли не то, что принято сегодня, а мелкие отряды степных кочевников – именно от этого слова происходит современное название «Казахстан».
После похода Ермака земли Золотой Орды наконец были объединены – от Кавказа до Сибири. Величие Батыевой державы было восстановлено. Непокорным оставался Крым, но это были уже нюансы. В целом именно при Грозном моя страна стала самой собой. За следующие пятьсот лет в ней очень мало что изменилось.
6
Дозвониться мне удалось только к полудню. Профессор Михайличенко сказал, что я могу приезжать. Полчаса на метро, минут двадцать пешком через кладбище, по лестнице на второй этаж, постучаться в дверь:
– Вы позволите?
– Да, проходите, пожалуйста.
Профессор был высоким, сухопарым. Улыбался он, будто немного стесняется. Сразу и не догадаешься, что на жизнь этот человек зарабатывает, препарируя недавно умерших людей. Или не недавно. Было время, когда Борис Валентинович входил в спецгруппу по комплексному исследованию нетленных мощей Киево-Печерской лавры. Поздоровавшись со мной, он вышел из кабинета и принес из другой комнаты старую бумажную папочку.
– Здесь все материалы. Вскоре после окончания работ руководительница нашей группы умерла. Еще через некоторое время скончались и все другие члены той комиссии. С тех пор я эту папку даже не открывал. Господи, сколько пыли!
В папочке лежали через копирку отпечатанные на машинке медицинские справки. Я взял почитать одну. Там очень канцелярским языком говорилось, что исследованию было подвергнуто тело, предположительно принадлежавшее Илье по прозвищу «Муромец». В графе «Год рождения» стоял прочерк. В графе «Место рождения» значилось «предположительно село Карачарово».
– Ну а что-нибудь конкретно удалось установить?
– Много чего. Например, былины утверждают, что Муромец тридцать лет просидел на печи. Не знаю насчет тридцати лет, но, судя по состоянию позвоночника, двигаться этот человек какое-то время явно не мог.
– Да?
– Еще в боку у него есть рана. Здоровенная дыра от зазубренного колющего оружия. Он пытался прикрыться рукой, но оружие пробило и руку и грудь. Скорее всего, это было копье. От этой раны человек и умер. Кроме того, по черепу было восстановлено лицо. Мы смогли выяснить, как конкретно выглядел богатырь.
– Да, я видел реконструкцию. Такой бородатый мужчина с носом-картошкой.
– Нет, бородатым он точно не был. Да и нос у него довольно тоненький.
– Не был бородатый? Но раньше, я так понимаю, все носили бороды.
– А этот не носил. Можете мне поверить, ведь я держал то, что осталось от его головы, вот этими руками. Бороды русские ведь стали носить, лишь оказавшись под властью мусульман. В Древней Руси брились почти все.
Я подумал над тем, что сказал профессор.
– Столько лет прошло. Может, борода просто сгнила?
– Волосы не разлагаются. Если бы борода была, то она бы сохранилась. У Ивана Грозного, например, сохранилась. И у лаврских монахов тоже.
– Мне как-то трудно представить богатыря Илью Муромца с бритвой перед зеркалом.
– Тем не менее так, скорее всего, это и выглядело. Богатырь намыливал щеки и скоблил их бритвой. У меня, кстати, есть его фотографии. Хотите посмотреть?
Профессор вынул из внутреннего кармана пачку старых фото. На карточках был изображен прикрывший глаза богатырь Илья Муромец. Действительно гладковыбритый. Святой русской церкви и герой народных песен. Выглядел он ужасно усталым.
1
Лет пять назад, когда я только-только начинал всем этим заниматься, кто-то из экспертов рассказывал мне:
– «Черные» археологи ведь только называются археологами. А по сути это гробокопатели. Уроды без стыда и совести. В заброшенных деревнях, если на кладбище придешь, то шагу ступить невозможно: все кости вытащены из могил и разбросаны. Да и в незаброшенных деревнях тоже. Как можно называть археологами людей, которые плоскогубцами выдирают у покойников золотые коронки? Драгметаллы в переплавку, хорошо сохранившиеся черепа – на сувенирные пепельницы.
Теперь я стоял на Рюриковом городище под Новгородом. Если бы я не был на сто процентов уверен, что передо мной вполне официальная экспедиция во главе с замдиректора главного археологического института страны, то решил бы, будто как раз на лагерь гробокопателей и нарвался. Раскоп начинался в полуметре от современного деревенского кладбища. Здоровенная ямища, забытые с вечера лопаты, а сразу за ними – ажурные оградки и венки «Незабвенной бабушке Марусе».
Я вытащил сигареты и подумал: удивительно, что деревенские до сих пор хорошенько археологам не навешали. За незабвенную-то бабушку Марусю.
Времени было что-то около десяти утра. Но в лагере все еще спали. Я сидел на траве, курил и просто ждал, пока они наконец проснутся. За раскопом и кладбищем торчал деревянный забор, за ним – развалившийся древний собор, а еще дальше – серая река Волхов. Все вместе смотрелось живописно. Прежде чем приехать на раскопки, я несколько раз звонил руководителю экспедиции, но встречаться он отказался. Сперва сказал, что нет времени, а потом вообще перестал подходить к телефону.
Названивать надоело. Вчера вечером я одолжил у знакомых машину, доехал до Новгорода, переночевал в гостинице, с самого утра приехал к археологам в лагерь, но оказалось, что руководителя на месте нет, уехал, а остальные спят. По идее, нужно было возвращаться на шоссе, заводить машину и двигать домой в Петербург. Но сидеть и разглядывать новгородские небо и речку нравилось мне куда больше.
Минут через сорок проснулась повариха. С удивлением посмотрела на меня, но спрашивать ни о чем не стала. Мы в Петербурге все такие: улыбнуться незнакомому человеку и первым начать разговор нам сложнее, чем долотом выбить себе передний зуб. Докурив очередную сигарету, я поднялся с земли, подошел поближе, поздоровался, сказал, что журналист и приехал, типа, по делу. С собой у меня была банка кофе. У поварихи я попросил горячей воды и сахара.
– Это очень хороший сорт кофе. Хотите?
– Нет, спасибо.
– А ваш руководитель экспедиции не сказал, когда вернется?
– Не сказал. Но думаю, не раньше чем послезавтра. Он вам нужен?
– Я хотел попросить его хотя бы в общих чертах рассказать о том, что вы тут находите.
– Поговорите с аспирантом. О находках он может рассказать и без профессора.
Пока аспирант не проснулся, я пил свой кофе, а повариха пыталась сообразить хоть какой-нибудь завтрак. Иногда из палаток вылезали молоденькие археологини. По их рожицам было видно, чем именно они тут занимались в отсутствие руководства. Девушки терли глаза, щелкали застежками лифчиков и глупо хихикали.
