Блондин умолк. А мои страхи усилились, так как он прервал свой рассказ, когда его эмоции достигли предельного напряжения. Что же, черт возьми, происходило в голове этого человека? Почему он ранил своего друга? Он ведь не сказал, что убил его. Значит, возможно, всего лишь ранил. Я попытался сделать выводы из услышанного, но все перепуталось и только несколько минут спустя до меня стал доходить позитивный смысл того, что Блондин хотел мне сказать. Так он по-своему реализовал желание во что бы то ни стало освободиться от связывавшей его зависимости. Его поступок открывал перед ним новые горизонты, давал ему возможность лучше узнать мир. Ошибочным было то, что он встал на путь преступления.
Передо мной был человек, готовый на убийство. Не зная, куда деть свои беспокойные руки, он то прижимал их к лицу, то поднимал еще выше, обхватывая ими голову. Возможно, что его глаза были закрыты и полны слез. Я не мог этого видеть наверняка. Откинувшись на спинку кресла, сделал вид, что снова начинаю засыпать, на самом деле с удвоенным вниманием наблюдая за его поведением. Так прошло довольно много времени, прежде чем я начал думать о чем-то своем. Не помню, о чем я тогда думал. Запомнилось лишь чувство облегчения. У меня вдруг как будто гора с плеч свалилась.
Внезапно машина стала слегка покачиваться. Я открыл глаза, стараясь, чтобы это осталось незаметным. Внешне было похоже, что я сплю. Блондин возился на своем сиденье, расстегивая пуговицы на ширинке. А может быть, он чесался? Сначала я не сообразил, что происходит. Потом подумал, что он готовится справить малую нужду. Он так уже делал раньше, высовывал член в приоткрытую дверь и, не вставая, поливал струей землю. Однако, к моему удивлению, дверцы он не открыл. Следя за его движениями, я увидел, что его громадный член увеличился и вызывающе торчит. Внутри машины уже некуда было деться от характерного запаха. Я повернул лицо в другую сторону, но бесполезно. Запах, становившийся все более резким, заполнил весь салон.
И тут я почувствовал, что Блондин поглаживает мою руку. Сначала он делал это осторожно, едва касаясь, потом, придя в возбуждение, сжал ее с силой.
Инстинктивно выдернув руку, я немного отстранился от него. Был ошеломлен и испуган. Воспользовавшись этим, Блондин выхватил револьвер, и, приставив его к моему затылку, закричал во всю глотку:
— Что, страшно, Эмануэл?! А может быть, ты будешь сопротивляться? Выбирай! Пуля в затылок или, чтобы я не вышел из себя, ты должен меня утешить!
Когда не знаешь, куда бежать и, тем не менее, надо поторапливаться, отчаяние увеличивается вдвое. В такие моменты прошлое почти всегда открывается, как семейный альбом. Продвигаясь вперед, ты возвращаешься назад.
Я едва осознавал, что надо действовать как можно быстрее, не щадя ног, сбитых до крови о холодную бетонку. Что заставляло меня спасаться таким образом? Не знаю. И никогда не узнаю. Мои шаги отдавались странным эхо. Казалось, что из моего тела, ставшего ватным и чужим, вырываются какие-то крики, голоса, рычание, свист, всхлипывания, стоны, вздохи. Достаточно вспомнить, что я тогда пережил, как грудь сжимается от страха и по спине ползут мурашки. Я никак не мог решить: тяжелое чувство, давившее меня, свидетельствовало о моей вине или, наоборот, о том, что я ни в чем не виноват.
Мои друзья в Писи говорили, что сексуальное удовольствие похоже на полет под самыми облаками. От такой высоты может даже сводить крылья. Как урубу или ястреб над лесом, ты пикируешь, чтобы схватить добычу и утолить голод. Выходит, что все зависит от точки зрения. Для хищных птиц разбой и резня означают пиршество. А чем отличаются урубу от людей? И те, и другие — убивают. Ни перьев, ни одежды недостаточно, чтобы установить различия. Какая разница в том, что одни делают это с помощью клюва, а другие — с помощью рук, готовых к разбою, руководствуясь при этом разумом? Хотя разум должен был бы предотвращать насилие.
Потерянно вышагивая по бетонному покрытию шоссе, я все же бессознательно догадывался, что на дне пропасти была точка отсчета — тот самый лом с заостренным в виде треугольника концом, поджидающий падающее тело. Это была западня, подстроенная судьбой. Вырвавшись из нее, я не знал, остался ли прежним человеком. Я мог бы находиться рядом с Блондином, плача или напевая «Туту-Марамбайа» — песенку своей бабушки Кабинды, убаюкивая его. А что потом? Клятвы, доказательства любви, поцелуи? Что одержало бы верх? Враждебные инстинкты? Или нечто иное? Вряд ли! На мгновение, спасая свою жизнь, я сделал его счастливым. Но были моменты, когда он еле сдерживался, чтобы не убить меня.
Один и тот же акт был с одной стороны испытанием, с другой — состоянием души. Поразмыслив над этим, я оправдал себя. Кто мог упрекнуть меня в том, что я допустил ошибку или совершил недостойный поступок? Я спас свою шкуру, успокоив чудовище, которое само отдалось в мои руки.
В кромешной темноте меня вели только ноги. Голова в этом не участвовала. Конечно же, не случайно я пришел к выводу, что надо видеть две стороны медали. Это давало мне возможность не столько анализировать свое тошнотворное поведение, сколько оправдывать себя и свой выбор. Делая его, если быть откровенным, я старался вообще не думать. Теперь же нужно было, чтобы затянулась рана, нанесенная с применением насилия и угроз. И я рассуждал, как полный идиот. Так, что до сих пор стыдно. У меня получалось, что в природе вообще ничего не происходит без насилия. Например: если звук и свет рождаются в результате столкновения элементарных частиц, не случается ли это ежедневно, когда солнечные лучи ранят Землю, а слух улавливает гармонию? Музыка? Это лишь результат трения, умышленного и насильственного воздействия материи на материю…
Ноги шагали по шоссе сами, в силу привычки. Разве что слепящая темнота, вызванная отсутствием машин в то раннее утро, заставляла выработать новую тактику. Как только шоссе начинало шуршать по-другому, утрачивая жесткость, нужно было воспринимать это как сигнал, свидетельствовавший о том, что я сбился на обочину. А значит, чтобы не свалиться в кювет, следовало скорректировать направление, что я и делал.
Сколько времени прошло? Наверно, довольно много, так как уже чувствовалась некоторая усталость. Честно говоря, я потерял счет времени. Но коснувшись правой рукой лица, вдруг понял, что здравый смысл и способность логически мыслить вернулись ко мне, а шансы освободиться от Блондина увеличились. В мою пользу было то, что впереди скоро должен был появиться полицейский пост. Оценив обстановку, я стал заново обдумывать план спасения.
И как раз тогда мой слух уловил странное позвякивание. Оно как будто бы не имело ко мне никакого отношения. Сначала я не сообразил, что это было. Однако чуть позже, поняв, что звенело в моем кармане, вспомнил о ключах от машины, которые выдернул из замка зажигания, чтобы Блондин не смог меня преследовать. Вытащив из кармана связку ключей, я увидел, что она большая. Скорее всего, на ней был и ключ от входной двери в дом человека, которого Блондин, наверняка, убил хладнокровным выстрелом в затылок. Какой злодей! Мое возмущение было настолько сильным, что я мгновенно решил избавиться от этой связки.
Не останавливаясь, я крепко зажал ключи в правой руке, размахнулся и забросил их как можно дальше. Они упали где-то в зарослях настолько далеко, что я даже не расслышал звука от их падения. Когда их найдут? Может быть, никогда. Это должно было меня успокоить, но я тут же почувствовал терпкий, вызывающий отвращение запах, все еще исходивший от моей правой ладони. Она, вне всякого сомнения, была вымазана в сперме Блондина. И мне показалось, что эта метка останется навсегда. Она свидетельствовала о том, что мое тело и душа останутся пораженными огненной стрелой ангела зла. Меня настигла его чрезмерная ненависть к человеку, его извращенная любовь.
Теперь, даже если я вымою руку всем имеющимся в мире запасом мыла, она ежедневно будет вызывать в моей памяти одну и ту же картину. Всегда будет так, как это случилось, например, когда я впервые после той вынужденной мастурбации справлял свою малую нужду. Я держал в правой руке свой член, а мозг в мельчайших подробностях воспроизводил просительные интонации в голосе Блондина, вскрикивающего и стонущего, добивающегося моей любви… Как выбраться из этого ада? Не видя выхода, я начинал понимать, почему человек иногда теряет голову и доведенный до отчаяния решается на убийство. Я никого не хотел убивать, но не знаю, как бы себя повел, если бы Блондин снова начал принуждать меня сделать то, что мне пришлось сделать. Лучше не думать об этом, в надежде, что ничего подобного больше не произойдет.
Мне не терпелось увидеть огни Аракажу, и я шел, не снижая темпа. Вдруг (впервые, после того как я сбежал на этот раз) позади вспыхнули фары. Автомобиль был еще далеко, и фары не освещали шоссе передо мной. Тем не менее, эта вспышка света меня даже обрадовала, так как с приближением автомобиля я все же должен был рассмотреть, что происходит впереди. Я спокойно свернул с проезжей части и попробовал идти по обочине, но через некоторое время почувствовал что-то неладное. Почему машина двигалась так медленно? Обычно на такой дороге скорость бывает гораздо более высокой. Оглянувшись, я заметил, что и само ее движение было странным. То и дело оглядываясь, я бросился бежать. Так как голова почти все время была обращена назад, мне удалось увидеть, что автомобиль дважды останавливался и потом снова трогался. При этом на остановках фары гасли. Во время движения они загорались, но свет не переключался на дальний. Создавалось впечатление, что шофер что-то или кого-то ищет. Или я видел то, чего не было?
