Берта кивнула, соглашаясь, и спрятала «парабеллум». Теперь она была похожа на простую деревенскую девку с круглым лицом и блеклыми голубыми глазами. На лице веснушки. Коржик подумал, что не хотел бы оказаться с ней на снайперской дуэли. Исход был бы предрешен.
Расспрашивая его о том о сем, фрау Эльза высверлила ему совершенно здоровый зуб и вставила туда маленькую серебряную свастику.
– Это есть знак, что ви теперь наш осведомитель, – пояснила она.
А Берта сделала ему татуировку свастики же на внутренней стороне щеки. Это на тот случай, если он захочет когда-нибудь удалить зуб со свастикой и оборвать контакты, сказала она. Щеку не удалишь.
– Ви будете нам докладывайть о настроениях и обо всем, что потребуется, – сказала фрау Эльза. – И без глупостей – ми знать ваш адрес. У нас длинный руки.
Берта отстегнула ремни. На трясущихся ногах он встал с кресла. Ощущение во рту было такое, словно там взорвалась граната.
Берта сняла со стены знамя со свастикой, бережно свернула и положила в шкатулку.
Фрау Эльза дала ему визитку. Там было написано «Иванова Ольга Ивановна. Главный врач». И телефон.
– С вас три тысячи двести пятьдесят рублей, – сказала она опять на чистом русском языке. – Внесите в кассу. И там у вас еще одну пломбу поменять надо – посмотрите на ресепшене, когда я свободна, и запишитесь».
– А чума? – промычал он.
– Какая чума?
Он высунул язык и ткнул в него пальцем. Волдыри за это время увеличились.
– Ах, это, – отмахнулась она. – Пополощите чем-нибудь.
Зажав рукой растянутый до ушей и не закрывающийся рот, он пошел к выходу. Рассчитался. Взгляд случайно наткнулся на рекламу «Распродажа золотых коронок». Откуда они? Не из старых ли запасов Вермахта?
Он взял такси и поехал домой. Водитель то и дело оглядывался на него. Наконец, не выдержал:
– Эк тебя отделали-то. Не в ментовке, случаем?
– Нет, – ответил он и больше не произнес ни слова. Дома он стал полоскать рот всеми антибиотиками, какие только нашел в аптечке. И неделю провалялся в горячке и полубреду. Потом ему стало полегче. Температура спала, рот приобрел нормальные размеры.
Он решил, что зуб со свастикой он перепломбирует, татуировку со щеки выведет, а в эту клинику, где работают реинкарнированные эсесовки, больше не пойдет.
Коржик выздоровел, кошмар прошел. Ему показалось, что все приключилось от зеркала. Тетки могли навести на него порчу, была у них одна оккультистка. Посмотрел на зубы – выпала пломба, причесался – облысел, подмигнул – выскочил ячмень.
Клерки сидели на кухне и отмечали очередное 23 февраля. Весь сегодняшний день был сплошным отмечанием. Они выпивали, расходились, потом выпивали опять. Разбивались на группы по интересам – одни пили водку, другие – шампанское и вино. Коржик пил все, потому что перемешивание напитков никак на нем не сказывалось, но предпочтение отдавал вину и шампанскому.
Зашла речь об армии.
– Кто в армии служил – тот в цирке не смеется, – сказал Коржик.
– Да нет, смеется, – очень серьезно возразил Жучковский. – Я недавно был с женой, так хохотали.
Он появился в конторе недавно. Вернувшись из очередной командировки за трубами, Коржик обнаружил под своим столом чужие туфли.
– Чьи это? – спросил он.
– Нового сотрудника. Его негде было посадить.
Вскоре появился и он сам. Извинился, забрал туфли и укатился в дальнюю комнату, где ему расчистили место. Укатился – потому что толстый. Он был молодым отставником, подполковником. «Значит, дослужился до майора, а подполковника дали в последний день для повышения пенсии», – подумал Коржик. К Толяну его пристроил какой-то общий приятель.
– Давайте выпьем, – пафосно сказал Жучковский, – за тех, кто сейчас несет службу по охране дальних рубежей.
Такие слова Коржик в последний раз слышал в школе на политинформации.
Народ выпил, но патетику не поддержал. Разговоры перешли на анекдоты. Коржику захотелось пошутить.
– А теперь, – сказал Коржик, – давайте выпьем за «От меня и до другого столба – шагом марш!»
– Какого столба? – не понял уже изрядно поддатый Жучковский.
– Другого.
– А кто первый столб?
– Ну, могу быть и я.
– А почему мы должны пить не за тебя, а за того столба?
– Мы не должны, это добровольно. «Никто никому ничего не должен», – как говорил батька Махно.
– Тогда я не буду за него пить.
– Как хочешь.
Коржик любил отставников. Общаясь с ними можно было обогатить речь такими перлами, что потом хоть на эстраде выступай. Да и так с ними не скучно. Но только за столом. А в жизни все обстояло иначе. Во все времена они были высокомерными и держались, как отдельная каста. Сейчас высокомерия поубавилось, но кастовость осталась.
Все выпили, давясь смехом, а Жучковский выждал и лишь потом хлопнул свою рюмку. Закусив, он спросил:
– Слышь, а тот столб – он чего сделал?
– Это долгая история, – ответил Коржик, – он был точкой отсчета и служил фаллическим символом.
– Ясно. А ты где служил?
– В пацифистских войсках, – не смигнув ответил тот.
– Тоже этим… символом?
– Нет, точкой.
Жучковский повертел головой на короткой шее, пытаясь переварить сказанное Коржиком, но переварить получилось только закуску. Все уже изрядно набрались. Водка заканчивалась, веселье близилось к концу. Дамы разошлись. Только Таня ждала, пока все уберутся, чтобы закрыть офис.
Вскоре это и произошло.
Талгат приходил к Толяну в офис, когда с наличными был облом. Он был другом Толяна, а вскоре стал и другом Коржика. Ну, не совсем другом, скорее, приятелем. Если честно, то друзей у Коржика не было. И он не был уверен, что они сейчас вообще у кого-нибудь есть. Кончается бизнес – кончаются друзья. Такие дела.
Толян всегда подбрасывал Талгату денег. Тому было неудобно их брать просто так, и он взамен предлагал различные бизнес-проекты, по большей части нелепые. У Толяна хватало здравого смысла от них отказываться. Но иногда его клинило, и он соглашался попользоваться Талгатовой идеей.
После этого у него начинались проблемы. Мало того, что идея была неосуществима в принципе, так Талгат еще и подстегивал к ней несколько других фирм, и финал неизбежно оказывался один – фирмы долго выясняли, кто кому и сколько должен.
Талгат умел организовать дело так, что в проигрыше оказывались все, включая и его самого.
Он был бесценным кадром на тот случай, если требовалось что-нибудь провалить. Его надо было бы засылать конкурентам, чтобы он доводил их до безумия и разорения. Но Талгат работать не любил, и из-за этого его разрушительный талант пропадал зря.
Получив деньги в счет будущих побед, он шел на кухню обедать, а потом уходил до следующего раза. Лариса терпеть его не могла, памятуя его прошлые «заслуги». А Коржику он нравился. Талгат всегда был ухоженным, модно одетым, имел приятные манеры и отличался вежливым обращением. Его эрудиция позволяла вести с ним необременительные беседы на любые темы.
Один раз Коржик даже неплохо на нем заработал. В сейфе у своего партнера Талгат обнаружил несколько векселей Сбербанка и решил их продать – нужны были деньги на очередной проект.
Срок погашения векселей прошел больше двух лет назад, и Талгат подумал, что из-за этого они теперь стоят меньше, чем на них написано. Коржик не стал его разубеждать.
– Обналичишь? – спросил тот у него.
– Конечно.
Он мигом смотался в знакомую обнальную контору, которая покупала такие бумаги за наличные, продал их и привез деньги. Удержав по пути разницу между реальной ценой и той, которую назвал Талгат.
Через несколько дней кто-то сказал ему настоящую цену этих бумаг.
– Сколько ты на них заработал? – спросил Талгат.
– Ну, не так уж много, – ответил Коржик, и это была неправда. – Ты же сам сказал, сколько хочешь за них получить.
– Да, – почесал репу Талгат, – дал я маху.
Но требовать разницу не стал. От этого он только вырос в глазах Коржика.
Голова Талгата была все время занята придумыванием сложнейших схем по бизнесу. Когда Толян был не в духе и напрочь отказывался слушать его логические построения, Талгат приходил к Коржику и долго втирал, какая это замечательная схема и как много денег она могла бы принести, если бы кто-нибудь за нее взялся.
Однажды он придумал, как кинуть китайскую страховую компанию на якобы импортных поставках и при этом ничего в Китае не покупать. Схема был настолько сложной, насколько же и нереальной. Да еще и стремной – была прямая опасность угодить в международный розыск. Коржик был к этому пока не готов и энтузиазма не проявил.
– А может, кто-нибудь из твоих знакомых заинтересуется? – спросил с надеждой Талгат. – Ты бы им изложил.
– Конечно, изложу, – заверил он его. – Если кто созреет, я тебе сразу сообщу.
А сам подумал, что по этому поводу даже рта ни перед кем не раскроет, чтобы не получить репутацию сумасшедшего. Это Талгату терять нечего, а он своей репутацией дорожил.
