Именно когда он наконец остановил свой выбор на французском романе и, таким образом, заслужил живое внимание своего Доброго Компаньона, ему вдруг показалось, что он слышит шаги на лестнице.
— Слушай! — воскликнул он, вскочив, и приложил руку к уху.
— Ничего нет, — успокоила его Мерси. — Читайте дальше.
— Это он, — промолвил Бакл и отложил книгу.
— Господи! — простонала Мерси, — вы думаете, что он по ночам бродит по дому и думает, как убить всех нас? Если так, то он, должно быть, слабоумный. Проболтался целую неделю у нас и никого даже пальцем не тронул.
— Ш-шш, он уже идет.
— Это даже похуже Хэзлака.
— Хэзлита! — поправил ее Перси Бакл. Он отложил скабрезный французский роман и пристегнул к поясу короткую шпагу, тоже доставшуюся ему вместе с разным хламом в наследство.
Мерси растерянно смотрела на разбросанные книги. Она только начала постигать таинство слов «бальная зала».
— Это ветер, — сказала она.
— Нет, не ветер, — ответил коротышка Бакл, потуже затянув ремень своего домашнего халата и поправляя шпагу. — Потуши свечу.
Мерси крайне неохотно сделала это.
Перси Бакл медленно открыл дверь своей спальни и, остановившись на пороге, стал прислушиваться к каждому звуку в доме.
Он был невысок ростом, не более пяти футов и двух дюймов. У него была слабая грудь, и артрит рук давал себя знать, но за то время, что он был продавцом жареной рыбы, жизнь научила его умению постоять за себя при встрече с теми, кто бесчинствует и ворует, или вообще обижает тебя. Теперь, когда его сердце так сильно и громко билось, что из-за этого он почти ничего не слышал, он решил спуститься вниз, держа шпагу в руке.
— Кто здесь? — крикнул он.
В ответ было молчание. Ночь выдалась не очень темной. Тучи, плывшие над Лондоном, иногда позволяли увидеть луну, и это помогло мистеру Баклу без приключений найти дорогу в холл, а из него по опасно крутой лестнице спуститься в кухню.
Несмотря на темноту, он еще на лестнице ощутил чье-то присутствие в кухне.
— Кто здесь? — еще раз спросил он.
Ответом был еле различимый звук, однако это был не ветер и не скрип оконной рамы; звук вызвал в его воображении картину, будто кинжалом взламывают замок буфета.
Он вглядывался в непроницаемую темноту, которая была похожа на черные чернила. И вместе с тем он уловил какое-то движение.
— Я вижу вас, — промолвил Бакл. — Защищайтесь, я вынул свою шпагу.
— Прошу прощения, — сказал из темноты знакомый голос.
— Мэггс?
— Да, мистер Бакл, это я.
Ответ никоим образом не успокоил Бакла. Волосы на его затылке зашевелились, и он почувствовал, как по спине пробежал холодок.
— Мэггс, что вы делаете в моей кухне?
— Ем бутерброд с сыром, — ответил голос. — Я очень голоден и прозевал ужин. Я не хотел пугать вас, но ваша миссис Хавстерс послала меня отнести пакет мистеру Хауторну в театр «Адельфи». Мне пришлось там ждать целый час, а когда я вернулся, ужин уже закончился.
— Но мы бы все равно накормили вас, — вскричал мистер Бакл. — Господи, мы не собираемся морить вас голодом. Но мне не нравится, когда в доме вы крадетесь, как вор.
— А я для вас сейчас вор?
— Почему вы не зажгли свечу?
— Я хорошо вижу во тьме.
На это мистер Бакл ничего не ответил.
— Потому, что я был вором. Вы знали об этом?
— Нет, Мэггс, я не знал.
— Вы уверены? — тихим голосом спросил Мэггс, и от этого голоса у мистера Бакла побежали мурашки по телу.
— Да, уверен. Клянусь, что не знал.
— Во всяком случае, я не взломал ваш замок, мистер Бакл.
— Спасибо, Мэггс, это благородно с вашей стороны.
— Я не стал бы его взламывать у вас, поскольку это того не стоит.
— Да, я тоже так думаю, — быстро сказал мистер Бакл. — Но вор с улицы может этого не знать.
— Почему же? Ему достаточно заглянуть в окно вашей кухни.
— В окно моей кухни? А что бы он там увидел?
— «Трафальгар Доултон».
— «Трафальгар Доултон»?
— Да, «Трафальгар Доултон» в вашем буфете. Я отлично знал, что не найду в этом доме ни одного ценного серебряного блюда, раз здесь пользуются сервизом «Трафальгар Доултон». Я вижу, что напугал вас. Простите. Теперь я, пожалуй, зажгу свечу. Вы хотите, чтобы я это сделал?
— Вы так много знаете о сервизе «Доултон»?
— О, конечно, сэр. Мне положено это знать, таковы правила.
— У них всех тоже такие… правила в их работе?
— Вы хотите, чтобы я зажег для вас свечу?
— Я обедал во многих знаменитых домах, — промолвил Перси Бакл, — у богатых людей, и все они предпочитают сервиз «Трафальгар Доултон».
— Возможно, многое изменилось, пока я отсутствовал. Я был заграницей, сэр, как вам, возможно, уже сказали.
Воцарилась долгая пауза.
— Нетрудно догадаться, Мэггс, что вы были заграницей. — Бакл уставился в темноту. Самая темная часть ее двигалась. — Что вы делаете? — не выдержав, крикнул он.
— Прячу сыр туда, откуда его взял.
— Что ж, хорошо, — согласился Перси Бакл. — Мы поговорим о ваших путешествиях в другой раз. А сейчас отправляйтесь поскорее к себе в постель, Мэггс, ибо завтра нам понадобится в доме ваша сильная рука.
Сказав это, Бакл поспешил вернуться к себе и закрыл дверь своей спальни на засов.
В спальне было темно. Ощупью отыскав кровать, он лег в сонные объятия своего Доброго Компаньона.
— Это был он?
— Молчи, говори мне на ухо. Да, это был он.
— Он не набросился на вас?
— Он, возможно, не убийца, но признался в том, что вор. Сам сказал мне это с наглой гордостью. Я, мол, вор, но при этом очень хороший вор. Рассказал и об их воровской профессии, о том, что они крадут, а что нет.
— Значит, он честный человек.
— Он был пьян. А я был слишком мягок с ним.
— А какое серьезное преступление он совершил?
— Помолчи, Мерси. Он сделал себе бутерброд с сыром.
— А вы не хотите съесть ваш бутерброд с сыром?
— Ты добрая девушка, — сказал Перси Бакл и на время замолчал. А затем тихонько вздохнул.
— Неужели? — ответила она.
— Повернись, — сказал он.
— Вы должны сказать: «Повернись, моя красавица».
— Да, — согласился Перси Бакл и зарылся лицом в ее черные, как уголь, волосы. — Повернись, моя красавица, и покажи мне свою милую белую попку.
Так на короткое время хозяин дома забыл о своем сервизе «Трафальгар Доултон» и способностях некоторых видеть в темноте, как кошки.
— Твой отец говорит, что ты пренебрегаешь своими старыми друзьями с Флит-стрит, — сказала мужу Мери Отс.
Он был удивлен, услышав эти слова от нее, и не менее удивлен тем, что, войдя в темную спальню, нашел ее бодрствующей. Он надеялся, что она уже спит.
— Он говорит, что ты считаешь прессу недостойной тебя.
— Мери, — прошептал он, — сейчас полночь.
— Твой отец сказал, что ты никогда не отвечаешь на телеграммы газеты «Кроникл».
— Ради Бога, Мери. Мой отец дурак.
— Ты всегда так говоришь.
Тоби подошел к окну и посмотрел на улицу. Ветер, вначале дувший с востока, теперь с воем дул с севера и гнал по улице пустую бочку. Она катилась прямо посередине мостовой.
— Когда ты говорила с моим отцом?
— Он был здесь в полдень и забрал картину.
— Какую?
— Картину Маклиза.
— О черт! — воскликнул он.
— Тише, ты разбудишь Джона.
— Мери, как ты могла позволить ему украсть нашу картину?
— Нет, нет, он не украл, — ответила Мери и села на кровати. — Он хочет отдать ее почистить своему другу в Уайтчепеле. Это все виновата сажа от нашего камина в Фарнивалс-Инн. Он ведь тебе говорил об этом.
— О Господи.
— Тоби, не злись так. Я уверена, что он вернет ее.
— Тогда ты знаешь больше моего, — раздраженно ответил Тоби. Он рассчитывал сам продать эту картину. — Моему отцу ничего не стоит соврать, лишь бы деньги остались в его руках.
— Но ведь это правда, что «Кроникл» спрашивала о тебе, Тоби.
Однако его не радовал разговор о «Кроникл». В первые недели их женитьбы Мери в двух случаях высказала свое мнение относительно его работы, и он очень твердо и решительно сказал ей, что работа мужа касается только его одного.
— «Кроникл» очень заинтересована, чтобы ты писал для нее.
— Но я слишком занят, чтобы удовлетворить их просьбу.
После этого наступило молчание. Он чувствовал в темноте, как она напряжена. В последнее время в ней появилась какая-то враждебность. Теперь, когда она резко отвернулась от него в постели, он подумал, что ему пора пересмотреть свое мнение о ее «материнском характере», который, казалось, он хорошо знает.
— Ты слишком много уделяешь времени игре в бабки, — пробормотала Мери.
— Дорогая, — начал было он. Несмотря на раздражение, которое он испытывал, Тоби нежно коснулся рукой ее пухлого плеча. — Дорогая, я не играю в бабки. Ты сама придумала, что я играю в бабки с Джеком Мэггсом?
