— Скучно, — протянула Снежанна. Ее верхняя губа была похожа на гусеницу. Она мокро шевелилась, когда Снежанна говорила. — Вот я захожу в магазин и знаю, что могу купить все. И мне ничего не хочется. Ничего вообще.
— Ну, надо заставлять себя, — незло пожурил Антон.
«Челси» играл с ЦСКА. Естественно, выигрывал.
— Не понимаю, — зевнула Снежанна, и ее гусеница-рот скользнула по всему лицу, — зачем Абрамовичу этот «Челси»?
Денис секунды две смотрел Снежанне прямо в глаза, как будто только что ее заметил. Отвернулся к телевизору, не удостоив ответом.
— А правда, зачем он купил футбольную команду? — спросила Анжела, обнимая Дениса.
— А что ему еще покупать? — Я решила поддержать разговор. — Очередную яхту? Очередной самолет? Или остров? Вариантов потратить деньги не так много. Для Абрамовича.
— Не потратить, а вложить, — поправила Катя. Она единственная среди нас была с коммерческой жилкой. — «Челси» принадлежит огромная земля, чуть ли не в центре Лондона. С клубом, рестораном и уж не знаю с чем там еще.
— Вы просто не представляете, о чем говорите! — раздраженно произнес Денис. Его глаза блестели. — Вы представляете, что это такое, когда тебе аплодируют многотысячные трибуны? Когда трибуна просто ревет в твою честь! С чем это может сравниться по количеству эмоций? С самолетом? С яхтой? С новым галстуком?
Денис говорил с таким азартом и смотрел на нас с таким снисходительным сожалением, что я даже почувствовала свою ущербность.
В мою честь трибуны никогда не ревели.
И вряд ли уже будут. Хотя… Если, например, Абрамович разведется со своей женой…
— Я сегодня в журнале прочитал чудное стихотворение. Про осень. — Антон затянулся кальяном и громко продекламировал нараспев, глядя в потолок:
Уши его упали на пол,
Как осенью падают с тополя желтые листья.
Денис с Антоном недолюбливали друг друга.
Два бездельника, проживающие когда-то заработанные деньги, они относились друг к другу с презрением.
Денис жил своим прошлым. Своими голами, своей славой, своими воспоминаниями. Антон писал свою биографию проявляющимися чернилами. Вот она есть, но наступает утро — и чистый лист.
Для них обоих будущее представляло интерес весьма посредственный. Хотя и по разным причинам. Антону было на будущее наплевать, а Денис в него просто не верил, считая, что все самое лучшее в его жизни уже прошло.
— Красивое стихотворение, — сказала Снежанна.
Мне было лень смеяться.
Подошла Данилина.
Журналистка попрощалась. С вежливой улыбкой и цепким взглядом.
— Чай, — бросила Данилина официанту.
Бизнес-леди в обед не выпивают.
— Как твой новый магазин? — Я завела светский разговор.
Это было опасно.
Данилина помешана на своих одеялах, подушках и постельном белье. Она могла говорить про них часами.
— Я тоже думаю магазинчик открыть, — произнесла Снежанна очень вовремя.
— Тебе еще рано, — улыбнулся Антон.
В телевизоре «Челси» оказался в непосредственной близости к нашим воротам. Опасный момент.
— Не галдите, — попросил Денис.
— Вот ты как магазин открыла? — не унималась Снежанна.
— Очень весело, — сказала Данилина без всякой улыбки. — Игорь Чапурин оказался на фабрике Fabric Frontline и абсолютно влюбился в то, что они делают.
— А что это? — спросила Снежанна.
Я завидую людям, которые не боятся выглядеть профанами.
— Очень известная фабрика. — Данилина посмотрела на Снежанну с недоверием. Я малодушно кивнула. — Они делают шелк. От Вивьен Вествуд до Chanel заказывают у них свои ткани. Это лучшее, что есть.
— И что Чапурин? — заинтересовалась Снежанна, падкая на «звездные» имена.
— Чапурин сказал мне: «Ира, я с ними обо всем договорился! Ты хочешь их продавать? Они тебя ждут!»
Данилина улыбнулась;
— И я поехала в Швейцарию. Договорилась о встрече. Мы все обсудили. И только потом выяснилось, что Чапурин ничего им обо мне не говорил! Представляете?
— Как? — спросили мы со Снежанной одновременно.
— Вот так. — Теперь уже Данилина не переставала улыбаться. — А я-то поехала, думала, меня там с транспарантами встречать будут…
— Ну ты даешь… — похвалила Анжела.
— И обо всем договорилась? — уточнила я.
— Да. Мы продаем и Fabric Frontline, и Schlossberg. И Pratesi, конечно.
Мы приготовились к коротенькой лекции о том, что человек проводит в постели треть своей жизни и как важно…
Данилина встала.
— Рада была вас видеть. Я побежала, у меня встреча.
Мы были несколько разочарованы.
Могла бы уделить побольше внимания своим потенциальным клиентам.
У меня подушки уже старые. Я их года три назад покупала. И одеяла. Пора менять.
А если обычный человек проводит в постели треть своей жизни, то я, значит, больше.
Анжела заинтересованно смотрела в окно.
Новенькая блестящая «девятка» («Жигули») в сопровождении джипа с охраной припарковалась около «Фреско».
С ног до головы в Doice&Gabbana, из нее вышел невысокий мужчина с челкой в стиле Адольфа Гитлера.
— Что это? Сережа свою Lamborgini на «девятку» поменял? — удивилась Анжела.
— Наверное, поспорил на что-нибудь или проиграл в карты, — сказала Катя.
Оказалось, что Сережа вместе со своим товарищем, известным предпринимателем, купили себе «девятки», чтобы познакомиться «с простыми девушками». Сережа поехал за «простыми девушками» к какому-то институту.
Сережа предпринял четыре попытки.
— Ну и что? — очень заинтересованно спросил Антон.
— Луры, — вздохнул Сережа, — и все хотят денег.
— А у того что? — не терял надежды наш товарищ.
— То же самое, — махнул рукой Сережа. Он выглядел таким разочарованным, что его хотелось пожалеть.
— Может, в метро? — предложила я.
Сережа вздохнул.
— Поеду на «Веранду», — сказал он, безразлично скользнув взглядом по экрану. «Челси» по-прежнему вел счет. — Там мои друзья ужинают.
Автоматчики из джипа профессионально прикрывали его от прохожих, пока он открывал ключом свои «Жигули».
— Гол! — громко прокомментировал Денис и заказал еще одну бутылку вина. — Ты не думай, — сказал он Сереге-официанту, — мы их считаем.
— Если бы вы их еще и сами приносили, — пробормотал Серега с интонацией Кота Матроскина из мультфильма.
— Мы их сами выпьем, — обнадежил Антон.
…пришлось сначала съесть все конфеты
Я нашла свои сережки. Они сладко лежали в конфетной вазе. Видимо, спрятанные там моей заботливой рукой.
Для того чтобы их найти, пришлось сначала съесть все конфеты.
Я схватила свой телефон так же быстро, как гаишник хватает свою дубинку, когда кто-то нагло едет прямо на красный свет.
— Вероника? — закричала я. Мне было смешно и страшно одновременно. — Ты меня убьешь, но я нашла свои сережки!
— Слава богу, — сказала моя подруга Вероника, — а то твоя домработница не колется.
Смысл ее слов до нас двоих дошел не сразу.
Я почувствовала себя ужасно виноватой.
— Слушай, а что там с ней сделали? — спросила я почти шепотом, как спрашивают дети, когда нахулиганят: «А что нам за это будет?»
— Ну, я не знаю подробностей… — протянула Вероника, видимо уже представляя, как она рассказывает эту историю своим подружкам. Начало, наверное, будет таким: «Никита донюхалась до чертиков…»
— Подробностей не надо, — перебила я.
И мне хотелось больше никогда и нигде не слышать ни про мою домработницу, ни про то, что с ней случилось.
Если к несчастью не относиться как к несчастью, то тогда никакого несчастья нет.
К сожалению, это хорошо получается только тогда, когда речь идет о других людях.
— Может, тебе стоит позвонить ей и извиниться? — спросила Вероника, специально действуя мне на нервы. Наверное, Игорь снова не ночевал дома.
— Конечно. — Я послушно согласилась. Неудивительно, что Игорь предпочитает оставаться у других женщин.
— Может быть, тебе дать ей денег? За моральный ущерб?
Это, конечно, хорошая, идея. Тогда и совесть мучить не будет.
— А сколько, ты думаешь? — спросила я.
— Не знаю. Дай штуку.
— Да. Надо. У меня сейчас, правда, с деньгами не очень…
— Тебе что, Рома не дает?
— Да я сама зарабатываю. Еще побольше, чем он.
Я повесила трубку. Отвратительная история.
Я рассматривала сережки у себя на ладони. Бриллианты действуют на меня успокаивающе.
«Теперь все буду убирать только в сейф», — решила я.
Я заставляла себя не думать о Тамаре. Дам деньги. Штуку. Только надо придумать — как? Сама звонить не буду. Не смогу.
Ну надо же было случиться такой истории!
Я снова позвонила Веронике.
— Слушай, а нельзя Борисыча попросить передать ей деньги? — проныла я в трубку.
— С ума сошла? Он не станет. — Потом Вероника решила пожалеть меня: — Ладно, я что-нибудь придумаю. Завези деньги.
