Но Лена уже смотрела туда, где секунду назад был взгляд подруги.
Под руку с полноватой, веснушчатой женщиной в дверях показался Ленин жених.
— Вот это да! — Лена развеселилась. — Он нас не видел?
— Вроде нет, — сказала я, наблюдая, как они чинно усаживаются за стол.
— Только сегодня утром в любви клялся! — смеялась Лена.
— А чего ты радуешься? — спросила Олеся.
— Да он, наверное, ее привел о разводе поговорить. Сначала — вина, чтоб задобрить. Вы бы слышали, как он плачет последний месяц! Просто чуть не рыдает от любви. Кольцо подарил. Я забыла надеть. Два с половиной карата.
— Да ты что?! — воскликнула Олеся.
— Ага. — Лена самодовольно улыбнулась.
— Красивое? — спросила Катя.
— Очень. В розовом золоте, такие тяжелые цапки. — Она загнула пальцы, пытаясь наглядно показать, как выглядит кольцо.
— Здорово, — согласилась я.
Мы выпили вина.
— Посмотри, он подошел к кому-то. — Олеся показала в сторону, где Ленин жених здоровался с кем-то из своих знакомых.
— Пошли! — Лена быстро схватила меня за руку. — Как будто в туалет.
Я пробиралась следом за Леной между столиками, пока не уперлась в ее спину.
— Привет! — услышала я загадочный Ленин голос и тоже улыбнулась: все-таки мы Новый год вместе встречали.
Он рассеянно скользнул взглядом по Лене, потом по мне, потом по кому-то за моей спиной, улыбнулся непонятно кому и снова обратился к своему товарищу:
— Ну, давай на эти выходные…
Лена стала красного цвета, я поймала внимательный взгляд веснушчатой женщины, схватила Лену за руку и, улыбаясь всему свету, потащила ее в сторону туалетов.
— Ты видела?! — воскликнула Лена.
Я посмотрела, нет ли в кабинках ненужных ушей.
— Это его жена, — сказала я.
— Он не поздоровался со мной! Какая мне разница, жена или мама! Он спит со мной каждый день! Да и не жена она ему!
Дверь открылась, и зашла девушка с мобильным телефоном.
— Да! Я в «Vogue-кафе»!… Полно народа!… Есть, есть симпатичные. — Она подозрительно посмотрела на нас и заперлась в кабинке. — Давай, жду.
Лена беззвучно плакала.
— Принеси мой номерок со стола, — попросила она меня, — я туда больше не пойду.
Я уехала с ней.
Он позвонил ей через час. Лена не взяла трубку. Она молча покачала головой. Он позвонил еще раз.
— Наверное, прячется в писсуарной, — с отвращением сказала Лена, допивая шестой вермут со льдом. — Я не хочу, чтобы мне клялись в любви из писсуарной.
Ей понравилось это слово. За время, что мы с ней пили, она произнесла его еще несколько раз.
Думаю, что, когда она засыпала, писсуарная была тем местом, куда она послала своего жениха.
Я вытащила из кладовой чемодан с Машиными вещами. Аккуратно перебирала крохотные ползунки, чепчики и варежки-царапки. Вот эту джинсовую кепку на три месяца мы купили с Сержем в Париже, когда я была еще беременна. А эти смешные штанишки с гномами, из простого магазина, ей купила свекровь. Мы их, наверное, ни разу не надели. А сейчас они казались мне очаровательными.
— Ты что делаешь? — спросила Маша, с любопытством заглядывая в чемодан. Как и все дети, она была неравнодушна к своему прошлому.
— Так, смотрю… — неопределенно ответила я.
— Хочешь отдать кому-нибудь?
Меня всегда удивляла детская проницательность.
Я села на пол и обняла Машу.
«А ведь у нее есть брат, — подумала я, — и она наверняка ему обрадуется».
Вещички были в основном розовые — их я откладывала в сторону, выбирая те, что были другого цвета.
— Тебе розовые не нравятся? — спросила Маша, пытаясь натянуть крохотную вязаную шапочку.
— Просто это для мальчика, — объяснила я. — Ты бы хотела братика?
— Нет, — категорически заявила Маша.
— Вот и хорошо.
Я загрузила в машину ванночку, подогреватель для бутылок, стерилизатор, коляску, целый мешок сосок, электронные весы и детскую дорожную сумку. Аккуратной стопкой сложила в пакет вещи.
— Мы завтра поедем в клуб? — уточнила Маша.
— Конечно, — кивнула я.
Она помахала мне рукой и пошла в соседний дом, в гости к своей подружке.
У Светланы дома была ее мама. Она сидела на кухне, на единственной табуретке, и громко пила чай.
Я заглянула в кроватку. Сморщенное обезьянье личико не вызывало у меня никаких эмоций. Трудно было представить, что из этого может получиться лицо Сержа.
— Правда, он прелесть? — умиленно спросила Светлана.
Я внимательно посмотрела ей в глаза. Похоже, что она действительно так считала.
— Да, — я кинула — очень милый.
— Вылитый Сережа. Тебе не кажется?
Я думала, что ответить, когда из кухни раздался счастливый голос Светланиной мамы:
— Светик! Здесь весы, о которых ты мечтала!
— Ой! — Светлана даже подпрыгнула. — Я ведь кормлю сама, мне его взвешивать надо.
— Электронные! — кричала ее мама из кухни так, словно кухна находилась на первом этаже, а мы на пятом.
— Неужели и в те времена были электронные весы? — удивленно спросила меня Светлана.
Я почувствовала себя мамой мамонта.
— Мне их из-за границы привезли, — пробормотала я.
Они суетились над вещами, что-то сразу мыли, что-то стирали и совершенно забыли обо мне.
Ребенок проснулся и заплакал.
Я взяла его на руки. Он показался мне легче, чем Машины куклы. Какое забытое чувство — новорожденный ребенок на руках.
Светлана взяла его у меня и приложила к груди. Фиолетовый расплывчатый сосок был размером с его лицо. Я вышла на кухню.
Светланина мама курила, стараясь выпускать дым в открытую форточку. У нее не получалось, и она гоняла его по кухне рукой.
Я представила себе Сержа в качестве ее зятя.
...Первым делом она бы бросила курить.
— Вот молодец девка, — сказала она, видимо, про свою дочь. — Все ведь сама: и деньги зарабатывает, и дите родила.
Она говорила с уважением, которого вряд ли можно было бы добиться от моей мамы в подобных обстоятельствах.
— А?! — произнесла она не то вопросительно, не то утвердительно, и я испугалась, что она ждет одобрения от меня тоже. Светланина мама, наверное, считала меня одной из подружек своей дочери. — Квартиру сейчас покупает, это ж какие деньги… — Бычок полетел в форточку. — Она и в детстве такая была: надумает что, не отговорить. А жизнь-то вон какая тяжелая. — Она покосилась на меня, видимо ища и во мне признаки тяжелой жизни. Сочувственно вздохнула. — И мать, слава богу, не бросает.
Из комнаты донесся недовольный писк ребенка.
— Полюбила кого-то и родила. Сама. Вот такая любовь. Что ж теперь, что он умер…
— Погиб, — поправила я.
— Сереженька спит, — сказала Светлана, запахивая халат.
«Только не Сереженька! — хотела закричать я. — У этого имени нет ничего общего ни с этим ребенком, ни с этой кухней, ни с этим ужасным халатом!»
— Ну, я поехала. — Я попрощалась и вышла.
Из машины набрала Лене:
— Ты как?
— Нормально.
— Он тебе звонил?
— Это неважно. Забудь о нем. Я забыла.
Она говорила серьезно и совсем чуть-чуть грустно. Я сразу ей поверила.
— Ну и правильно. Миллион других будет. Еще в очередь будут выстраиваться!
— Да.
Мне позвонил брат моего водителя.
— Мы дали показания, — сообщил он, — охрана ваша приехала.
— Отлично.
— В понедельник они получат ордер на его арест.
— Спасибо.
Я проснулась среди ночи. В левом боку была такая боль, словно туда засунули крюк и поворачивали. Я не могла встать. Я не могла разогнуться. Кое-как спустилась вниз, к аптечке. Выпила эффералган.
Через два часа выпила еще.
Я не могла ничего делать, только плакать.
Боль не отпускала.
Рассвело.
Я выпила всю пачку обезболивающего, значительно превысив рекомендуемое количество.
Я позвонила в справочную «Билайн».
— Как мне вызвать скорую?
Скорая была у них самих.
Меня привезли в ЦКБ.
У меня был пиелонефрит.
Меня трясло от холода. Это называлось интоксикацией. У меня была температура тридцать девять и шесть.
Она держалась четыре дня.
Я измучилась так, что, если бы мне нужно было отпилить ногу, чтобы это закончилось, я отпилила бы ее сама.
Мне предложили сделать операцию на почке.
— Иначе мы потеряем девочку, — услышала я голос врача.
Они дали мне сорок минут. Если улучшения не будет — начнут операцию.
Через сорок минут температура спала.
Я заснула освобождающим, исцеляющим сном.
В четверг мне стало лучше. Мама, которая все это время была со мной, уехала домой. В пятницу я попросила телевизор. И телефон.
В офисе долго не брали трубку. Лучше бы ее не брали совсем.
Сергей сбежал. По слухам, в «Вимм-Билль-Данн».
Я не знаю точно, что было второй плохой новостью, которую он не успел мне сообщить, — это или то, что Люберецкий молочный завод, с которым мы сотрудничаем, закрыла санэпидемстанция.
