Симон был уже в дверях, когда Жереми вновь окликнул его. Голос его дрогнул.
— Симон, я хотел тебя спросить… Виктория… Твоя мама… Она не вышла замуж?
Симон слабо улыбнулся ему:
— Лучше не знать о вещах, над которыми мы не властны.
Вечер тянулся бесконечно. Ему не терпелось дождаться его конца и покинуть эту юдоль страданий. У него был еще целый час, чтобы разработать план, который позволит ему сдержать свое обещание. Совершить новое преступление, чтобы сразу сесть в тюрьму? Решение простое и эффективное. Попытки кражи должно хватить.
Жереми думал о Симоне. Поступок юноши восхитил его. Он был доволен, что удалось поколебать ненависть к нему сына. Думал он и о Виктории. Она тоже знала, что существует время от времени другой Жереми, который любит ее. Она была права, что бежала от него. Но в каждый день его рождения она наверняка о нем думала.
Вдруг скрипнула, поворачиваясь, ручка двери.
Симон вернулся! Теперь Жереми с сыном поговорят, попытаются понять друг друга, с пользой проведут оставшиеся у него минуты просветления. Впервые за весь день Жереми нашел повод улыбнуться.
Дверь распахнулась, и в комнату ворвались трое мужчин с нацеленными на него пистолетами.
— Ни с места, урод! Дернешься — пристрелю!
Кричал самый здоровенный из троих. Он смахивал на питбуля и выглядел устрашающе. Мощный торс сидел на широких бедрах, а огромная голова, наголо обритая, с маленькими злыми глазками, как будто вырастала прямо из плеч. Рядом с ним стоял высокий блондин с длинным худым лицом. Он походил на Крокиньоля, одного из трех героев серии комиксов о Никелированных ногах. Третий был поменьше. Брюнет с короткими волосами, широкими бровями, нависшими над большими черными глазами, и почти женским пухлым ртом. Он держался спокойнее двух своих дружков и только пристально смотрел на Жереми.
Крокиньоль и Питбуль встали по обе стороны кровати, направив пистолеты на Жереми. Маленький брюнет убрал оружие и сел на стол.
— Вот видишь, Делег, мы таки тебя поймали! — сказал он почти ласково. — Дождались наконец. Ты думал, мы тебя забудем?
Жереми сразу понял, кто эти люди, но, как ни парадоксально, не испугался. Эта часть его истории его сегодняшнего не касалась. Он даже чуть не улыбнулся: вот и выход, который он искал, чтобы покончить со своим двойником.
— Молчишь, Делег? — спросил Стако угрожающе.
Что он мог сказать? Эти люди не принадлежали к его скудной действительности. Они пришли не в тот день.
— Придется тебе мне объяснить. Все объяснить. С самого начала.
Жереми безмолвствовал. Никакое объяснение не удовлетворило бы этого человека.
— Ладно, тогда я за тебя скажу. Давай сначала про твое предательство, уже много лет назад. Зачем ты выдал наш товар легавым? Чего ты добивался? Кинуть этого придурка Марко? Мы с ним разобрались. Наш товар безнаказанно не теряют. Нет, дело не в этом, я уверен. Ты бы придумал что-нибудь получше. Ты же голова. Мне говорили, что в тюряге ты держал в кулаке и персонал, и авторитетов. Так… почему же?
Он смотрел на Жереми, ожидая ответа.
— Потом, — продолжал он, не дождавшись, — ты задумал убить моего брата. Работу должен был сделать Владимир. И вдруг ни с того ни с сего ты кидаешь своего кореша. Не пойму я, что у тебя на уме. Ты отмотал двенадцать лет, вышел голый, помочь некому, с пустыми карманами… Нет, правда, я не понимаю. А я терпеть не могу чего-то не понимать. Придется тебе мне объяснить.
Жереми не ответил. Он даже посочувствовал в душе этому человеку, который, наверное, потратил много часов, разрабатывая самые невероятные гипотезы.
Питбуль стукнул Жереми стволом пистолета. Удар на миг оглушил его.
— Ну, Делег?
На этот раз Крокиньоль ударил его рукоятью пистолета по щеке. Теплая кровь потекла в рот.
Однако он по-прежнему не испытывал ни страха, ни ненависти. Вся эта ярость была адресована не ему, а его двойнику.
От следующего удара по голове он потерял сознание.
Когда он очнулся, троица разговаривала между собой. Крокиньоль кивнул Стако, и тот повернулся к Жереми:
— Ну что? Очухался? В добрый час! Теперь можно и поговорить.
Он ударил Жереми по лицу с такой силой, что тот снова едва не потерял сознание. Но он сразу понял, что дело не только в побоях. Он уже тонул в пучине времени и узнавал каждый симптом. Тело его расслабилось, и боль отступила.
Стако смотрел на него с недоброй улыбкой:
— А ты крутой, Делег. Ни крика, никакой реакции… Знаешь, в твоих интересах все рассказать. Если я смогу понять, почему ты все это сделал, если поверю, что это ты не дал Владимиру убить моего брата, я буду милосерден. А иначе мне придется показать пример: никто не может безнаказанно задеть нашу семью. Так уж в нашей среде заведено. Всем показать, что, даже после стольких лет, тот, кто нас кинет, ног не унесет.
Он вопрошал Жереми взглядом. Через несколько секунд он вздохнул, махнул рукой и сделал знак своим подручным. С невероятным зверством они набросились на Жереми и принялись его избивать.
Жереми закрыл глаза и пытался дышать ровно. Когда удары прекратились, Стако склонился над ним:
— Ну, Делег? Я даю тебе еще один шанс. Знаешь, чем больше я смотрю, как ты сопротивляешься, тем больше тебя уважаю, и потом, мне хочется знать правду об этой истории.
Но слова Стако уже долетали до Жереми с опозданием, через несколько секунд после того, как их произносили пухлые губы его палача.
Его сковал холод, руки и ноги одеревенели. На сей раз он уйдет посреди этой сцены из дрянного детектива.
Лицо Стако расплылось перед его глазами. Он слышал голоса троих дружков — те совещались.
А вскоре он услышал другой голос, знакомый. Началась молитва. Он чуть повернул голову и увидел старика. Тот сидел слева от кровати, склонившись над книгой, бормоча и раскачиваясь в такт.
И тут Жереми увидел, как к нему приближается тень. Он сосредоточил свое внимание на этой фигуре и, чтобы не потерять сознание, попытался глубоко вдохнуть сквозь заливавшую горло кровь. Он различил силуэт Стако в метре от себя и увидел направленное на него дуло пистолета.
Старик молился все громче, подкрепляя каждое слово жестом сжатой в кулак руки. Сегодня его молитва подходила к случаю.
Жереми услышал выстрел, и огненная вспышка ослепила его.
— Месье Делег, просыпайтесь! Сегодня большой день!
Жереми не шевельнулся. Он лежал неподвижно, с закрытыми глазами, в надежде снова уснуть и тем ускорить течение этих абсурдных фрагментов жизни.
— Ну же, месье Делег! Вот лодырь-то! Ладно, давайте я вас помою, — продолжал женский голос.
Жереми не понял, что значили эти слова. Он открыл глаза и увидел, что лежит на кровати совершенно голый. Склонившаяся над ним санитарка водила мокрой перчаткой по его ногам.
Он попытался натянуть на себя простыню, чтобы прикрыть наготу. Но рука не слушалась. А когда он хотел запротестовать, из горла вырвались только невнятные звуки. Он не мог сделать ни малейшего движения. Его тело лежало, безвольное и тяжелое, как старое бревно.
Испугавшись, он дернулся с удвоенной силой, но шевельнулась только правая рука. Вытаращив глаза, он посмотрел на санитарку, которая ворочала его, как неодушевленный предмет.
— О! Ну-ка успокойтесь, месье Делег! Я вас просто помою, и все! Ну же, прекратите этот цирк! И не надо так на меня смотреть. Странный он все-таки! Может лежать себе спокойно, как паинька, а потом вдруг, ей-богу, как будто убить готов.
Жереми поискал глазами, кому адресовались эти слова. Он увидел на другом конце палаты еще одну санитарку, которая мыла старика — тот послушно позволял себя ворочать.
— Ну вот, теперь вы чистенький. Сейчас надену вам пижаму и халат. Сегодня у вас, может быть, будут гости.
Поняв ситуацию, Жереми пришел в ужас. Это пробуждение обернулось новым кошмаром, еще хуже предыдущих.
Закончив его одевать, санитарка быстро побрила ему бороду и причесала волосы.
— Теперь вы красавчик, месье Делег. Сейчас я вам покажу.
Она поднесла ему зеркало.
Жереми почти инстинктивно зажмурился. Что он увидит? Надо ли смотреть в лицо этой новой действительности, как он предчувствовал, жестокой?
Но любопытство пересилило — он посмотрелся в зеркало. И сразу же об этом пожалел. На него смотрел пожилой человек. Старик. Морщинистая кожа, впалые глаза, почти совсем седые волосы. А на лбу — выпуклый круглый шрам.
Это видение было ужасно. Оно говорило не только о множестве потерянных лет, но и об отсутствии будущего. На что он мог еще надеяться, немощный, навеки прикованный к этой кровати?
Узник своего тела, он попытался успокоиться и рассуждать здраво. Не означала ли эта ситуация его полную победу над другим Жереми? Он выиграл поединок. И готов был терпеть последствия.
