— Это был прекрасный день. Я все объясню Тревору. И другим этот день быть не может.
Я пожал ей руку, и тут она вложила мне в ладонь записку. Вдруг это любовная записка, размечтался я. О любовных записках я читал в романах, но никогда их не получал. Отец положил руку мне на плечи, и это оказалось очень кстати. Нам было очень хорошо, мы не спеша шли к дому и обсуждали, что приготовим на ужин.
Едва оставшись один, я сразу развернул записку, которую Шеба тайно вручила мне. Это было не любовное послание, и все же оно поразило меня как громом.
«Дорогой Лео, — писала Шеба. — Прости, что мы с Тревором огорчили тебя. Мы знаем, кто напал на тебя. Из-за этого человека мы и живем воображаемой жизнью. На тебя напал наш отец. Да, Лео. Ты познакомился с нашим добрым папашей».
Четвертого июля я устроил вечеринку в честь окончания испытательного срока. Все утро мы с отцом расставляли столы и складные стулья, которые принесли из школы. Мать украсила каждый стол вазой с цветами из своего сада. Вечером отец жарил на углях кабанчика, оглашая темноту проклятиями в адрес енотов и бродячих собак, которые сходили с ума от запаха свежей свинины. Шеба с Тревором пришли утром и весь день помогали нам: чистили столовое серебро, вытирали столы, стелили скатерти, поскольку моя мать твердо заявила, что в ее доме никогда не будут принимать гостей на бумажных скатертях с одноразовой посудой.
В час дня приехал тренер Джефферсон со своей семьей, и они с отцом начали сооружать временный бар. Меня удивил богатый ассортимент этого бара: от самых простых напитков, вроде пива, до изысканных, вроде коньяка. Миссис Джефферсон со своей матерью принесли ящики с лимонадом и холодным чаем. Айка и меня по требованию отца послали купить еще льда, словно нам предстояло запускать ледокол. Мы сели в «шеви» и отправились в Северный Чарлстон.
С погодой нам повезло. Четвертого июля в Чарлстоне может стоять такая жара, что краска на автомобилях покрывается волдырями. Но в тот день было облачно, дул прохладный ветерок. Несмотря на волнение, у меня было легко на душе, как никогда за много лет, и я испытывал эмоциональный подъем. Я пытался взглянуть на себя со стороны, чтобы понять, каким человеком я был в период становления.
— Зачем ты опустил верх у машины, белый осел? — прервал мои размышления Айк.
— Затем, что сейчас лето, черный болван. А летом весело ездить с опущенным верхом.
— Как, по-твоему, отнесется белый коп или реднек[41] к тому, что белый парень рассекает по хайвею со своим чернокожим братцем, словно им принадлежит весь мир?
— Хорошо отнесется. Замолчи, Айк, и радуйся жизни.
Айк поправил зеркало бокового вида, чтобы лучше видеть.
— Они подвесят меня на дереве. За черную задницу.
— Все-таки лучше тебя, чем меня.
— Они могут подвесить обоих. Ты не знаешь этих белых придурков, а я знаю.
— В самом деле? И на кого же ты работаешь, господин эксперт по придуркам? На Институт Грэхема? Слушай, Айк, каждый раз, когда мы вместе, ты переводишь разговор на политические рельсы. Мы едем за льдом. У меня такое чувство, будто я посадил в машину социолога или политика.
— Бдительность — залог безопасности.
— Хорошо, я засуну тебя в багажник.
— Мне и здесь неплохо. Я только хочу, чтоб ты не забывал глядеть в оба.
— А для чего я дружу с таким глазастым парнем, как ты?
— Ты вообще обмозговал хоть как-то список приглашенных, беленький мальчик? Ты зовешь и белых, и черных на одну вечеринку, ослиная голова.
— Я очень хочу, чтобы ты познакомился с одной чернокожей девушкой. Она из приюта.
— Я не собираюсь знакомиться с сиротами из приюта.
— Эта тебе понравится. Ужас какая хорошенькая.
— Откуда ты знаешь все на свете?
— На то я и белый придурок. — Я взглянул в зеркало заднего вида и вздрогнул. — Ого! Там, слева, грузовик, битком набитый реднеками. Господи, да у них ружья, они прицеливаются. Ложись! Быстро ложись!
Айк соскользнул вниз, под сиденье.
— Ну как они? Не отстали? — спросил Айк, когда мы проехали секунд тридцать.
— Прости, я обознался. Это были дошкольники с мороженым. Ложная тревога.
— Ты, вонючий врун, Стром Термонд, сукин сын!
Спустившись по Ремаунт-роуд, мы подъехали к недавно открытому морозильному цеху. Его хозяин когда-то учился у моего отца. Я разозлил Айка своим розыгрышем и теперь переживал из-за этого. Он первый нарушил молчание вопросом:
— А ты сказал всем этим белым, что пригласил черных на свою поганую вечеринку?
— С чего ты взял, что моя вечеринка поганая? Я праздную окончание испытательного срока.
— У тебя, я смотрю, интересная жизнь. Ты и псих, и торговец наркотиками. Когда ты все успеваешь?
— А я пользуюсь любым случаем, чтобы сделать жизнь интереснее. С тобой вот общаюсь, например. А если кому-то не понравится, что на вечеринке черные, того я не держу.
— У тебя с головой не в порядке, беленький мальчик.
— Зато я верю в силу молитвы. О Господи Всемогущий, сделай так, чтобы завтра утром я проснулся с головой великого и безупречного Айка Джефферсона, чертовски предусмотрительного юноши.
— Крупно повезет, если меня не укокошат из-за тебя в этом году, — пробормотал он, скорчив рожу, пока я тормозил возле отгрузочного пункта морозильного цеха.
Мы загрузили льдом свободные сиденья и багажник. А когда вернулись, к дому подъехал приютский автобусик, за рулем сидел мистер Лафайет. Сестра Поликарп обрядила своих подопечных в оранжевые спортивные костюмы с надписью «Приют Святого Иуды» на спине и на груди.
— Привет, маркиз Лафайет! Почему Полигарпия так вырядила детей? Ты разве не объяснил ей, что у нас будет вечеринка?
— Сестра Полигарпия не выносит, когда ей что-либо объясняют, Лео, — фыркнул Лафайет.
Я всех познакомил. По лицам трех сирот ясно было, что они чувствуют себя униженными.
— Бетти Робертс! — обратился я к новенькой, с которой недавно познакомился в приюте. — Здесь тот парень, о котором я тебе рассказывал, Айк Джефферсон. Я познакомился с ним в психиатрической лечебнице.
— Не совсем там, — проговорил Айк, пожимая руку Бетти. — Хотя, по-моему, они допустили большую ошибку, что выпустили этого типа так быстро.
Все смущенно рассмеялись. Я обернулся к Шебе По.
— Шеба, у тебя есть какая-нибудь одежда для Старлы и Бетти?
— Идемте за мной, девчонки. Сейчас мы приведем вас в божеский вид, — ответила Шеба, сразу поняв меня. Она подхватила Старлу и Бетти под локти и повела к себе домой. — Еще я знаю несколько приемчиков макияжа, вам точно понравится.
— А тебе, Найлз, придется выбрать что-нибудь из гардероба настоящего модника. Я имею в виду себя.
Я нарядил Найлза в бермуды и футболку с надписью «Цитадель», которых у меня было штук двадцать, потому что мой отец, во-первых, страстно любил свою альма-матер, а во-вторых, хотел, чтобы я пошел по его стопам.
— По-моему, отлично, Найлз! — Я свернул приютскую униформу и положил в комод.
— Почему у тебя в спальне две кровати? — спросил Айк, совершавший беглую экскурсию по второму этажу.
— У меня был брат. Он умер.
— Отчего?
— Покончил с собой.
— Почему?
— Не было случая спросить у него. Пошли к гостям.
— А он был похож на тебя? — спросил Найлз.
— Нет, Стив был необыкновенный. Ничего общего со мной.
Из гостиной доносились звуки фортепиано: к моему удивлению, мать и Тревор По репетировали дуэт. Я сразу отметил, что Тревор превосходит мою мать в мастерстве пианиста. У него были кисти прекрасной формы, с длинными пальцами и длинными ногтями с маникюром. Моя мать скоро подняла руки, показывая, что сдается.
— Я пас, Тревор. Ты не предупредил меня, что ты вундеркинд.
— Это у меня от Бога. Дар. Вы еще не слышали, как Шеба поет под мой аккомпанемент.
— Она певица?
— Доктор Кинг, скоро вы убедитесь, а пока поверьте мне на слово: Шеба По — звезда.
Когда мать покинула дуэт, Тревор перешел на репертуар «Битлз».
— А классику ты играешь? — спросила мать.
Вместо ответа он заиграл Девятую симфонию Бетховена в фортепианном переложении. Его руки с необычайным изяществом летали по клавишам.
— Стоит мне один раз услышать мелодию — только один раз, — и я запоминаю ее навсегда и могу сыграть, сколько бы времени ни прошло, — сказал Тревор.
— А в футбол ты играешь? — поинтересовался Айк.
— Что за нелепость! А ты сам как думаешь?
Из дома По на другой стороне улицы вернулись девочки. Шеба преобразила их с помощью деликатного, но искусного макияжа. Девушки были в сарафанах и сандалиях. Шеба даже придумала, как замаскировать досадный недостаток Старлы — косоглазие: снабдила ее элегантными солнечными очками. Старла превратилась в хорошенькую, счастливую девушку и подошла поблагодарить меня за то, что я познакомил ее с Шебой.
