— Мы вообще-то улетаем отсюда, знаете? — сообщил Горячеватый. — Нас одна эскадрилья только зосталась. Завтра утречком и мы — фюить…
— А куда? — поинтересовался Булгаков.
— Наш полк переводят из ПВО во фронтовую авиацию. — Горячеватый посмотрел на друзей с выражением превосходства. — Так что доверяем вам полностью прикрытие дальних подступов. А мы ище повоюем! Мы ище погоняем хрицев над Берлином.
Горячеватый вскочил с кровати, изображая ладонями рук улепетывающего "месса" и настигающего его истребителя. Звонкий щелчок пальцами — и кувыркнулась сбитая ладонь.
Валька и Вадим откровенно ему позавидовали: вот повезло человеку, попадет в самое пекло воздушных сражений.
VI
Высоченные сосны стояли на песке, напоминая гигантские зонты. В лесу была строгая чистота. Воздух, крепко настоенный на хвое и спелой рябине, остуженный первыми октябрьскими заморозками, хмельно кружил голову. Вадим бродил под высокими зелеными сводами, часто натыкаясь на золотые россыпи солнечных бликов.
Иногда Вадиму хотелось побыть одному и помечтать о чем-то светлом, хорошем — таком, что одновременно похоже и на дивную сказку и на суровую быль.
Лесной склон привел к озеру.
Вадим поднял с земли полную пилотку брусники, которую насобирал по дороге к озеру, и зашагал назад. Надо было зайти в общежитие, высыпать ягоду во что-нибудь.
Наружная дверь была распахнута. Вадим вошел в коридор без шума и в полутьме стал искать ручку внутренней двери. Беззаботный женский смех, какая-то возня там, за дверью, заставили его замереть на месте: он узнал голос Нины Голиковой. И еще он явно расслышал хорошо известный в полку хриплый басок начштаба майора Мороза. Что они там делают вдвоем? Звонко чмокнул поцелуй… Второй, третий, серия поцелуев! В финских домиках стенки тонкие, наполовину картонные — все слышно…
Вадим отступил от двери, стараясь не шаркнуть ногой. Через все ступеньки спрыгнул с крыльца и почти бегом бросился от этого места. Ему было душно, он покраснел, будто побывал в парной баньке.
— Ах ты, гадюка такая! — крикнул он отчаянно.
Пилотка описала дугу, и брусника рассыпалась розовой радугой. Все немногие ругательства, какие знал Вадим, были выплеснуты на Нинку Голикову.
Беспрерывный маневр между соснами несколько успокоил его. Сейчас он вернется, по-хозяйски рванет дверь и скажет им пару горячих в лицо.
Домики стояли колонной, как вагоны поезда. Вадим миновал один, второй, направляясь к третьему. Стоп! Во втором распахнуто окно, и табачный дым оттуда валит, как из трубы.
Так вот оно что: он заблудился! Вместо третьего домика он попал тогда во второй, в котором, наверное, отвели комнату начальнику штаба. Надо же, занесло его. Ошибся дверью и напоролся на такое дело. И хорошо, что ошибся, — иначе ничего бы не подозревал. Вадим зло сплюнул.
Никогда не имел привычки подслушивать, но сейчас потянуло его к чужому окошку. Надо выяснить все до конца. Зашевелилась в душе даже такая малая надежда: а вдруг Мороз снасильничал и нужна девушке защита — Вадим готов на все!
Подкравшись сбоку к открытому окну, Вадим услышал неторопливый разговор:
— Кто будет жить у тебя по соседству, Миша?
— Замполит, кажется.
— Тогда к тебе и не зайдешь…
— Да, того надо остерегаться — на партсобрание потянет. Я буду подавать тебе сигнал, когда его здесь нет.
Минутное молчание. Потом ее грудной хохоток:
— Вообще, Михаил, у тебя есть соперники. Один младший лейтенант из третьей эскадрильи влюблен в меня по уши. Симпатичный мальчик. Дарил полевые цветы, рисовал мой портрет…
— Я его посажу на гауптвахту, такого соперника.
Они рассмеялись оба. А Вадим ринулся прочь от окна, кусая губы в бессильной ярости, жалея только о том, что нет у него сейчас в руках какой-нибудь противотанковой гранаты.
Вечерком летчики собрались навестить деревню за озером. Уже кто-то из новоселов аэродрома побывал там и доставил точные разведданные: в деревне живут ленинградские студентки, присланные на заготовку торфа.
Пошли многие. Чтобы не сидеть одному в комнате, подался с ними и Вадим.
На берегу нашлось несколько лодок. Вычерпали воду, весел не было — затесали старые, трухлявые доски. И двинулась флотилия завоевывать противоположный берег. На носу переднего челна сидел, вперив глаза вдаль, ярко-рыжий корсар, Бровко. Был вздернут на лозине гюйс — неопределенного цвета носовой платок.
Девчат в деревне оказалось множество. Днем их не видно, потому что все на торфоразработках, а к вечеру в каждом домике собиралось по восемь-десять хозяек. Никакого хозяйства у них, конечно, не было — только сухой паек, выданный на время работы.
Вначале гвардейцы ходили веселой ватагой, как деревенские парубки, потом разбрелись по домам. Красивый, находчивый в разговорах Валька Булгаков (совсем молоденький, а уже с орденом!) пользовался особым успехом.
Разбрелись хлопцы кто куда. А что делать такому, как Вадим? Он приблизился к худощавой, стройной девушке, все время молчавшей.
— Как вас зовут?
— Римма.
— А вас?
— Вадим.
— Пройдемся… Пока совсем не стемнело.
И они, изредка перебрасываясь словами, пошли по деревне. Постояли на берегу озера, прислушиваясь к отдаленному тарахтенью электродвижка на аэродроме. Валим спросил про ее институт, и тогда она немного разговорилась. Учится на третьем курсе, живет впроголодь, как все, не дает умереть студенческая столовая. В нынешнем году занятия прерваны, говорят, месяца на три, все студенты брошены на заготовку торфа. Скоро зима, а в Ленинграде топлива нет. Сама она не ленинградка — воронежская. Учиться приехала.
Потом Вадим рассказал ей кое-что о себе. Она слушала его не перебивая. От этого упорного молчания Вадим чувствовал себя неловко, скованно. Искра разговора, которую так тщетно пытался он раздуть, едва тлела. Еще пару ничего не обозначающих фраз — и оба умолкли.
Она подрагивала от вечернего холода, Вадим накинул ей на плечи свою летную куртку.
Пошли к дому, в котором она жила. У порога Вадим вдруг остановился. Зачем он пойдет в этот дом?
— Ну что ж, Риммочка, до свидания, — пробормотал он. — Я буду навещать тебя.
— Приходи.
С трудом Вадим разыскал Булгакова. В том доме уже была погашена коптилка. Валька сидел на кровати, в ногах у лежащей поверх одеяла девушки.
— Может, на взлет пора? — тихо спросил Вадим.
— Куда спешить в такую рань? — ответила девушка вместо Булгакова.
Понимая, что он здесь лишний, Вадим вышел на улицу.
Ни души вокруг, тишина и темень. Где-то в прибрежных зарослях спрятаны лодки. Удрать отсюда? Но ведь если он угонит лодку, на чем доберутся ребята?
Можно обогнуть озеро справа, перед походом сюда смотрели карту-километровку, — там есть дорога. Шагать, правда, не близко, если вкруговую, километров десять-двенадцать.
Узкий, источенный почти на нет серп луны не давал никакого света. Вадим шел серединой дороги, справа и слева, двумя темными стенами стоял лес. Ориентироваться можно было лишь по звездам. Приблизительно. Аэродром расположен севернее, значит, чтобы обогнуть вытянутый угол озера, надо сперва держать Полярную звезду слева, потом идти прямо на нее, потом оставить справа.
Путь затем казался бесконечно долгим. Иногда дорога делала повороты, не туда, куда нужно. Вадим останавливался, соображая, невольно прислушивался к жуткой тишине. Не так давно в этих местах проходил фронт. Может быть, и сейчас в лесу полно бродячих немцев. Не исключена и организованная разведка со стороны противника. Младший лейтенант, да еще летчик, был бы для разведчиков неплохим "языком". Вот как можно влипнуть по собственной дурости! Вадим вынул из кобуры пистолет и загнал патрон в патронник. Лучше держать оружие в руке наготове.
Топал он так часа полтора и, когда уже потерял надежду найти аэродром, вдруг услышал русское, родное:
— Стой! Кто идет?
— Свои, свои!.. — откликнулся Вадим.
— Кто это "свои"? — строго спросил часовой.
Вон он стоит с автоматом около дерева, а за его спиной темнеют коробочки финских домиков.
— Летчик один, понимаешь… — промолвил Вадим доверительно. Не хотелось, чтобы часовой стал вызывать карнача да выяснять его личность.
— А откуда идете? — спросил часовой уже менее строго. — Да, видишь ли… к бабам ходили.
— B таком деле надо летчикам посодействовать, — смешливым тоном отозвался из темноты часовой. — Пропускаю вас.
В это время у берега послышались голоса и плеск воды, Ребята возвращались.
VII
Зимой, когда гвардейцы работали с территории теперь уже вышедшей из войны Финляндии, свой полк догнал Костя Розинский. Он приехал после трехмесячного лечения в госпитале, откуда почему-то ни разу не написал. Вернулся к своим — и порядок. А все, что случилось с ним после того злополучного вылета, в плену, он представлял друзьям в виде полуанекдота. Появилась у него новая привычка. Когда высказывал какое-то мнение и с ним соглашались, он протягивал руку, говоря при этом:
