– Да?
– А если честно, я не знаю, вернее, имею в виду, какой она была. Сестра старше меня всего на год. Она родилась через двенадцать лет после свадьбы родителей. Они почти смирились, что не смогут иметь детей, когда мама забеременела. Родители рассказывали: сестре было два месяца, тут мама узнала, что беременна мною. Наверное, именно поэтому мне всегда казалось, что наблюдаю за сестрой еще с тех пор, как находилась у мамы в животе. Судя по всему, я души в ней не чаяла: с раннего детства я во всем подражала сестре. Когда она коротко подстригла волосы, я сделала себе точно такую же прическу, а когда она начала учиться играть на пианино, я тоже занялась музыкой. Когда сестра играла в прятки с другими детьми, им стоило лишь поискать ее, чтобы сразу же обнаружить и меня. Я всегда держалась рядом с ней. Мне было просто необходимо присутствие сестры рядом, чтобы чувствовать себя самой собой. Ты понимаешь, о чем я?
Я была единственным ребенком в семье и, конечно, не могла Миру понять.
– Она пошла в начальную школу, когда мне было шесть, а ей семь, но я увязалась за ней в школу. Конечно, когда она перешла во второй класс, я осталась в первом. К тому времени, когда я перешла во второй класс, моя сестра объявила о желании стать балериной. Я помню ее лицо и голос в этот момент. Я всегда считала: у нее нет от меня секретов, но когда она сказала об этом, я даже не знала, что такое балет. И это ее желание впервые в жизни отдалило меня от сестры. Если бы только мы на самом деле тогда отдалились друг от друга…
Вода капала на плечо Миру.
– И я тоже решила сделать все возможное, чтобы стать балериной, как сестра. Мы принялись каждый день после школы посещать уроки хореографии. Но однажды сестра узнала, что одна девочка из ее класса с шести лет занимается хореографией, она разразилась рыданиями, не смогла сдержаться, так как понимала, что не сможет соперничать с той девочкой. Она рыдала: «Я не смогу наверстать потерянное время!» Моя сестра была девочкой, которая в девять лет могла плакать так, словно ее сердце вот-вот разорвется, ее плечи начинали дрожать при мысли о попусту потраченном времени в шесть лет. Я не помню, чем она занималась в шесть лет, но если бы она была такой же, как я, то все свободное время проводила бы за играми. Наши родители прожили вместе уже двенадцать лет к тому моменту, когда родилась сестра, и потому она была для них особенным ребенком. Пытаясь успокоить ее, они не только дали ей возможность учиться в академии, но даже установили балетный станок в доме для самостоятельных занятий. Они пригласили для нее частного преподавателя хореографии. Я все время была рядом и слышала, как преподавательница уверяла ее, что у нее фигура настоящей балерины, при этом сконфуженно смотрела на меня. Но я не обращала на это внимания. Она была права. Я не обладала гибкостью и легкостью сестры и не наслаждалась танцами, как она. Я просто безропотно повторяла все, что делала она.
Вода капала с потолка и, должно быть, щекотала ее кожу. Миру вытерла капли ладонью и рассмеялась:
– Гибкость, да уж! Я была неуклюжей, как доска. Когда речь шла о гибкости, казалось, что мы и не сестры вовсе.
– Почему?
– У меня не получалось даже такое элементарное упражнение в хореографии, как шпагат. Во время занятий все внимание преподавательницы сосредоточивалось на сестре. К тому времени, как она уже освоила арабеск, я все еще училась стоять у станка в первой позиции. Но это не имело значения. Я просто радовалась, наблюдала, как с каждым днем расцветает талант сестры и она становится все прекраснее. И поскольку я не желала соперничать с сестрой и не завидовала ей, мне не на что было жаловаться. Это было самое счастливое время в нашей жизни. И родители, возлагавшие на сестру большие надежды, тоже светились от счастья.
Женщины одна за другой уходили, и банное помещение опустело. Мы остались вдвоем.
– Необходимо обладать хорошим музыкальным слухом, чтобы танцевать в балете. Мне больше нравилось наблюдать, как движения сестры становились изящнее, утонченнее и более плавными, чем пытаться танцевать самой. Но больше всего я любила вместе с ней слушать музыку. Моя сестра интуитивно чувствовала танец. Она мгновенно улавливала сложнейшие движения и растворялась в них. Казалось, она с рождения знала о своем предназначении стать балериной. В свободное время она читала книги о балете. Когда она рассказывала об истории балета или о костюмах, мне казалось, что я слушаю учительницу. Если она узнавала что-то новое об артистах балета, ей не терпелось поделиться со мной и ее щеки алели от возбуждения. Я узнала от нее имена легендарных звезд балета: Павлова, Уланова, Нижинский, Нуреев. Рассказывая мне о балете по ночам, она сама начинала танцевать в лунном свете. Она мечтала станцевать «Умирающего лебедя». И в призрачном лунном свете моя танцующая сестра и в самом деле напоминала лебедя.
– Я никогда не встречала человека, который так говорил бы о своей старшей сестре.
– А что говорят другие люди?
– Ну, знаешь, большинство сестер не отзываются так ни о младших, ни о старших сестрах, как ты. Большинство рассказывает о детских драках.
– О драках?
– Мне кажется, часто сестры толкают и пинают друг друга, спорят, кому достанется лучшая комната, модная одежда, книги или фен. А ты превозносишь свою сестру.
– Это потому, что она всегда была лучше меня.
Мне показалось, это признание причинило ей боль.
– Мы странные? – спросила она.
Я не ответила.
– Странные?
– А тебе обязательно задавать этот вопрос?
Миру вздохнула. Вода в ванне почти остыла.
Я повернула кран горячей воды. Пенящаяся струя с громким шипением полилась в ванну. Миру опустила лицо в воду. Похоже, она задержала дыхание и так долго оставалась под водой, что я уже собиралась громко позвать ее, когда она подняла голову и глубоко вздохнула.
– Юн, не могла бы ты пойти вместе со мной в дом, где мы раньше жили?
– Когда?
– После бани.
Она показалась мне грустной, и я согласилась. Услышав мой ответ, она снова опустила лицо в воду.
Дом располагался на вершине очень крутого холма. Миру достала ключ из-под камня у ворот и отперла зеленую калитку. Небольшой дворик за воротами и входная дверь заросли бурьяном. Большой подсолнух у стены повесил голову под тяжестью множества семян. С первого взгляда становилось ясно: здесь давно никого не было. Посреди двора валялись небольшая платформа из выцветших деревянных досок и ржавая сетка для сушки. Мощные сорняки, казалось, в любой момент могут прорваться сквозь старую дверь дома.
– Дом свободен? – спросила я.
– Сейчас да. – Она умолкла.
Я заметила среди сорняков несколько стебельков, напоминавших ростки зеленого лука. С верхушки каждого стебля свисали мелкие белые цветы. Пока я разглядывала их, Миру рассказала, что это белые куперии. Я присела на корточки, начала внимательно рассматривать белые цветы. Их бледные лепестки сильно выделялись в мрачном дворе. Миру поднялась на крыльцо, но, помедлив перед входной дверью, вдруг развернулась и снова направилась ко мне.
– Я не могу.
– Почему?
– Давай уйдем.
– Почему?
– Я полагала, что смогу войти, если ты будешь рядом, но нет, не могу.
Я слышала дрожь в голосе Миру. Она уже дошла до ворот, и я схватила свою корзинку и догнала ее. Она заперла ворота и положила ключ под камень. С корзинками в руках мы стали спускаться вниз с холма. Когда мы вышли из бани и направились к дому на холме, солнце еще не скрылось за горизонтом, но теперь начали сгущаться сумерки. Пройдя полпути, я обернулась. Казалось, пустой дом затаился среди других домов, где уже зажегся свет, и наблюдал за нами. Неужели Мен Сё, Миру и ее сестра действительно жили вместе в том доме? Миру шла, как и прежде, с низко опущенной головой, словно прислушиваясь к биению собственного сердца.
– Это правда, – сказала она.
– А?
– Я о доме, это правда, Мен Сё, сестра и я когда-то там жили.
– А почему вы больше там не живете?
– Потому что сестра ушла.
– Поэтому?
– Это выглядело бы странно, если бы я и Мен Сё стали жить вдвоем, без нее. Я не задумывалась об этом, когда она была с нами, но потом все произошло само собой. Мы просто разошлись. Мен Сё переехал с родственниками в Джонгамдон, а я в Мендон. Да, наш дом пустует уже слишком долго. Он выглядит заброшенным. Сначала родители снимали его для нас, но позже купили его и записали на сестру.
– Почему?
– Я знаю, о чем ты думаешь.
– Я?
– Да.
– И о чем же я думаю?
– О том, что наши родители богаты… Разве ты не об этом подумала?
Теперь, когда она произнесла эти слова вслух, мне стало казаться, что я и в самом деле об этом подумала. Темнота окутала лицо Миру.
Она провела меня мимо Тунсандон и Квайхвадон, а затем повернула в сторону Мендон. За это время мы больше не обмолвились ни словом. Прохожие с любопытством посматривали на нас, идущих по улице с банными корзинками в руках. Ночной ветерок играл с подолом цветастой юбки Миру.
