— Ну конечно, тебе легко говорить. Оказался бы на моем месте, тогда бы я посмотрел на тебя.
И тут совершенно неожиданно этот азиат изловчился и нанес мне последний, сокрушительный удар, пришедшийся прямо под дых, в самое солнечное сплетение, на вдохе:
— Ну что ж. Я готов!
Уже в последние мгновения перед тем как окончательно вырубиться, я словно увидел себя со стороны: со сбитым дыханием, переломившись пополам, с застывшей на лице гримасой боли, я медленно оседал на пятую точку, но всё же пытался оторвать от себя плотно прижатые к груди руки, старался как-то ухватиться за него, чтобы не распластаться позорно ничком на ринге под свист и улюлюканье толпы, однако из этого ничего не выходило, поэтому я проседал, уткнувшись головой в его колени, пока не замер перед ним в этой согбенной позе.
* * *
Будьте великодушны и снисходительны, дорогой читатель! После всего пережитого у меня уже нет ни малейших сил на то, чтобы описать наш беспрепятственный спуск с обратной стороны вулкана в городок Пуэрто-де-ля-Крус, долгое купание в искусственных лагунах, где я смывал с себя позор малодушия и пятна запекшейся крови, возвращение на корабль и весь последующий вечер, который я безвылазно провел в баре «Лидо», прикуривая одну сигарету от другой и погружаясь в дурман мартини-водочного коктейля на всю катушку, по самое горлышко, под завязку, до полного забытья.
Наш путь лежит в Северную Африку, в Касабланку. В наказание за проявленное вчера трусливое малодушие я даю обет воздержания, решительным образом отказываясь от завтрака, дабы целиком сосредоточиться на зализывании душевных ран.
Восход солнца застал меня за привычной церемонией — погруженный в себя, я с задумчивым видом смолил первую утреннюю сигарету, облагораживая ее чашкой обжигающего кофе. Ничто так не благоприятствует правильному началу дня, как душистая утренняя сигарета к чашке горячего кофе. Тот же кофе и та же сигарета, употребленные после завтрака, не способствуют полноценному раскрытию заложенных в этих дарах природы опьяняющих ароматов, а также эффективному прояснению сознания и трезвой самооценке. «Каково, однако, сочетание: опьяняющий аромат и трезвая самооценка!» — отметил я про себя, отхлебывая глоточек кофе. Именно для того, чтобы пауза между пробуждением и первыми приступами мук совести, вызванными воспоминаниями обо всем содеянном мною накануне, не превышала длительности кипячения стакана воды, я беру с собой в путешествия электрокипятильник. Он стал для меня таким же непременным атрибутом ручной клади, как паспорт, электробритва или таблетки валидола. Некоторые кофеманы с уравновешенной нервной системой считают допустимым закинуть в туристическую сумку вместо кипятильника, например, лишнюю бутылку водки. Ну что ж, и такой церемониал встречи нового дня имеет право на существование. Я их за это не осуждаю. Однако подобный способ утренней релаксации лишает человека возможности оглянуться на прожитый день и вдумчиво оценить перспективы текущего. Такой способ не позволяет сделать хотя бы ничтожную передышку, так необходимую для внесения корректив на стадии перехода от вчерашнего вечера к сегодняшнему дню, что превращает смену календарной последовательности в сплошную и неразличимую цепь событий, когда затруднительно утверждать с полной ответственностью, — происходило ли данное событие вчера или оно случится только сегодня. В этом смысле кофе в сочетании с тонким ароматом утренней сигареты, пусть это будет даже «Прима» без фильтра, служит своеобразной вехой, позволяющей отделить минувшие события от грядущих. Утренняя сигарета к чашке кофе — это своего рода перекидной календарь, который, в отличие от отрывного, хранит в себе память о прожитом дне. И чтобы эту оценку сделать своевременно, без проволочек, еще до завтрака, чтобы с первых минут своего пробуждения человек мог ужаснуться от воспоминаний обо всем содеянном им вчера, — и нужен кипятильник.
Чу! Я слышу голоса некурящих и не употребляющих кофе людей, а также тех, кто и курит, и пьет кофе, но при этом не бравирует, как некоторые, своим электрокипятильником, — мол, тоже мне, невидаль какая! — а, не дожидаясь завтрака, спокойно встает с постели, принимает утренний душ, одевается и без всякой спешки направляется в бар, чтобы там совершить ритуал осознания своих вчерашних озорничаний.
Первые мне кричат:
— Ну так что же с того, что мы не курим и не пьем кофе? По какому праву ты нам отказываешь в осознании всего ужаса от содеянного нами вчера? Нет у тебя такого права! И вообще, никакой это не ритуал священнодействия, а просто наркотическая зависимость, к тому же двойная.
Что тут можно возразить? Тем более что на стороне этих граждан известное изречение древних: «В здоровом теле — здоровый дух».
— Нет, дорогие мои сограждане! У меня и в мыслях не было отказывать вам в священном праве заглянуть в себя и что-то там осознать. И отношусь я к вам с глубочайшим почтением. Другое дело, что по дороге к этому осознанию вы не испытываете того мучительного борения, какое вынужден вести с собой пьющий кофе и курящий папиросы, сигареты или трубку человек, и потому здоровый дух вам достается гораздо проще — почти что даром по сравнению с теми, кто идет к нему через искушение табачной нирваной и кофейный соблазн искусственного стимулирования сознания. Поэтому-то наш путь к здоровому духу более извилист и тернист и вымощен нашими нездоровыми телами.
Крикуны же, успевшие еще до употребления кофе с сигаретой взбодриться утренним душем, одеться и неспешно направиться в бар, меня и вовсе не занимают. Если человек, приведя себя полностью в порядок, настолько владеет собой, что в состоянии оттянуть момент наступления первых душевных конвульсий вплоть до открытия бара и лишь затем, заказав себе предварительно кофе и закурив сигарету, содрогнуться от всего набедокуренного им вчера, тогда я вообще не понимаю — зачем такому субъекту еще и кофе с сигаретой?! Разве только для того, чтобы еще больше взбодриться после душа. В этом сквозит типично западный подход к оздоровлению тела и травмированию души. Ведь вы же понимаете, что мы говорим с вами об утреннем ритуале как о некоем священном обряде установления согласия между мятущейся душой и охолаживающим ее рассудком, в котором нам надлежит исполнить роль третейского судьи, призванного образумить душу и воодушевить разум.
Некоторые почитатели подобного обряда с особо волевым характером позволяют себе путешествовать без электрокипятильника, выкуривая утреннюю сигарету всухомятку. С моей точки зрения, в этом есть что-то эпатирующее, даже изуверски-фанатичное, идущее от схоластического начетничества: такой аскетический курильщик хуже Рахметова и не лучше монаха-догматика, который охаживает по утрам себя плетью, налагает на себя епитимью и, так и не удовлетворившись указанными мерами, в конечном счете идет и принимает схиму. В моем понимании, такой подход больше отвечает акту самоистязания плоти, чем подлинному стремлению человека разобраться в себе и внести соответствующие коррективы в свое поведение.
Существует и обратная, весьма распространенная категория лиц, которая отдает предпочтение кофе в ущерб курению. В таком действии тоже присутствует элемент самобичевания, правда, уже эстетического порядка, поскольку истинный аромат кофе только тогда может быть по достоинству оценен учудившим вчера шалопаем, когда этому аромату сопутствует густая завеса табачного дыма, точно так же, как пиво особенно ярко раскрывается на фоне в меру соленой воблы, водка настоятельно просит после себя подцепленного на вилочке маринованного грибочка, а завтрак невозможно себе представить без запаха свежевыпеченного хлеба и вкуса «Рамы».
Кстати, о завтраках. Кто-то из древних греков или римлян сказал: «Завтрак съешь сам, обед раздели с другом, а ужин отдай врагу». Так бахвалиться своим аппетитом в утренние часы мог только дрянной, безнравственный человек с безупречным пищеварительным трактом. Ведь что получается — как правило, именно вечером совершаются нами самые неблаговидные поступки. Причин тому много: и меньше свидетелей к вечеру, и развязанные после дневной кутерьмы руки, и благоприятная комбинация сумерек нашей души с вечерней теменью… Но мы же не какие-нибудь там отморозки! Мы же наделены разумом и некоторыми представлениями о благородных порывах. Поэтому, совершив недостойное деяние вечером, к утру мы уже сильно в нем раскаиваемся и жутко переживаем. И вот, когда наши переживания достигают наивысшего накала, когда свет не мил и хочется утопить остатки недремлющей совести в винном угаре или, наоборот, собравшись духом, немедленно принести извинения, как-то поправить положение, восстановить свое пошатнувшееся реноме, пусть даже с некоторыми издержками, — нам ни к селу ни к городу предлагают плотно позавтракать! Или вообразите себе такую картину: вы мечете карту, вам страшно не везет — уже проиграны все деньги, семейные сбережения, фамильная усадьба; тем не менее вы идете ва-банк, ставя на кон доверенные чужими людьми ценные бумаги, и, конечно, проигрываете и их, и всё, что вам остается, так это молить Бога, чтобы утро никогда не наступило. Но над законами природы вы не властны. И вот уже рассвет нежно прикасается к окну, догорает на столе огарок свечи. Утро застает вас за сочинением предсмертной записки. Но прежде чем вы отважитесь переступить последнюю черту, заботливый древлянин, гадина такая, не упустит случая напомнить вам с садистской предупредительностью, что, дескать, приспело время, самый раз, перед дальней дорожкой поплотнее перекусить. «Ну, — скажете вы, — это особая ситуация, редко встречающаяся в наши дни. Теперь-то и проигрывать нечего!» Хорошо. Вот вам другой пример. Получаете вы, предположим, весточку, что приезжает к вам завтра — в двухкомнатную малогабаритную квартиру с сидячей ванной, женой, ребенком и собакой — теща. И счастье от встречи с тещей — этот пришедший и на вашу улицу праздник — вас настолько переполняет, что, не имея более мочи сдерживать его в себе, вы спешите поделиться им с первым же прохожим, который, разумеется, как воспитанный человек, не откажется разделить его с вами хотя бы потому, что сам давно уже не испытывал подобного блаженства, и, коль удача от него до сих пор отворачивалась, будет рад ощутить наслаждение, глядя на вас со стороны. Понятное дело, что на таком взлете распирающих чувств к горячо любимой теще вы к концу вечера напиваетесь до положения риз и утром молите судьбу, чтобы она сжалилась над вами и обернулась хоть пивом, хоть рассолом, — на ее выбор. Она же в облике диетолога указует вам перстом своим, чтобы вы перестали канючить и срочно садились к столу, ни в коем случае не вздумав при этом еще и с кем-нибудь делиться утренней трапезой. Иными словами, советы и рекомендации, пришедшие к нам с Запада, столь же мало применимы к нашей беспорядочной общественной жизни в сидячей ванне, как девиз — «Клиент всегда прав!»
