— За последнюю неделю в объективной реальности произошло несколько изменений, которые никак не предусмотрены графиком судьбы. Они вносят существенный дисбаланс в событийную колею, и это грозит обернуться крахом не только для людей, но и для всех нас! — он произнес это с таким трагизмом что, Елисею-Носфературсу, показалось — речь идет как минимум о ядерной катастрофе планетарного масштаба.
— Подождите, — насторожился Нистратов нахмурившись, — я никак не пойму о чем вы?
— Да как о чем! — взорвался Метатрон, — Да хоть бы, о останкинской телебашне!
— О телебашне? А разве это не очередная газетная утка? Они же всегда черти что пишут…
— В этот раз все серьезнее. За те двое суток пока ты находишься здесь, произошло еще кое-что и произойдет в будущем, если мы не среагируем решительно…
— Двое суток? — лицо Елисея вытянулось баклажаном, — Да я тут не более часа нахожусь…
— Время — материя специфическая, для кого-то течет быстрее водопада, для кого-то тянется медленно как густой мед. Сейчас мы находимся в рамках необъективного мира и наше времяисчисление отличается от человеческого.
— То есть вы хотите сказать…
— Именно, — подтвердил Метатрон, — более того мы сейчас можем заглянуть далеко вперед, в будущее. Вот только проблема в том, что вариантов будущего неисчислимо много и по сути нам это ничего не даст. Но ситуация возникшая, кстати, во многом по твоей вине, — Метатрон косо посмотрел на Нистратова, все еще пытающегося сообразить как могло пройти двое суток за время его пребывания внутри кургана, — может привести к такому варианту, что специфика взаимодействия мира объективного и нашего, будем говорить божественного, измениться кардинально!
— По моей вине? — в голосе Елисея дрогнула расстроенная струна.
— Да! Ты непосредственно приложил к этому руку, а точнее сказать не приложил в свое время, что бы данной проблемы избежать.
Новоявленный Носфературс трагически погрустнел, чувствуя себя как раскаявшийся жулик и подняв очи жалостливо посмотрел, на стоящего над всеми ангелами. Тот, впрочем, взирал на Нистратова благодетельно и как видно не собирался его испепелять божественным огнем.
— Когда ты был ангелом, — произнес Метатрон торжественно, — ты, перед тем как стать отчужденцем, не завершил свою работу до конца! — он выжидающе посмотрел на Елисея будто надеясь что тот сам вспомнит о своем промахе.
— Я все хотел спросить, — нерешительно Нистратов пожевал губу, — что это значит — «отчужденец»?
Метатрон будто ждал такого вопроса. Он распрямил плечи и сразу стал как будто выше ростом, губы его вытянулись в полосочку ехидной улыбки, а глаза засияли как два горящих в слоях атмосферы болида.
— Отчужденцы — это высшие создания пожелавшие стать людьми, дабы вкусить плотских радостей и забыть знание!
— Но зачем? — удивился Елисей, — Ведь человек наоборот всю жизнь стремиться к знаниям, а многие сознательно лишают себя плотских удовольствий?
— Парадокс! Но в том то все и дело, ведь человек искренен в своем стремлении, он всю жизнь сомневается, подвергается соблазнам, ищет суть и смысл. Этого нет в нас — высших созданиях и потому многие становятся отчужденцами, лишь для того, чтобы пережить настоящие эмоции — страх, радость, разочарование, успех, может быть славу, любовь, ненависть. Не знаю что конкретно привлекло тебя Носфературс, но и ты не устоял перед соблазном стать смертным.
— Но… — задумался Елисей, — если я стал смертным, значит — я умру?
— Конечно.
— И что потом?
— Как что? — искренне изумился Метатрон и тут же опомнился, — Ах да, ты же…
Но договорить он не успел, в этот самый момент, в комнату вбежал Гор. Вид у него был такой, будто он только что выпрыгнул из горящего самолета, приземлился в кишащий ядовитыми змеями овраг, и еле выбравшись, полдня провел в вагоне метро, в час пик.
— Кто? — панически вскричал Метатрон.
— Ми… Михаил, — запыхавшись выпалил Гор и посмотрел на Нистратова подозрительно и хищно, — у него по всей видимости маяк, — он вытянул в сторону Нистратова когтистый птичий палец и угрожающе покачал им перед носом бывшего ангела.
Метатрон с ужасом повернулся к Елисею, в глазах его сквозило непонимание, словно он смотрел на родного брата-предателя, продавшего его в рабство кровожадным кочевникам.
— Ты с ним за одно?
— С кем, — Нистратов похолодел, подозревая, что опасения его, на счет возможности лишиться жизни, слишком уж рано улетучились.
Тут к нему подошел Гор, голова которого, еще минуту назад человеческая, вновь стала птичьей и, пронзительно-злобно измерил его животным взглядом. Он протянул свою страшную лапу с когтями, острыми как скальпель, к трясущейся груди, взмахнул живописно, разрезав ткань пиджака и Елисей подумал что вот и пришла его смерть, а боли он не чувствует только из-за мастерски ювелирной работы убийцы. Однако вместо того, что бы уронить на пол тело, Нистратов уронил только искусно отрезанный карман пиджака, из которого белой ласточкой выпорхнул квадратик бумаги. Внутри Елисея все сжалось, как вселенная перед великим взрывом, и он замер вытаращив глаза на планирующий листок.
Метатрон поднял его и прочитал.
— Что это? Где ты это взял? — сурово сказал он и Елисей увидел, как из-за его спины угрожающе согнувшись, выпростались крылья, сияя в полумраке комнаты.
— Что? — пропищал Носферутурс-Елисей, пытаясь рассмотреть протянутую бумажку, на которой золотыми буквами красиво переливалось:
Михаил Гелархан специалист по связям и урегулированию
— Да это мне мужик один дал… — выдавил Елисей прищемленный как блоха под двумя пристальными взглядами высших существ, — …в баре… Коньяком еще угощал. Он… он про ключ выспрашивал, — вспомнил Нистратов, — хитрый такой! Сам не пьянел, а меня опоил до чертиков.
— Это же маяк! — крикнул Гор, — что ж ты его с собой таскаешь?
— Маяк?
— Жучек! Он нас по нему и вычислил, — с этими словами, птицеголовый разорвал визитку, которая от этого задымилась и разбросала в стороны микроскопические золотистые искры.
— Я и сам его заподозрил, — разоткровенничался Елисей, — странный он был какой-то, фамилия грузинская, а на грузина не похож…
— Дурак ты, Носфературс, — выдал свой диагноз Гор, захлопывая крылья, — Никакой он не грузин, ты его фамилию с середины по кругу прочитай.
Елисей напрягся неимоверно, будто ему задали просчитать траекторию движения Марса относительно деревни Большие Лапухи с погрешностью на геомагнитные всплески солнца.
— Гер… хер… лан… Лар…гер…хан… — начал соображать Нистратов скрипя извилинами, так что в висках стало больно.
— Ар-хан-гел! — подсказал Гор, — Михаил Архангел! Слышал о таком?
Нистратов, конечно же, слышал, но что и когда вспомнить никак не мог, а от того просто закивал быстро-быстро и сделал круглые глаза, словно привидение увидел.
Из зала послышались угрожающие звуки бьющегося стекла, что-то просвистело разбившись возле входа в комнату. Громыхнула молния и по полу прошла вибрация, от которой Елисей чуть не упал.
— Надо рвать когти! — Гор ощетинил птичью физиономию и огляделся загнанным зверем, — сумку хватай!
Нистратов схватил сумку, прижав к груди.
— А что ему от нас нужно? — запаниковал он.
— Кирпич сознания, что же еще? — крикнул Метатрон сквозь шум рушащегося потолка.
— А он что плохой?
Два мифологических существа посмотрели на Елисея, как на отсталого в развитии.
— Вы люди — совсем деревянные! Ну почему у вас все так строго; плохой — хороший, добрый — злой? У него просто свои интересы, и свои, надо полагать, взгляды на происходящее. Родную структуру выгораживает. А ты что же его не узнал когда общался?
— Нет.
— Да, вот что значит отчужденец! — констатировал Метатрон с интонацией, которую Елисей не понял. Толи он его упрекнул, толи позавидовал, — Ладно летим! Надевай крылья, — кивнул он на сумку.
— Крылья? — обомлел ангел-отставник, — Как это?
В зале громыхнуло и из проема замерцали багровые огни. Казалось там началась адская дискотека.
— Тфу, ты, экий болван, — не удержался лысый Метатрон, и в секунду преобразился в великое существо от взгляда на которое дух захватывало и жизнь казалась пустяковой игрой в бирюльки. Взмахнув снопом крыльев, он легко, как невесомую букашку, схватил Елисея за талию и вспорхнул с ним ввысь. Как это получилось Нистратов-Носфературс не понял. Еще мгновение назад они стояли в комнате, а теперь неслись в кружащемся ошметками разноцветных облаков небе, над городом, смазанным и нечетким, словно находился тот под толщей искажающего картинку стекла. Рядом распахнув черные мощные крылья, плыл по воздуху Гор, внимательно осматриваясь. От всего этого Елисею стало дурно, конечности его онемели, и сознание провалилось в глубокий колодец, не имеющий дна и света.
