Но водитель, как уже было сказано, не оплошал. Он вылез из машины, остановил грузовичок и за умеренную плату добуксировался до собственного склада. Склад был расположен в подвале кирпичного дома, похожего на казарму. Это был тот самый склад, который арендовал Вова Блинов. Его-то машину и приволок во двор нанятый грузовик.
Года два назад Вова продал свою старенькую «шестерку» и купил, чуть добавив, старенькую же тентовую «Газель», или, как панибратски говорят клубники, «Газелевича». «Газелевич» возил книги нехотя, часто хворал и капризничал, и Вове пришлось-таки с ним помучиться. Хорошо еще, что в обозреваемом пространстве обретался Лешка, этот автомобильный хирург и терапевт, который непонятно зачем решил тоже заняться книжным бизнесом. Ну решил, так решил. Вова ему помогал, давая «левак» на реализацию со скидкой. То есть Лешка, ничего не вкладывая, имел свой товар и деньги отдавал только после его продажи. Да и как не поможешь, когда у тебя – раздолбанный «Газелевич», а у него – золотые руки?
– И все, Вова? Поэтому только? – так и подмывает его спросить. – Ответь-ка начистоту!
А уж если бы пошло дело начистоту, Вова оттопырил бы нижнюю губу и ответил бы кратко:
– Еще Манька.
Но мы не спрашиваем пока, не спрашиваем, чем же уязвила такую мощь и массу такая, с позволения сказать, соломина. Не спрашиваем, и все. Время не поспело.
Все так. Однако кто-то же стоял там, у «Газелевича», пока мы тут рассуждали и рассказывали, стоял, согнувшись в три погибели, уйдя телом под капот. Кто же? Точно, что не Вова: не та фигура, чтобы согнуться в три погибели и погрузиться в зев автомобиля. Впрочем, что там загадывать загадки! Не так много на этой сцене действующих лиц, чтобы не найти героя. Кому же было и стоять там буквой «Г» и копошиться в двигателе, как не Лешке?
Лешка и копошился, а в двух шагах пристроился задиком Лешкин «Жигуль», любезно подняв крышку багажника и предоставляя на выбор любые – пожалуйста– инструменты.
Но вот мотор подал признаки жизни: кашлянул, чихнул и принялся работать, правда с перебоями, кряхтя и чертыхаясь.
– Ну вот! – весело сказал Лешка. – Осталось зажигание установить, и все. Подай-ка отвертку.
Вова подал отвертку и спросил:
– Я больше не нужен?
– Нет, – сказал Лешка. – Теперь я сам.
Вова кивнул и отправился в подвал. Шестнадцать ступенек вниз – и он оказался в своих владениях. Во всех пяти подвальных помещениях высились штабели книжных пачек. Штабели были уложены технологично: по пять, семь, одиннадцать и четырнадцать пачек в основании. Таким образом, определить количество книг в каждом штабеле можно было простыми арифметическими действиями. Если бы все это перемножить и сложить, не забыв помножить и на отпускную цену, получилась бы сумма, за которую можно было бы купить не одну московскую квартиру. Но о квартире-то как раз Вова и не помышлял. Он помышлял о джипе. О мощном, сверкающем облицовкой джипе «Патруль» или «Чероки», не суть. Квартиры там, евроремонты, джакузи-макузи Вову пока что не волновали. Он был начинающим «новым русским», и начинать намеревался с джипа.
Почему же именно с джипа?
Да потому, что слаб человек, погрязший в амбициях. Взять хотя бы эпизод из недавнего прошлого. Он, Вова, сержант еще в то время милиции, обливаясь потом, налегает, как на бурлацкую лямку, на буксировочный трос и тащит свою развалюху, на которую с трудом наскреб с жидких милицейских доходов. Сзади упираются Лешка с братом, а мимо громыхает на телеге Лешкин отец, и конь его наглый задирает хвост и стреляет навозом чуть ли не в Вову. И хоть глупо, глупо и непонятно, с чего взялось, но Вове кажется в этот момент, что оба они, он и конь, как бы соревнуясь, тянут каждый свое, и конь опережает и радостно серет, а Вова только обливается потом.
– Да полно, Вова! – хочется сказать ему. – Не был ты унижен з родных краях, был как-никак милиционером, хоть в небольших чинах, но властью. И на государственной зарплате при лютой в округе безработице.
– А вот и был, – возразит на это Вова. – Был унижен. В сравнении с тем же Лешкой Борисенко. Тот же Лешка Борисенко успел уже к тому времени дважды сорвать большие деньги и просвистеть их, а я тогда денег еще и не нюхал. А вот я приеду в частный сектор города Братство на джипе, прокачусь на сверкающем внедорожнике по чутким улицам, забацав между делом нехилую музыку, и посмотрим тогда, что скажут дорогие земляки, тот же самый отец Борисенко и его чертова лошадь.
В подвальном владении были туалет и кран с раковиной, припасено было и полотенце, и мыло, и стиральный порошок для отмывания первой грязи. Вова всем этим тщательно воспользовался и, уже чистый, вошел в «канцелярию».
А в «канцелярии» на единственном старом деревянном кресле, обшитом продранным зеленым сукном, сидела Манька и лузгала семечки.
– Мань! – позвал Вова внезапно осевшим голосом.
– Ну! – ответила Манька и подозрительно посмотрела на него. Взгляд у Вовы помутнел, губа слегка оттопырилась.
– Мань, встань, я посижу.
Манька, пожав плечами, легко поднялась с кресла и не успела оглянуться, как Вова с неожиданной для его комплекции ловкостью схватил ее за тощие бока и усадил на широкие колени. О том, чтобы вскочить, нечего было и думать: Вова удерживал ее большими пухлыми ладонями, ощущая пальцами выпирающие ребра, и дурел от этого.
«Да что я им, медом намазана? – пронеслось в Манькиной голове. – Вадик ходит, головой крутит, и Вова вот…»
Вову Блинова Манька сильно уважала, как достигшего вершины.
Она вдруг перестала ерзать на Вовиных коленях: поняла, что этим еще пуще его распаляет. Повернулась лицом к лицу, положила руки на толстые плечи, и заглянула внимательно в глаза. И от ее больших зеленых зрачков в распахнутых ресницах толстый человек Вова Блинов стал терять остатки благоразумия. Еще минута… Но минуты этой ему не было дано. Хлопнула дверь, на лестнице послышались Лешкины шаги. Манька спрыгнула с Вовиных коленей и с новой силой принялась за семечки.
– Принимай работу! – весело крикнул Лешка.
– Фурычит? – спросил Вова.
– Еще как!
– Ну и хорошо, – махнул рукой Вова. Потом сказал, помолчав:
– Бери, ладно уж, восемьдесят пачек. И по рублю еще скину тебе. Уместишь восемьдесят?
– Умещу, умещу, – оживился Лешка. – Маньке под ноги еще и под локоть.
– А то оставь Маньку, – посоветовал Вова. – Я ее доставлю до метро.
– Нет-нет, – всполошилась Манька. – Я тонкая, между пачками пристроюсь. Мне не привыкать.
На том и порешили.
Прощаясь, Лешка сказал, ласково заглядывая Вове в глаза:
– Спасибо, короче, за поддержку.
– Да ладно, – ответил Вова. – Земляки же…
И отвернулся к штабелю поправить пачку.
И еще один человек страстно желал сделать коммерческий рывок и сравняться в масштабе дела с Вовой Блиновым. Прибыли Вовиной этот человек не знал, склада не видел, но догадывался, что прибыль велика, а склад солидный.
Пока что этот человек, как и многие другие клубники, пользовался в деньги Вовиным леваком, получая, разумеется, не слишком большой барыш. Сначала барыш казался хорошим, потом недостаточным, а потом унизительно малым.
– Неужели, – думал этот, безусловно, незаурядный человек, – неужели малограмотный Вова смог, а я, имея высшее (пусть и музыкальное) образование и такого мужа, – не смогу!
Да-да, не будем удивляться, этим человеком была именно Марина, жена Леонида Петровича. С кустарным творчеством и мелким арбатским бизнесом было покончено. После гибели Кости ноги отказывались нести ее на Арбат. Да и к «картинкам» душа больше не лежала. О работе по специальности не приходилось и мечтать. И когда кривая вывела Леонида Петровича на книжный рынок, она примкнула к мужу и вскоре почувствовала настоящий коммерческий азарт.
«Здесь свободный рынок, – размышляла она, – чистый капитализм. Все зависит от собственного ума и собственной энергии». Что ж, бизнес затягивает человека, как карточная игра, не разбирая пола, возраста и прежнего рода занятий. А что касается пола… Напрасно иные полагают, что страстная натура женщины стремится единственно к покорению мужского сердца; не к покорению, так к произведению впечатления, к чувству, наконец, превосходства своей, женской ауры над аурой того или иного мужика. Да нет же, не так все это! И не будьте столь самонадеянны. Уж если женщина вступит в игру – будь то бизнес, искусство или служебная карьера, – костер, который разгорится в ее душе, будет жарче любовного пылания, и с силой ее духа не сравнится сила духа самого мужественного ее соперника, будь на нем хоть усы, хоть борода, хоть накачанные двуглавые мышцы. Азартная женщина в бой за достижение цели кидает все наличные резервы, в том числе и чисто женские свои качества, дарованные природой.
Не осуждайте актрису, уступившую домогательствам режиссера ради получения роли! Она его и не заметила, режиссера этого: заплатила – и рванула дальше. И вот он, триумф. И ее купает публика в море своего восторга, ее, а не того лысого с язвой желудка, что выпустил ее на сцену!
