– Ничего вы меня силком не заставляли делать. Я очень заинтересовался вашим предложением. Это огромная честь для меня.
– Ну да – честь. Конечно, я и рассчитывала на ваши амбиции, чтобы удовлетворить свои. Решила выиграть негласный исторический спор.
– Спор? Какой? – удивился Шапошников.
– Мама, ты о чем? – с тревогой спросила Аня.
– Я сама себе в этом не признавалась, а вот сегодня всю ночь думала, вспоминала, с чего все началось. Я оказалась заложницей своей гордыни. Хотела доказать историческое превосходство своих корней. Мама всегда говорила, что это для мира он Корбюзье, а для нее он отец, которого она никогда не видела из-за того, что такова была воля людей, стоявших у власти. Потому она никогда никому не хотела рассказывать ни о нем, ни о письмах. А вот я решила, что пришло другое время, что теперь все возможно. И Андрей жутко загорелся идеей постройки дома. Такой свадебный подарок придумал, всем на зависть.
– Мама, ну в чем ты себя-то коришь? Я, правда, тоже считала начало строительства до свадьбы преждевременным, но вы меня убедили, что это долгая история и начинать надо побыстрее. Ты все правильно делала. И вообще, ты же хотела как лучше.
– Я тебя умоляю. А получилось как всегда.
– Но никак не по твоей вине.
– По моей, по моей. Письма украдены, потому что я стала их использовать. А их надо было просто хранить. Они написаны твоей прабабушке. Только она должна была их прочитать, а мы должны хранить, передавать из поколения в поколение, чтобы знать свою жизненную планку и держать ее. Главное наследие Корбю – это данный тебе, Аннушка, талант. Вот что ценно. Тебе передалось традиционное умение рода Жаннере рисовать. Они испокон веков расписывали эмалью крышки знаменитых швейцарских часов. Редкие были мастера. И в тебе это возродилось. Это лучшая память о Корбю, а все остальное – суета.
– Вы правильно говорите, Ангелина Ивановна, – не очень уверенно заговорил Шапошников, – но только почему же суета? У вас большая семья, она будет расти, а дом всех объединяет, все поколения под одной крышей. Это отлично.
– Да, это очень хорошо. Но я ведь не об этом мечтала. Меня всегда, знаете, обижали высказывания одного нашего знаменитого архитектора, который всю жизнь не любил Корбю, считал, что тот прославился на его идеях. Вот он здесь, в России, в стол работал, а тот все у него воровал…
– Вы имеете в виду Константина Мельникова?
– Видите, вы сразу поняли, о ком речь.
– Да, я встречал в его высказываниях какие-то такие намеки, но не более того.
– Да в прессе он вообще не часто выступал, а в архитектурном сообществе, конечно, любой скажет, что знаменитая капелла Роншан – это перепев известного дома Мельникова в Кривоарбатском переулке.
– Конечно, этот дом – шедевр русской архитектуры, причем с западной точки зрения – ее главный шедевр. В принципе даже Московский Кремль или собор Василия Блаженного вовсе не так интересны профессионалам. Любой западный архитектор или критик, приезжающий в Москву, на вопрос о том, что он хочет посмотреть, всегда отвечает: «Дом Мельникова». Но и капелла Роншан Корбюзье – шедевр не менее потрясающий. Да, там тоже есть ромбовидные окна, и само сооружение в виде двух цилиндров, но это общие идеи, которые разлетелись по всему миру.
– Вот именно, а разнес их Корбюзье. Были такие разговоры – да сейчас все это позабыто. Такая ведь давняя история… В 27-м году, когда дом только строился, это был прорыв в будущее на фоне патриархальных арбатских особнячков. Однако сегодня, когда все они уничтожены, этот дом кажется единственным, который парадоксальным образом сохранил черты старомосковского быта – с уютной дореволюционной мебелью, с иконой в красном углу, со своим садиком, с люком, ведущим в погреб, где хранилась картошка. Вряд ли Константин Мельников мог такое предположить, но сегодня Москву 1920-х годов, сочетание революции и деревни, мы представляем себе по его дому.
– Там ведь планируется сделать музей отца и сына Мельниковых. Константин Мельников умер году в 1973-м, а Виктору Константиновичу, надо сказать замечательному художнику, уже за девяносто.
– Кстати, именно желание создать такой музей и стало камнем преткновения в их семье. Эта история тянется уже пятнадцать лет и, наверное, скоро разрешится. Все из-за особняка на Арбате площадью шестьсот квадратных метров, с прилегающим к нему участком. Виктор Константинович решил отдать дом государству, под музей – со всеми проектами отца и со своими живописными работами. Это десятки миллионов долларов. А у него две дочери. Вот такой новый король Лир и квартирный вопрос.
– Я буквально недавно читал в «Коммерсанте» очень неприятную статью, что Виктор Мельников в присутствии свидетелей упрекал свою младшую дочь, что она якобы обманным путем получила от него дарственную на дом и намеревается его продать. Но он, Виктор Мельников, в ясном уме и твердой памяти заявляет, что никогда не подписывал документы о передаче дома в ее собственность, и на всякий случай собрал журналистов и официальных лиц, чтобы огласить завещание, которое отменяет все предшествующие документы.
– Я была на этом оглашении завещания. Честно говоря, на меня все это произвело ужасающее впечатление. Чудовищно. Чтобы девяностолетний старик перед свидетелями изобличал свою дочь как обманщицу и мошенницу – это до какой крайности нужно дойти? Вот тогда я окончательно пришла к выводу, что надо строить дом Корбюзье. Внучка Мельникова мечтает продать дом деда и продаст, я уверена. Если государство откажется делать там музей, то дочери вступят в свое право наследования. А государство откажется – и они вступят. Бедный наивный Виктор Константинович. У нас единственный в мире Музей архитектуры. Нигде такого нет. А в каком он состоянии? Вы в нем были, Володя?
– Да, был. Очень много интересного, и, видимо, очень много трудностей. Там могут работать только подвижники.
– Вот именно. Этот-то музей с трудом живет. Куда еще второй открывать? Понятно, что не будет никакого музея. Может, и правильно, что дом купит какой-нибудь богатый человек и сохранит его. На это ведь нужны деньги – куда сейчас без них… За деньги можно угробить память о своем знаменитом предке, но за деньги можно и возродить былую славу. Это и было моей задачей. Построить дом, огласить письма… Захотелось, видимо, погреться в лучах дедовской славы – благо появился бюджет. Но я все восприняла буквально. Вот Корбю хотел построить дом счастья, и надо его достроить. А он не дом хотел. Домов у него хватает и в Париже, и в Марселе, и по всему миру. По сей день во французском Фирмини-Верт работают над завершением его проектов. Город был задуман в 1950-м. Тогда же Шарль Эдуар был приглашен его строить. Так что дома Корбюзье возводятся по сей день. А тут он просто хотел счастья своей семье. Вот и все. Счастье не дома создают, а люди, которые живут в них. Вы были правы, Владимир Николаевич.
– Здесь нет правых или виноватых. Конечно, свое счастье люди сами строят, но если есть возможность делать это в большом красивом доме, то строить будет легче. Давайте пока не будем замахиваться на дома-музеи. О большом доме мы еще поговорим, а сейчас надо вернуть вашей семье письма, написанные вашей бабушке вашим дедушкой.
– Боюсь, что это уже невозможно сделать, – безнадежно отозвалась Ангелина Ивановна.
– Нет ничего невозможного. Вы, главное, не произносите больше это слово. Все возможно, и письма вернутся. Уверяю вас.
Вдруг Аня вспомнила:
– У Андрея есть друг, у него свое агентство частных расследований. Где-то у меня был его телефон. Надо ему позвонить.
– Тоже вариант. На доблестную милицию надеяться, конечно, можно, но подстраховка будет нелишней. Где там ваш номер телефона?
Выйдя из квартиры Проскуриных, капитан Кармин окончательно понял, что это дело об убийстве имеет множество подводных течений. Если раньше он это ощущал интуитивно, то сейчас, после разговора с Владимиром и Анной, тому появилось множество доказательств. Однако они свидетельствовали только о сложности дела и никоим образом не давали ответа ни на один вопрос – а вопросов между тем было множество.
«Прежде всего необходимо связаться с нотариусом, – рассуждал про себя Кармин. – Он и нотариус, и обладатель генеральной доверенности. Как-то это подозрительно. Но о чем это говорит? Что-то они там нахимичили, но что? Сейчас же надо звонить этому, как там его… а, вот, Константину Евграфовичу».
Сев в машину, Кармин достал мобильный и набрал номер телефона. Ответ, который он услышал, в общем-то не очень удивил капитана: «Абонент временно недоступен».
«Интересно, неужели, имея клиентов, которые дарят любовницам квартиры стоимостью в несколько миллионов долларов, душеприказчик ездит на метро? – усмехаясь неправдоподобности такого предположения, подумал капитан. – Ну, допустим, допустим, что так оно и есть. Значит, пока будем заниматься законной вдовой безвременно погибшего наследодателя убиенной наследницы. Вот ведь как – богатство осталось, а обладатели мертвы. Кто теперь за него бороться будет? Это надо уточнить у Зацепина».
