Так Роуленд неожиданно попал в Квибо, где на целую неделю оказался прикован к больничной койке. Когда его дыхание и давление пришли в норму, он вышел из больницы и поселился в дешевом отеле Старого Города. Времени в его распоряжении было много, и он решил воспользоваться им, чтобы изучить город. В архитектуре его сошлись три мира: замысловатые стены инков, колониальные дворцы завоевателей XVI века и лубочные кварталы нищих латиноамериканцев. Роуленду эта смесь показалась пьянящей.
Пока он выздоравливал, освободилось место помощника хранителя в Музее культуры Анд в Квибо. Он подал заявление и его вызвал на собеседование главный хранитель, Джон Форрестал. Этот американец выглядел лет на шестьдесят; долговязый человек с седеющими рыжими волосами, сутулящийся, как все высокие люди. Собеседование прошло успешно, и они друг другу понравились.
Форрестал рассказал Роуленду, что предыдущий помощник хранителя ушел на более прибыльную государственную службу.
– Но вы, – сказал он, – кажетесь мне человеком, который не мечтает о богатстве, поскольку имеет в жизни другие интересы.
Роуленд понял, что это одновременно и комплимент, и скрытый намек на то, что зарплата будет не очень высокой.
– Спасибо, – сказал он. Форрестал поднялся.
– Добро пожаловать на борт, – сказал он. Лучи яркого закатного солнца Квибо, пробившиеся сквозь окно кабинета, осветили тонкие рыжие волоски на его руке, которую он протянул Роуленду.
Последние двадцать лет жизни Форрестал провел, пытаясь сохранить древности Квибо. Он был предан этому делу больше, чем многие коренные жители города. Некоторые члены Совета Музея приложили руку к разграблению древних захоронений и археологических раскопок и продаже их на международном черном рынке.
Форрестал (который на самом деле был на двадцать лет моложе, чем подумал Роуленд) умел сносить подобные неприятные факты реальности.
– Мы делаем что можем, – говорил он, – и это не всегда совпадает с тем, что мы хотели бы делать.
В этом человеке многое причудливо смешалось. Как-то утром в субботу он пригласил Роуленда на чашечку кофе с булочками в маленькое кафе рядом с музеем. Когда они шли на работу, он очень старался не наступать на дождевых червей на тротуаре и даже перенес нескольких в тень. И при этом в тот же день он взял с собой Роуленда на бой быков – и там его, кажется, совершенно не волновало, что быки страдают.
Роуленд с трудом выдержал зрелище столь отвратительной жестокости.
Форрестал заверил его, что он просто неправильно смотрел спектакль, и бои быков – это на самом деле совершение древнего жертвенного ритуала.
– Бык представляет трагического героя, – сказал он, – а матадор символизирует произвол судьбы. Он перебьет ему спинной мозг, чтобы его смерть была относительно безболезненной.
Роуленд очень старался посмотреть на действо с этой точки зрения. Но, как он ни старался, он видел только великолепно одетого мясника, который протыкал шею быка шпагой, с большим трудом находя его спинной мозг; и шатающееся испуганное животное, которое истекает кровью из сотни ран.
Это был последний раз, когда Роуленд ходил на бой быков.
Он довольно близко познакомился с Хильдой, женой Форрестала. Хранитель очень гордился ее благотворительной работой и самоотверженностью: по образованию она была медсестра и ежедневно работала в латиноамериканских кварталах. Она была болезненно худа, потому что получила от своих пациентов больше заразы и лихорадки, чем ей было предназначено.
Роуленд часто бывал у них в гостях, в старом каменном доме на склоне холма. Стены дома были украшены старыми ткаными одеялами с древними символами; здесь стояла грубая мебель, сделанная здешним столяром из ныне редкого здесь красного дерева. Только фотография корабля со Статуей Свободы на заднем плане да шкаф с «Британской энциклопедией» и множеством книг на английском указывали на то, что Форресталы, вероятно, откуда-то приехали.
В один из таких вечеров, когда Роуленда пригласили на ужин, он пришел до того, как Форрестал вернулся домой из музея. Хильда встретила его и предложила выпить. Впервые он оказался с нею наедине.
– Вам, наверное, очень нравится ваша работа с бедняками, – сказал он. И был потрясен ее ответом.
В ответ она зарыдала. Он встревожился и спросил, что случилось.
– Почему мужчины всегда тащат жен в эти жуткие места? – всхлипывала она. – Почему они не могут найти себе занятие в своих странах? Зачем они едут в эти богом забытые части света?
Некоторое время она безутешно рыдала, а потом успокоилась.
– Пожалуйста, извините меня, – сказала она, – я просто очень устала. Я боюсь, что умру здесь. Я бы все на свете отдала за то, чтобы уехать обратно в Соединенные Штаты. Там наш дом. Я хочу снова говорить на родном языке и дышать чистым воздухом.
– А вы говорили об этом Джону? – спросил наконец Роуленд. – Что он об этом думает?
– Нет, я не говорила ему, – сказала она. – Вы довольно хорошо его знаете. Он никогда не простит меня за это.
И Роуленд подозревал, что она права.
Ему было жаль слышать, что семья Форресталов была не такова, какой казалась, потому что они ему очень нравились. Но еще больше ему нравилась их светловолосая дочь Елена, которая родилась в Квибо двадцать лет назад. Впрочем, чувство, которое испытывал к ней Роуленд, уже перестало быть просто симпатией.
Когда он начал работать в музее, она была в научной командировке: музей нанял ее искать и изучать места, представляющие археологический интерес. Через три месяца она вернулась, и Роуленда с ней познакомили. Она сразу ему понравилась. У нее был кабинет в музее, и они часто разговаривали. В ней слились оба ее родителя – она была практичной идеалисткой.
Одно повлекло за собой другое. Еще не понимая этого, Роуленд влюбился, и – чудо из чудес – она тоже полюбила его. Как будто ее специально воспитывали для Роуленда. Их интересы к археологии и антропологии прекрасно дополняли друг друга: оба любили выкапывать то, что спрятано. Даже их разговоры о работе были формой признания в любви.
Что касается их физической близости, временами, когда они соединялись, Роуленд чувствовал, что они стали единым целым – как деревья, которые прививают друг к другу, и они становятся новым видом. Елена считала, что растущее чувство их физической зависимости друг от друга было внешним проявлением глубокой духовной близости.
Родители Форрестал одобряли этот союз. Предполагалось, что со временем любовники поженятся.
У Роуленда, конечно, была проблема. Он не сказал Елене, что был женат. Пытался заговорить об этом несколько раз, но она была так убеждена в предопределенности и уникальности их любви, что он боялся, как бы его признание все не испортило. В ее представлении история их любви была настоящим чудом: таинственного незнакомца (Роуленда) из далекой страны (Канады) судьба приносит через моря в экзотическое место (Квибо), где он встречает родственную душу (Елену); они влюбляются друг в друга с первого взгляда (почти), женятся и живут долго и счастливо.
Роуленду нравилась ее история. Но ему казалось, что правда может быть ничуть не хуже: после неудачной женитьбы неугомонного путешественника (Роуленда) счастливый случай выбрасывает его на берег в далекой стране, в странном городе (Квибо); и там он наконец находит (разве это не такое же чудо?) женщину с идеально подходящими ему интересами и характером; они женятся (естественно, после его развода) и живут долго и счастливо.
Или что-нибудь в этом роде.
Роуленд знал, что в конце концов ему придется рассказать Елене эту историю; но не прямо сейчас, когда она так счастлива. Поэтому он продолжал откладывать момент, когда ему придется рассказать об ошибке своей молодости.
Елена попросила его пойти с ней и командой из шести местных рабочих в экспедицию; им нужно было исследовать несколько глубоких пещер в горе Аррибо. Ее отец полагал, что древние люди могли использовать эти пещеры для своих ритуалов и что в них могут быть спрятаны какие-нибудь артефакты.
После недельного похода по лесам и предгорьям экспедиция добралась до горы Аррибо. Та была частью Великих Кордильер, которые, несмотря на размеры, по геологическому возрасту были совсем молодыми. Горы вызвали у Роуленда меланхолию.
– Каждый раз, когда я их вижу, Елена, – сказал он, – я понимаю, как быстротечно человеческое существование.
– Вот поэтому, Роуленд, – сказала она с улыбкой, – мы никогда не должны терять то время, которое у нас есть.
За это он полюбил ее еще больше.
Они разбили лагерь у входа в пещеры и начали работать. В первые два дня древних находок было немного. Отыскали только несколько петроглифов, уже описанных предыдущими экспедициями. Разочарованные, они вылезали наружу и проводили ночи в палатках у пещер.
