В паническом страхе и отчаянии все Тимурово окружение по команде спешилось, стало на колени вокруг полководца. Сам Тимур с коня не слезал, он махал саблей, с азартом рвался в бой, и не было страха в его глазах. Добраться до него противник еще не мог. Стрелы, хоть их теперь и было мало у пехотинцев, изредка долетали и до него, но ни одна не угодила. Спасая полководца, охранники буквально силой стянули его с коня, и в этот самый момент сразу две стрелы сразили его скакуна.
Кольцо вокруг Тимура стремительно сжималось. И вскоре ему пришлось со своей саблей не воздух рассекать, а отбиваться. И что он видит? Один высокий вражеский воин без шлема, в крови и поту, так что лишь по пряди волос видно — он рыжий, и щита у него нет, в обеих руках по мечу, что ни взмах — косит всех, и прямо рвется к Тимуру, рыча:
— Наконец-то ты мой, подлый Хромец!.. Ух-ух! — на выдохе, как снопы, срубает охрану Повелителя. — Сейчас я доберусь и до твоей обезьяньей башки, мерзавец. Будет она вечно в ряду чучел стоять.
Тимур дрогнул — он узнал этого молодого воина.
— Солнечный мальчик — Малцаг?! — вскрикнул он.
— Да, это я, как и обещал. Куда бежишь, стой! Сразись со мной в честном поединке.
Описывая этот эпизод, историки рассказывают, что люди Тимура притащили арбы, связали их и сделали для предводителя своеобразную защиту. На самом деле все было иначе. Да и как могли арбы появиться на передовой. Это сам хромой Тимур умудрился в страхе добежать до тыловых войск, до берега Терека, а там спрятался между арбами. На выручку Повелителю бросился эмир Сабук со своими людьми. И их одолел доблестный Малцаг.
— Вылезай из-под арбы! — уже настиг Малцаг Тимура, и в этот критический момент на выручку деду подоспел любимый внук Тимура, его надежда — Мухаммед-Султан, а вместе с ним и новое секретное оружие Тимура: огнестрельное, или огненные копья. Малцаг с этим новшеством уже был знаком и не отступил. А вот его воины испугались, дрогнули, бросились бежать. Лишь Малцаг еще яростнее кинулся на командира, пытавшегося защитить своего деда.
Сверстники, Мухаммед-Султан и Малцаг, уже сходились в бою, и сейчас они скрестили оружие. На сей раз Малцагу не повезло: огненное копье пробило его кольчугу на спине. Ран на теле Малцага было и так много, весь в крови, но эта его сбила с ног. Сам Малцаг был для своей пехоты тем же, кем и Тимур для своей армии. После падения Малцага пыл и движущая сила нападавших угасла. Однако пехотинцы-земляки не бросили раненого командира. Зная, что обратно им не уйти — далеко зашли, они с боем пробились к родной реке, а там буйный Терек понес их с собою.
Страшный бой между тем продолжался. Потоки крови и груды тел мешали атакующим. Тимур уже не мог управлять расстроенным войском, армия Тохтамыша напирала со всех сторон, и поражение Тимура было неминуемо. Однако и здесь судьба ему благоволила.
Уже после полудня, а еще более к вечеру в войсках Тохтамыша стала сказываться нехватка воды. Было нестерпимо жарко. Кругом голая степь. И если армия Тимура была прижата к реке и вода ей доставлялась, то у побеждающей было армии Золотой Орды прямого доступа к реке не было. Не противник, а жажда, обессилившая людей и коней, не дала войску Тохтамыша добить Тимура в первый же день сражения. (Этот опыт Великий эмир применит несколько лет спустя во время сражения при Анкаре и с Баязидом Молниеносным.) И хотя первый день, бесспорно, был за ханом Орды, битва не закончилась. Впереди были вечер и часть ночи, когда ошеломленный неудачей Тимур, напившись, тяжело спал. А задолго до утра он пробудился, вызвал Моллу Несарта играть, значит думать. Все еще впереди!
* * *
Тимур на Тереке — это не тот молодой авантюрист, который захватывает Трансоксиану, стойко переносил все невзгоды и тяготы бескрайних пустынь. Как климат и природа благодатного Кавказа отличаются от суровости песчаных дюн, так и Тимур под старость, вкусив роскошь персидских дворцов, уже не хотел терпеть походные лишения: в спешно оборудованном войлочном шатре легкий угар, запах жаркой еды, вина. Нет, в таких условиях играть, тем более сосредоточиться, он не может. По приказу золотой шахматный стол выносят на воздух. Лишь маленькое масляное кадило освещает фигуры. Кругом темно, на левом берегу Терека, ни в лагере Тимура, ни Тохтамыша — ни единого костра — это и секретность, да и нет нужды: все бойцы, кто уцелел в этой мясорубке, мертвецки спят. Только вокруг станов главнокомандующих большое оживление. Им спать нельзя, вновь предстоит бой не на жизнь, а на смерть, правда, смерть простых воинов.
…Сделав ход, Тимур посмотрел на жалкую, сгорбленную тень худого Моллы Несарта. Его лица он не видит и даже не представляет, ему он, как, впрочем, и все другие люди, кроме родных, на одно лицо. Однако сейчас Тимур почему-то захотел увидеть выражение лица этого человека: «Что он сегодня увидел? Как он этот бой оценил? Каково его потрясение от этого сражения?»
— Ну и каково тебе? — сквозь ночную темень хочет Тимур разглядеть лицо Моллы.
— Здесь ничего, тихо, — глубокая тоска в голосе Несарта, — но ты пойди в степь, в сторону побоища, там до сих пор стоны — нечеловеческие муки.
— Хм, ты не воин, тебе не понять.
— Где мне такое понять?
— Смерть за веру — счастливый удел бойца.
— Что ж ты так прытко бежал, про хромоту забыл, все за телегами прятался, чуть ли не в гареме скрылся?!
— Молчи! — взревел Тимур, эту сгорбленную тень он почему-то не посмел ударить, зато с яростью опрокинул шахматный стол. И что греха таить, ранее он любил лицезреть поле своей битвы — поле своей победы, ощущая под стоны людей и коней свою силу, мощь и избранность.
Сегодня этого не было, и он ни шагу не посмел сделать в сторону степи, наоборот, направился в сторону Терека. Ночь холодная, непроглядная, темная, даже река сливается с берегами. И если бы не частый всплеск — вверх на нерест осетр идет, звуки лягушек по заводям и веяние прохлады, не понять, что рядом река. А за ней, там, где позади остались снежные горы, совсем мрак. И вот одна, вторая и еще вспышка — там по вершинам катится гроза, и оттуда веяние садов, откуда-то доносится ранний крик петуха. И пусть его голос одинок, но он есть, он живой. А ведь по тому селу его армия прошла, значит разорила. Видно, не до конца. Видно, и он где-то слабинку дал, что-то не рассчитал, на что-то, более чем надо, не понадеялся. Его думы прервал хлесткий всплеск. Понимает он, что это большая белуга в прибрежных водах икру мечет. Но Тимуру тревожно: может, это солнечный человек, Малцаг. Ведь он тоже в реке скрылся.
С ним редко случалось, но сейчас в его сердце закрался страх, даже защемило в груди. Он хотел бежать, бежать из этого благодатного края, где такие сердечные, светлые люди, в свой пыльно-песчаный, покорный Самарканд. И он уже пятился от реки с не твердым, но таким предубеждением, как крупная капля, а потом отголоски предгорной грозы достигли и этого берега Терека. Гроза — это его стихия. Эти далекие молнии, этот глухой, очень далекий раскат словно зарядили его, взбодрили:
— Нет! Не отступлю! — и это не о позициях в данном бою, это о жизненной позиции. — Только вперед! Только в этом мое величие и предназначение. А то, что тысячи гибнут, так и белуга икру снесет, сама зачастую подыхает. Такова жизнь! Вперед!.. А Тохтамыш — трус, мерзкий трус. Вижу его насквозь. Нужно терпеть и нужно думать. Думай, башка, думай.
Опять расставлены шахматы, вновь перед ним достойный соперник — сгорбленный Молла Несарт, усталый, скорбный. Да это Тимура еще больше воодушевляет. После скорых первых ходов его мысли и желание в нужном тонусе, и он призывает к себе Едигея. Молла Несарт был невольным свидетелем их предыдущего торга. Но, видимо, что-то не сработало, где-то не договорились, ибо вид у Едигея совсем неуверенный: грамота была, да ей кто-то, а может, оба не следовали. И вот снова торг, и не простой, раз теперь и слуха Несарта боятся. Отойдя в сторону, шепчутся.
— Иса-бек — мой брат, — в полный голос стал утверждать Едигей, — и верен данному слову. Но ты, о Повелитель.
— Молчи, — напирает на него Тимур, — все изменилось. Они снова заговорщицки шепчутся, Молла Несарт даже брезгует в их сторону смотреть, тем более подслушивать, и так ясно — идет грязный торг.
— Золотая Орда — твоя! — наконец в гневном нетерпении выкрикнул Тимур.
Это Едигея не убедило. Был вызван писец. Тимур его торопил и как поставил тамгу на грамоте, стал буквально выталкивать Едигея, подгоняя:
— Быстрее, быстрее, пока не рассвело, посылай лазутчиков к брату.
После этого были вызваны все командиры. По диспозиции им что-либо дельное Тимур сказать на сей раз не мог, они сами лучше владели ситуацией. Он должен был воодушевить их:
— Мои верные бахатуры! От захваченного в Золотой Орде вы получите не одну треть, как обычно, а, я обещаю, две трети — ваши!
