– У вас очень выразительное лицо, Аня, – вдруг мягко сказал Курков и улыбнулся.
«Ну, начинается, – решила я. – Поговорили о бизнесе, напустили умного тумана, а теперь перейдем к моему лицу, а потом, конечно, – к шее, и рукам, и т. д. И даже фотография детей тебя не остановит…»
– Нет, я не в этом смысле, – усмехнулся Курков, словно прочитав мои мысли. – Это не комплимент, я не собираюсь вас кадрить. Наоборот, делаю вам замечание: учитесь владеть своим лицом. Везде, даже в работе с партнерами. А то я вижу по вашему лицу, что вы обо мне думаете. И признаться, ничего хорошего я не прочел. Вы думаете, что я хочу использовать вас, чтобы скомпрометировать Власова. Стоп, не краснейте, вы же следователь!
Но, конечно, он не отказал себе в удовольствии понаслаждаться эффектом. И даже тем, что я разозлилась. А потом сказал:
– Ладно, не злитесь, давайте мириться. Тем более что я действительно виноват перед вами…
Я опять глянула на него удивленно: что еще? Новая ловушка?
– Видите ли, Аня, все, что я пока сказал, – чистая игра ума, к делу не пришьешь. Но мы с вами не можем ждать, пока Котов найдет среди своих следователей предателя, верно? Поэтому что мы с вами сделали? Мы их поторопили. Точнее, я один, но за ваш, извините, счет. Помните, вы вышли из МУРа, отправили шофера в гостиницу, а сами пошли по Страстному бульвару…
Какая-то смутная догадка уже забрезжила в моем сознании, я спросила:
– Вы… вы за мной следили?
– Ну, не я персонально, конечно. Я не занимаюсь оперативной работой, у меня другая должность… Но дело не в нашей слежке. А в том, что, кроме нашей слежки, была еще одна. И угадайте – чья?
Я пожала плечами.
– МУР, – сказал он. – Вы у них под колпаком. С той минуты, как вы вышли от них с Петровки…
– Откуда вы знаете? – разозлилась я уже не столько на него, сколько на себя, ведь я не чувствовала за собой слежки, когда шла по Страстному, а, оказывается, их было даже две!.. Но что, если он опять пытается взять меня «на пушку»?
Тут генерал молча положил на стол веер черно-белых фотографий. На трех из них было видно, как на темной и мокрой аллее двое бойцов спецназа ногами избивают женскую фигуру, а еще на двух – стоящие поодаль «Жигули» без номерных знаков и с двумя мужскими фигурами внутри…
– Они вели вас – как по-вашему, зачем? – сказал генерал.
И тут меня как пронзило.
– Вы!.. – Я даже задохнулась от возмущения: меня били ногами, и люди Куркова видели это, докладывали ему по радио, а он… – Меня убивали, а вы!..
Он поднял обе ладони упреждающе-сдающимся жестом, чтобы я не успела назвать его подонком или еще похлеще. И сказал покорным тоном:
– Да, я нехороший человек. Согласен. Но такая у меня работа. К тому же нам с вами дали 24 часа, и не забывайте – речь идет не только о жизни Горячева и его жены. Никому их жизни были бы не нужны, если бы Горячев не затеял то, что он затеял, – спасти Россию от катастрофы. Значит, речь идет о покушении на будущее нашей страны – как ни громко это звучит. Горячев – это действительно наш последний шанс. Так что садитесь. Садитесь и успокойтесь, пожалуйста, ведь с вами все обошлось… Да, я организовал разгон этих демонстрантов, их погнали с Пушкинской площади на Страстной, вам навстречу. А как еще я мог создать опасную для вас ситуацию и посмотреть, будут ли вас муровцы спасать или нет? Вот когда вас били ногами, а они сидели в машине и спокойно смотрели – все стало ясно. Они были не прочь, чтобы вас вообще убили. И это уже не просто игра моего ума…
– Значит, и весь разгон демонстрации – тоже вы? – тупо спросила я, только теперь полностью постигая, что же происходило вокруг меня и из-за меня несколько часов назад на Страстном бульваре.
– Ну да… – сказал он просто, как о самом обыденном. – Вы же пошли пешком и облегчили мне задачу.
«Все-таки он добился своего – обозлил меня против МУРа», – подумала я. Но именно поэтому сказала:
– Но и ваши люди видели, как меня убивают, и не вмешались! Значит, и вы хотели, чтобы меня убили!
Он вдруг встал со своего кресла, прошелся по кабинету и остановился напротив меня:
– А вы трудный орешек, Ковина. Но давайте так: я вам скажу, как я думаю выйти на заговорщиков. А вы уж сами решите – хотел я, чтобы вас убили, или нет. Идет?
Я молчала.
– Так вот, – сказал он и зашагал по кабинету, – у нас сейчас нет времени возиться с МУРом. Да, скажет Котов, я послал этих оперативников охранять Ковину, а они, мерзавцы, не заметили в темноте, что это именно ее бьют ногами. Или он иначе скажет: мол, да, мои оперативники хладнокровно следили, как ее убивают, чтобы скомпрометировать этим меня, Котова! А может, они и правда хотят завалить Котова, кто знает?.. Короче, этих оперативников накажут, даже выгонят из МУРа и – концы в воду! А мы себя разоблачим и затянем все дело. Что кому-то как раз на руку – загнать нас в цейтнот. Поэтому я предлагаю поступить иначе. Бросить все это расследование, забыть про МУР и зайти с другого конца… – И Курков опять остановился напротив меня – усталый мужик с мучнистым лицом, высоким лбом, двумя залысинами по бокам и гладко зачесанными назад короткими седыми волосами. Но в посадке его чуть откинутой назад головы чувствовалась уверенность в своих силах, даже надменность. – Кто-то убрал американскую гадалку, потому что она может раскрыть заговор против Горячева, – сказал он, чуть раскачиваясь на носках своих мягких черных туфель. – Но если они похитили одну гадалку, почему бы им не похитить еще одну? А? Предположим, Горячева найдет еще одну гадалку, которая тоже может предсказывать будущее. И тогда…
– Где же взять такую гадалку? – усмехнулась я, смутно предчувствуя какую-то новую для себя беду.
– Где? – переспросил он вдруг и показал на меня пальцем. – Вы ее найдете!..
– Я?! Где?
– Не перебивайте старших по званию, Анна! – усмехнулся он. – Завтра, а точнее, уже сегодня вечером Горячевы улетят в Сибирь – это решено. Мы не можем рисковать его жизнью, а кроме того, там, под Красноярском, живет одна пророчица, знаменитая на всю Сибирь, Пелагея Скворцова. Так вот, вы полетите в Сибирь с Горячевыми. Это естественно. Там вы с Ларисой тайно посетите эту гадалку, но, конечно, она вряд ли скажет что-то толковое. Однако Лариса не успокоится. Или вы уговорите ее – не важно. Важно, чтобы вы через пару дней прилетели с этой гадалкой в Москву – якобы поближе к месту, где должно быть покушение. Ведь и американка не могла все сказать на большом расстоянии. Ну и когда вы с этой гадалкой прилетите в Москву… Вы поняли меня?
Честно говоря, я смотрела на него с оторопью. Это был замечательный план – ничего не скажешь! Кроме одной детали – я могу опять получить чем-нибудь тяжелым по голове. И уже не от бойца спецназа, а от настоящих преступников. Которые даже американку выкрали из «Пекина» без единого следа…
Я вздохнула и отвела глаза к окну. Ну как я могла согласиться на эту затею? Он, Курков, будет сидеть в этом кабинете и дергать за ниточки, а я и какая-то красноярская гадалка Скворцова должны стать приманкой в его ловушке для заговорщиков.
– Не беспокойтесь, Аня, – сказал Курков с улыбкой. – Вы будете прикрыты моими людьми. А я не ошибаюсь. Иначе я бы не сидел в этом кабинете.
– Ну да! – Я скептически усмехнулась. – У вас тут даже часы идут неправильно!
Он вскинул глаза на стенные часы с пятью циферблатами, потом поглядел на меня. В его взгляде было искреннее недоумение.
– Почему неправильно? Это точнейшие часы «Таймекс»!
– Но они же показывают разное время!
Он посмотрел на меня внимательно, как на серьезно больную:
– А-а… а вам не сказали, кто я?
– Нет… А кто вы?
Он облегченно вздохнул, словно врач, который только что отменил смертельный диагноз своей родной дочери. И улыбнулся устало:
– Эти часы показывают точное время, но в разных странах. Это – Вашингтон, это – Лондон, это – Каир, а это – Токио. Видите ли, Аня, я начальник Первого Главного Управления Госбезопасности по всем операциям за границей. И если я еще не ошибался там… то уж с этой операцией мы с вами как-нибудь справимся, а?
Я молчала.
– Хорошо, – сказал он. – Помните, как вы сказали Ларисе Максимовне, что невозможно играть против рока? Это неверно. Мы здесь этим занимаемся каждый день. Например: покушение на Горячевых назначено гадалкой после запуска израильского спутника, верно? Ну а если я задержу этот запуск на несколько дней?
01.45
Черная кагэбэшная «Волга» подвезла меня к входу в гостиницу «Пекин», и я снова убедилась, что Лариса ошиблась, сказав, что в «Пекине» нет 15 проституток. Видимо, только что закрылись и валютный бар на втором этаже, и гостиничный ресторан, знаменитый своей уткой по-пекински еще во времена моего студенчества: двери гостиницы были открыты настежь, из них вываливались сытые компании пожилых, не моложе пятидесяти, мужчин с сановными лицами – не то разбогатевшие тузы-кооператоры, не то наша партийно-советская элита обручь со стильными московскими телками. Один из мужиков был похож на какого-то знаменитого актера, фамилию которого я так и не смогла вспомнить, второго я, кажется, видела сегодня по телевизору… ну да, это же теледиктор Кириллов!
