— Вася, познакомься! Это мой родной брат. Приехал к родителям в отпуск и к нам в гости зашел.
— Я глянул, а они и впрямь на одно лицо. Даже голоса одинаковы. Мне так неловко стало, нашел к кому приревновать! — рассмеялся Василий.
— Это как я свою приревновал к соседу. А они с детства на одной лестничной площадке росли. Учились н одной школе, сидели за одной партой, дружили до самого аттестата и после него. Но были не больше, чем друзья. Всегда выручали один другого...
— Чего ж не поженились?
— Слишком хорошо друг друга знали,— ответил водитель, опустив седую голову.
— Слишком часто в жизни нас обманывали. И не только женщины. Оттого никому не верим,— сказал Егор.
— А кому поверишь, если родной брат так подставит, что мало не покажется,— подал голос оперативник Шурка. Он давно съел уху и теперь допивал чай, обняв кружку большими, натруженными ладонями.
— Что случилось, Саша? — повернулся к человеку Лукич.
— Да так, мелкая неприятность,— уставился в кружку. Помолчав, заговорил:
— Я когда вернулся с армии, три года работал в кузнечном цехе. Купил подержанную «копейку» и ездил на работу. Ну, а Борис пристал, дай смотаться к родителям в деревню за картошкой. Ну, я дал. Борька обещал и мне пару мешков подкинуть. Он поехал, а я жду. День прошел, ни картохи, ни машины, ни Борьки! Жду еще день. На третий дергаться стал, звонить начал, а мне никто не отвечает. Я своим позвонил, в деревню. Отец трубку взял. Ну, и ответил, что я еле на ногах устоял, мол, нет больше у тебя машины, и Борька в больнице помирает. Лобовое столкновение с грузовиком. Неизвестно будет ли жив.
— Да машина хрен с ней! Главное, что братан жив! — встрял Лукич.
— А что ему сделается? Он и не в таких переделках побывал и сухим из воды вылез. Так и в этот раз, через две недели его выписали. Ну, я к нему с разговором. Мол, давай компенсируй машину. Ведь из-за тебя без транспорта остался. А он оскаляется и предлагает:
— Возьми мой велосипед!
— Я чуть по фазе не поехал. Хотел ему еще одно лобовое столкновение изобразить, чтоб у него мозги на место встали. Но тут его баба встряла, давай совестить:
— Чего пристал, дай человеку поправиться, он еще ни в себе! Пощади брата, ведь он родной человек. Неужели твоя ржавая рухлядь дороже Борькиной жизни? — повисла у меня на руках. Короче, ушел я от них ни с чем. Поверите, они меня еще упрекнули за то, что я им на лечение не отслюнил. Вот где отморозки! Мне так обидно стало!
— На чем же порешили? Как договорились? — опросил Лукич.
— Раздел меня Борька как липку. Продал в деревне бабкин дом, какой она на обоих еще перед смертью писала, и ни слова мне не сказав, уехал отдыхать на море. Понятно, что просадил все деньги. Когда его спросил, где моя доля, он по локоть отмерил. Вот тут я ему нее высказал. Дал в морду от души. И ушел, прокляв козла. А он в суд заявление принес на меня. За моральный ущерб хотел сдернуть. Но не обломилось. А тут и я н милицию пришел работать. Про Борьку, честно говоря, забыл. Время прошло. Мы не общались. Я из-за него даже к родителям не ездил. Обиделся за все. Тут смотрю, привозят в наш отдел бабу. Всю как есть избитую. Лица нет, сплошной синяк. Я и внимания не обратил на нее, сколько таких за день привозят, сами знаете, ни счесть.
Мужчины у костра согласно закивали головами.
— А тут слышу, окликает меня по имени. Я всмотрелся, узнал жену Бориса. Она и сказала, что случилось,— хмыкнул Шурка и продолжил:
— Борька жадным был всегда. Но я не думал, что до такой степени. Жена его втихаря свой вклад на книжке завела, на всякий случай. Ведь она не из его денег брала, из своих, сама в торговле работала. А Борька требовал, чтоб все деньги у него были. Но разве может женщина прожить без заначки от мужика? Такого не бывает. А Борька, как назло, решил купить машину и собирал на нее каждую копейку. Жене эти колеса были по барабану. Она ими не болела. Тут же, как на горе, брат залез к ней в сумку и увидел сберкнижку. Поначалу обалдел, потом потребовал, чтоб жена закрыла свой счет, а деньги ему отдала. Баба тоже по локоть отмерила. Вот тут и началась свара. Чуть не убил Феньку, душить пытался, голову пробил, за топор хватался. Кулаками так вломил, все требовал сознаться, кто давал ой деньги, и для чего копила их? Вот так его заклинило. Хорошо, что соседи вызвали милицию, и та быстро приехала. Борьку в психушку отправили мигом, а бабу! к нам, чтоб разобраться, кто шухер заварил. Ну, невестку быстро домой отправили, а братан и нынче с психами тусуется. Вот такие теперь родственнички, лучше б их и не было никогда!
— Больной он у тебя. Параноик! Это очень серьезно. И, что самое плохое, та болезнь неизлечима. Она до смерти, как клеймо, вместе с завистью рождается. Ты его навещал в больнице? — спросил Лукич оперативника.
— Ну, я же не параноик! Зачем попрусь к придурку? Сам понемногу пережил случившееся. Жена поначалу пилила. Но я ее отгавкал один раз, чтоб душу не царапала, с месяц дулась, теперь отстала, а я за это время; «шестерку» купил. Тоже подержанную, но моложе той, «копейки». Вот тут легче стало. Забыли прошлое вместе с родственниками. От них кроме неприятностей ни черта не получишь. Я из-за братана со стариками разругался вдрызг и в деревню к ним не езжу.
— А вот это зря! Им обоих жаль. Но твои возможности лучше Борькиных, хотели вас подравнять по условиям, но коряво получилось, старики в том не виноваты. На них обижаться не стоит. А Бориса прости. Ему собственная жизнь — самое большое наказание, потому что радости в ней не видит. Все мимо его разума и сердца идет, все не впрок. Он сам себя каждый день убивает жадностью и обидами. В конце концов, самого себя погубит. Прости его! И сам стерегись такой участи. Не требуй с него за разбитую машину. Это гнусно и подло по отношению к брату. Радуйся, что он выжил. Машину купить можно, а вот брата попробуй, сыщи! Какой бы ни-был, он родной человек! Сочувствия тебе не хватает. Ведь Борис за деньги чуть жену не убил. Надолго мог в тюрьму загреметь...
— Кто б о нем печалился!
— Эх-х, ничего ты не понял, молодой, не дорожишь своими. А как думаешь, у всех хорошая родня? Нет, дружок! У каждого из нас свои горбы. Вон, родные дети, еще не выросли, а уже достают до печенок, курят, гуляют
с малолетства. И мои сыновья росли не без проблем. Гоже хватило лиха. Пока их на ноги поставили, жизнь уже прошла. Зато теперь сами возмущаются, в кого дети уродились отморозками? Себя забыли! В зеркало не смотрят, в памяти не копаются. Тогда и вопросов не задавали бы. Давно ли поумнели? Ведь сущими зверенышами росли. Не верилось, что людьми станут,— продохнул Лукич.
— Это верно, пока их вырастишь, своей жизни не увидишь,— согласно кивал головою водитель.
— Вот вы с Борисом оба взрослые, а ума ни у кого. С обоими и сегодня старики мучаются. А у вас ни тепла, ни разума. Нашли на ком оторваться, на самых родных и беззащитных людях. Нет бы, понять и пожалеть их, гак еще горя добавляете. Может, поймете, когда их не станет, может самих клюнет в задницы, если детки постараются. Тогда быстрее доходит, за что сверху наказание получил, где сам обосрался!
— Я перед Борькой не виноват!
— Еще как! Ты с него машину потребовал, когда брат на свои колеса не встал, болел. Как язык повернулся? Нет бы, порадовался, что он живой остался, может, разговор иначе повернулся. Сам какой-то выход предложил. А ты буром попер, вот и получил по рогам!
— Да ничего бы он не предложил. Он с детства не умел делиться, все под себя греб! Такая натура у него, вонючая.
— А и у тебя не лучше,— осек Лукич резко.
— С чего взял? Почему? За что на меня катишь?
— Помнишь, у вашего следователя сын родился. Он привез угощенье, выставил на стол. И вы налетели как воронье, пили, ели, но никто из вас ни копейки не положил, грошового подарка не купил ребенку. Хотя того требует обычай! Наш, старый, русский, по какому никто не может войти в дом младенца с пустыми руками! Непорядочно это, стыдно. А вы все сделали вид, что не знаете о том. Так удобнее! А я со стыда за всех сгорал. И уже в коридоре отдал следователю деньги на подарок ребенку. Зато ты обижался, когда твоему дитю не подарили ничего. Так оно и повелось. Зачем судишь брата, если сам по уши в дерьме сидишь? — ухмылялся' Лукич.
Он говорил одному, но у костра покраснели все.
— Мужики! Ну, что там говорить? Мы разучились радовать друг друга. Еще в недавние времена мы поздравляли сотрудниц с Женским днем, дарили им цветы, подарки, пусть они были грошовыми, главным было внимание. А теперь эта традиция отмерла. Ее упразднили из-за дефицита тепла, какое в общем-то ничего не стоит. Мы даже на банальное поздравленье не способны.
— Ой, мужики! Поехали домой! А то Лукич нас совсем изговняет. Взяли его отдохнуть на свою голову, а он все настроение испортил. Всех причесал под одну гребенку. Мы мерзавцы, жлобы, негодяи! Какое счастье, что не живем в его общаге! Ведь вот единственный выходной испортил зануда! — возмутился оперативник.
