— Помогите, Егор Лукич! Воротите сына! Ну, как и без него? Он хозяин в семье и в доме. Мне одной куда деваться? Себе не нужной сделалась.
— А если он с женой помирился и вернется только с нею? Тогда как?
— Не-ет, с нею не надо! Она меня так облаяла, век не прощу! Дурой назвала, разлучницей, сволочью и бешеной собакой, еще гнилой трандой! Глянула б на себя грязная лоханка, дрянь облезлая! Ни за что в дом ее не пущу! Полно девок в городе! Пусть путевую найдет и приводит, никто ему не помешает, но не эту стерву стебанутую. Не признаю ее и не пущу,— зашлась в метрике женщина.
— Да вы успокойтесь! Чего реветь? Ваш сын жив и здоров. У него все в порядке. Зачем Лешку оплакивать. Вам надо встретиться и поговорить.
— А как, если сын меня видеть не хочет!
— Он раньше уходил от вас или это впервые случилось?
— Давно, лет пять назад сбегал. И тоже из-за девки! Жениться на ней хотел. А она из шлюх. На целых восемь лет старше сына, весь Рим и Крым босиком прошла. Не только алкаши, даже все бомжи ее знали. Вот я и вцепилась в него, не дозволяла осрамиться. Так он к ней сбежал в чем был. Я его отловила, надавала по ушам, домой воротила. Потом неделю дома держала, пока не извела всех лобковых, каких на ней нацеплял. Хорошо, что не хуже подхватил на старой уродке. Конечно, парнишка хороший, вот и сигают на него всякие.
— Один жить все равно не будет. Все ж он мужчина.; Когда-то семью заведет. И вам нужно будет смириться, в чем-то уступить. А матери всегда не хотят отдавать своих сыновей чужим женщинам и обязательно найдут у них недостатки.
— Лукич! Я буду рада, если придет нормальная баба,, какая станет любить сына. Я это увижу сразу.
— Но ведь две уже не угодили!
— Я говорю о бабах! А эти сволочи!
— Ладно, погодите, давайте попробуем все вместе поговорить, втроем. Но не кричите и не обзывайте Лешу. Этим оттолкнете навсегда. И еще запомните, я не гоню его из общежития, он никому не мешает. Если попытаетесь оскорбить или унизить, никогда здесь сына не увидите. Я только хочу помочь вам обоим разобраться по: сути. Договорились? — спросил бабу, та поспешно закивала головой.
Комендант вышел из кабинета. А вскоре вернулся вместе с Лешкой. Тот жил на первом этаже и не знал, зачем его позвал Егор.
Войдя в кабинет, увидел мать, нахмурился, поздоровался сквозь зубы. Он никак не ожидал увидеть здесь родительницу и, оглядевшись по сторонам, сел поодаль от нее, собрался в настороженный, колючий комок.
— Лешка! Почему ты сбежал из дома? — не выдержала женщина.
— Себя спроси! — ответил глухо.
— За что обиделся?
— Сама подумай,— бросил раздраженно.
— Чем досадила? Не знаю...
— Влезь в мою шкуру, живо дойдет.
— Лешка! Ведь я мать твоя, а ты меня как собаку бросил. Неужели жалости нет?
— Себя спроси, почему вот так случилось? Чего мне отвечать на твои глупости? Сама все знаешь,— ерзал парень на стуле, посматривал на дверь.
— Леша, хотя бы мне скажи, в чем дело? — попросил Лукич.
— Надоело терпеть все. Она из меня придурка сделала. Всюду и перед всеми опозорила.
— Чем? — подскочила баба. Лукич насторожился.
— Как бы вы терпели, если б кто-то из семьи приезжал на работу и получал вашу получку? И это притом, что не курите и не пьете?
— Ты ж сам доверенность написал!
— Заставила меня это сделать. Иль скажешь, что я сбрехал? Ты мне на обед копейки не оставляешь и у тебя не выпросить. С работы на трамвае каждый день зайцем добирался. Разве мне не было стыдно? Сколько тебе говорил, ты все смеялась в ответ. А мне уж не до смеха, когда все вокруг надо мной потешаются. Ни в кино, ни на мороженое ни разу не дала. Называешь хозяином! Хоть бы не издевалась. Я жену в дом привел!
— Какая жена? Бездельница и неряха!
— Я ни о том! Какое ты имела право ковыряться в Ленкиной сумочке и забирать ее зарплату? Кто тебе разрешал? Чем она тебе обязана? Я со стыда сгорал каждый день, когда просил деньги нам на транспорт, а ты кривлялась всякий раз и, поторговавшись, выдавала копейку в копейку! Кто ты после этого?
— Мать! — услышал в ответ.
— Вот и живи сама!
— Как это так, Лешка? Я же их не пропила, никуда не потратила. Все на твоем счету лежат. До единой копейки!
— Да зачем мне мертвые деньги, если живыми пользоваться не могу, сегодня, сейчас! Или ты на мои похороны загодя собираешь?
— Вот дурак! Причем похороны? Я тебе на машину собрала. Осталось всего пять тысяч доложить, и не будешь ездить на трамвае!
— Ты на машину собрала?
— Конечно! Туда и пенсию свою ложила!
— Врешь! Не может быть!
— На, посмотри! — достала из сумки сберкнижку, подала сыну. Тот смотрел ошалело, не веря глазам:
— Мамка! Почему молчала до сих пор?
— Если б сказала, давно бы выклянчил на своих баб! У них желаний прорва! Все не заткнешь и вкладом. Потому и молчала, чтоб не растранжирил раньше времени. Всем ты хорош, но деньги в руках удержать не умеешь. Потому, не доверяла. И нечего меня стыдить за жадность. Я не твои, не свои «бабки» не расфурыкала. А и Ленкина брала не дарма. Я ей была кухаркой, прачкой, уборщицей и свекрухой на полставки. Я еще, по-божески с нее брала. И не верну ей, лярве!
— А как узнала, что о машине мечтаю? — подсел рядом, обнял мать.
— Я про все знаю. Даже какую машину хочешь,—, улыбнулась лукаво.
— Но как угадала?
— У тебя журналы на столе лежали стопками. И всегда кверху «Фольксвагеном». Я и приметила, поняла. Чего долго думать? Копить стала!
— Ты, мое чудо! — поцеловал Леха мать.
— А я тебе давно это говорила, а ты не верил! Вот еще одна получка и поедем за своими колесами! — забрала у сына сберкнижку и, положив ее в сумку, сказала:
— Там ей спокойнее! Последний месяц пусть полежит под моим присмотром. Тебе же лучше,— усмехнулась баба.
— Ну, что? Домой вернешься или у нас останешься?— спросил Лукич парня.
— Конечно к мамке!
— А как с Леной решил?
— Не состоялось. Ладно бы меня самого, но ведь мамку обидела. Сами знаете, жен сколько хочешь менять можно, а мать одна. Ее ни на кого, ни на какую не променяю.
— Почему вы дома сами не могли свою проблему разрешить? Ведь она ваша, совсем простая! — улыбался Лукич.
— Ну и вы нам совсем свой. Не чужому доверили. Заодно познакомились, теперь дружить будем,— прижалась женщина головой к плечу Егора Лукича. В вестибюль все трое вышли улыбаясь...
— Куда, куда это вы спешите? К кому? Кто разрешил нам пройти? — остановил Титов нарядную, пропахшую дорогими духами женщину, какую принял за путану.
— Як мужу! Он здесь, у вас! — ответила поспешно.
— Кто такой, где живет? Если муж, то почему он н общежитии обретается? — смотрел на бабу с недоверием.
— Он к другу пришел. Сказал, что по работе нужно встретиться, поговорить, с самого утра убежал. А теперь смотрите сколько времени? О чем можно столько творить? Наверное, выпивают в комнате, дорвались! Или с девками кучкуются. А дома родители ждут. Навестить приехали, в гости, а его нет. Уже и не знаю, что им отвечать. Разве можно вот так поступать? Позорит перед всеми. Ищу его, как сыскная собака по друзьям и товарищам, по коллегам и нужным людям, хорошо, что ни в кабаке встречу назначили. Но ведь и такое было! — рвалась на этаж.
— Погодите, дамочка! Я сам посмотрю, у нас ли ваш муж, здесь не проходной двор. И если ваш мужчина тут, им никуда не денется.
— Я сама хочу пройти и увидеть, убедиться, с кем ил столько времени тарахтел и о чем?
— Проверите дома! Здесь общежитие и посторонним делать у нас нечего!
— Я — посторонняя, а он, выходит, свой?—оглядела Лукича насмешливо.
— Чужие у нас подолгу не задерживаются. Если ваш муж приходил, то он давно ушел и вам придется искать его в другом месте.
— На женском этаже? Я сама хочу глянуть!
— Нельзя!
— А почему не пускаете? Покрываете его? Выходит, вы просто старый сводник! Я знаю, чем он занят столько времени? Не думала, что распутники развлекаются под охраной.
— Выйдите отсюда! — потребовал Лукич.
— Я вызову милицию, чтоб пошерстили это гнездо!
— Давай, звони куда хочешь! Покажи свою дурь всему городу, выстави себя на смех, а то мало кто о ней знает,— рассмеялся Лукич.
— Еще я и дура? — зашлась баба.
— Ну, а кто ж еще, если бегаешь за мужем как собака, забыв о своем достоинстве и имени. Стыд потеряла всякий! Ну, кто тебя станет уважать? Мужику, если он, надумает, никто не помешает, он и днем переночует, с любой. А и поделом. Навязчивая баба всегда постылая. От таких скоро уходят и бросают без сожалений.
— Когда есть куда уйти! — огрызнулась баба.
