Я посмотрела женщине прямо в глаза и постаралась, чтобы мой голос звучал как можно спокойнее.
— Я не знаю, что я сделала, но с тех пор как… Грейс переехала в наш город, она старается всеми возможными способами отравить мне жизнь. Я не вынесу этого, не узнав причины. Пожалуйста, помогите.
Жена священника соединила ладони, будто в молитве, и на ее лице отобразилась борьба эмоций. Наконец она выглянула наружу, осмотрелась и быстро сказала:
— Идите за мной. Если муж вернется, вам придется уйти через кухню, и немедленно. Черный ход заперт, но в ограде есть дыра, и вам легко будет выбраться наружу.
Она прошла через просторную гостиную, пол которой был вымощен большими голубыми и терракотовыми плитками, а прямо напротив входа стояли старые напольные часы. Слева от нас располагалась дубовая винтовая лестница с сучковатыми перилами и витыми опорами. Воздух был влажный, и запах плесени перемешивался со сладковатым ароматом пчелиного воска. Мне стало холодно, и появилось чувство покалывания на коже. Я стала потирать руки.
— Что случилось? — спросил Люк.
— Ничего, просто мне стало немного жутко. Я как будто бывала здесь раньше.
— Не говори ей, что я журналист, — шепнул он.
Мы стояли в большой деревенской кухне с массивным буфетом, столиком для разделки мяса и посудным шкафом, заставленным кастрюлями, сковородками, банками и блюдами. Женщина усадила нас за старый обшарпанный стол, покрытый отметинами, и с трясущимися губами отпила воды из стакана.
— Как вы узнали, что Грейс имеет к нам отношение? Мы уже давно ничего о ней не слышали.
— Люк отлично разбирается в поиске в Сети, — объяснила я, надеясь, что она, напротив, в нем ничего не понимает. — Я сказала ему про Грейс, и он смог ее выследить.
Женщина сжала между пальцами носовой платочек.
— Что вы хотите узнать?
Оказавшись так близко к цели, я вдруг почувствовала, как на меня будто сошло затмение, и Люку пришлось вмешаться.
— Что вы знаете о жизни Грейс после того, как она переехала отсюда?
— Не так уж много, — безжизненно ответила она. — Ее забрали в детский дом неподалеку. Я пыталась не бросать ее и собиралась приезжать к ней, но она не хотела меня видеть. Она вела себя очень враждебно по отношению к нам обоим.
— А сколько ей было лет?
— Около восьми.
Я выдохнула.
— Значит, она не жила с вами долго? Я хочу сказать, ей же было всего семь, когда случился пожар…
Я резко осеклась, но она тихо заметила:
— Вы и это знаете?
Мы закивали. Она тихонько вздохнула, прежде чем сказать:
— Нет, она не задержалась здесь надолго.
Она замолкла и не стала больше ничего объяснять, а я начала думать о неизвестной мне жизни, которую Грейс-Женевьева вела в это время. Мне все еще трудно было переключаться между ее именами.
— Похоже, это было не очень безоблачное время? — участливо спросил Люк, и на секунду ее глаза остекленели, но затем она взяла себя в руки и поплотнее укуталась в серый кардиган.
— Да, это не было счастливое время. Мы даже не знали, что там было не все в порядке, пока Грейс не приехала, но потом…
Остального она так и не сказала. Она подскочила, когда раздался какой-то шорох в саду, и теперь я видела, насколько она боится, что может вернуться муж.
— У вас не осталось ее фотографий? — спросила я.
— Нет. Они сгорели во время пожара. А все наши потерялись.
— Вы никому не рассказывали об этих… проблемах? — осторожно спросил Люк.
— Я… Я не могу вдаваться в подробности. Грейс поместили под надзор, и дело выпало из моего поля зрения. Понимаете, ведь это был не обычный детский дом.
Мы с Люком замерли, переваривая ее слова.
— А что Грейс сделала, когда была здесь? — спросила я. Женщина, казалось, не собиралась отвечать, но в конце концов едва слышно произнесла:
— Она сидела наверху… и пристально смотрелась в зеркало на трюмо. И так день за днем. Иногда она говорила всякие странные вещи…
— Например?
— Будто кто-то отобрал у нее отражение и разрезал ей сердце надвое.
В каминной трубе зашумел ветер, и по моей спине пробежал неприятный холодок. Будто кто-то прошел по твоей будущей могиле, как сказала бы мама.
— А у нее были какие-нибудь увлечения?
Жена священника кивнула, словно вспоминая.
— Она обожала море. Постоянно ныла, чтобы мы отвезли ее на побережье, чтобы она могла собирать ракушки, гладкие камушки, кусочки стекла и делать из них амулеты.
А мужу это не нравилось, он считал, что это отдает… чем-то языческим.
Люк оставался невозмутимым, но по выражению его лица я твердо могла сказать: внутри он весь кипит.
— Наверное, было очень тяжело потерять связь с племянницей, — заметил он. — Она же была дочерью вашей сестры?
Реакция была такой же неожиданной и сильной, как и у священника.
— Грейс не была дочерью моей сестры! Она взяла фамилию моей сестры, чтобы начать все сначала.
Я словно бы случайно пнула Люка под столом.
— Простите? Она не была дочерью вашей сестры?
— Грейс не была ее родной плотью и кровью. — Она словно защищалась. — Сестра удочерила ее, когда та была совсем крошкой.
Остолбенев, я смотрела на Люка, а он оставался абсолютно спокойным.
— Вы знали что-нибудь о ее настоящей матери?
— Почти ничего. Только то, что она была не совсем нормальной. Сестра не хотела рассказывать о том, что с ней случилось, хотя в органах опеки ей наверняка сообщили все.
— Она вообще из этих мест? — спросила я, все еще пытаясь привыкнуть к последней новости.
Жена священника кивнула, затем на секунду замолчала и выпалила:
— Я знаю одно. Удочерив Грейс, моя сестра сделала худшую ошибку в своей жизни.
— Она была всего лишь ребенком, — ответил Люк.
— Не совсем обычным ребенком. — Женщина закашлялась, словно смущаясь. — Муж верит, что никто из нас не рождается со злом в душе. Мы становимся безнравственными, только усвоив часть зла из окружающего мира.
— Но вы не уверены, — закончила я.
Она посмотрела в сторону.
— Я все еще ощущаю здесь ее присутствие. Я знаю, что это невозможно, но как будто… часть ее осталась здесь.
Она бросила взгляд на часы и поспешно встала.
— Вам нужно уходить. Через черный ход.
Я стояла на своем.
— Вы все еще не объяснили, почему Грейс пришлось уехать отсюда.
— Я рассказала вам все, что могла.
Я схватила ее маленький кулачок, и он казался таким хрупким, будто вот-вот должен был сломаться.
— Она обвиняет меня в чем-то. Говорит, что разрушит мою жизнь.
Женщина приложила руку к сердцу, будто хотела удостовериться, что оно все еще бьется.
— Тогда тебе надо быть очень осторожной. Грейс способна на вещи, о которых большинство из нас даже и предположить не может.
— Не говорите мне такого, — взмолилась я, — вы просто не можете сказать мне это, ничего не объяснив.
Жена священника побледнела так, что я испугалась, как бы она не упала в обморок, и на всякие случай подошла поближе к ней. Ее грудь вздымалась от волнения, и можно было заметить, как в душе она борется с чем-то. Мне стало нехорошо от предчувствия. Она несколько раз открыла и закрыла рот, прежде чем прохрипеть:
— Если вы расскажете это кому-нибудь, я буду все отрицать. Грейс сказала мне, что убила мою сестру, потому что та была во всем виновата, и она не собиралась останавливаться на этом.
Люк сохранял спокойствие в голосе.
— Она была обозлена и, возможно, несчастна. Это просто слова. Дети иногда говорят подобную чушь.
— Ей было всего семь лет, и у нее было личико ангела. Она сожгла их живьем просто потому, что они солгали о ее настоящей матери и… она не была одна. Ей помогли.
Я нахмурилась.
— Кто?
— Тот, кто не может находиться в освященном месте.
Разговор закончился. Нас практически вытолкали в заднюю дверь на холодный ночной воздух. Какая-то мысль прочно засела у меня в голове. Я шагнула назад и успела просунуть ботинок в закрывающийся дверной проем.
— Детский дом, — шепнула я. — У него ведь было название?
На меня смотрели пустые, безжизненные глаза. Ее губы едва шевельнулись, и я расслышала полувздох-полуслово.
— Мартинвуд.
Люк и я прошли по внутренней части большого сада и пробрались через дыру в заборе уже в полной темноте. Я порвала кофту, и в волосах у меня застряли мелкие ветки и какой-то мусор, но я не останавливалась, стремясь побыстрее добраться до машины. Когда Люк открыл дверь, я прыгнула внутрь и свернулась клубком, спрятав руки поглубже в рукава куртки, чтобы согреться.
Мы молча отрешенно смотрели в темноту. И тут я скривилась от досады.
— Надо было спросить о настоящей фамилии Женевьевы.
— Хочешь вернуться? — засмеялся Люк.
Я покачала головой.
