– Идиоты! Что они читают! – тряслась от злобы рыжая.
Ольга продолжала читать, не обращая внимания. Рыжая вяло перебранивалась с итальянкой. И вдруг, выкрикнув «fuck you!», плюнула в нее. Итальянка дала ей оплеуху. Рыжая стала бить ее книгой. Они сцепились. Крик рыжей перешел в истерический, надрывный визг. Соседка отмахивалась от нее, сидящие сзади вскочили и пытались разнять их. Остальные посетители библиотеки заулюлюкали и засвистели. В дверь стремительно вбежали двое китайцев охранников, схватили воющую рыжую и выволокли из библиотеки под улюлюканье остальных.
Все произошло так быстро, что Ольга лишь покачала головой и рассмеялась:
– Бред!
– Ведьма рыжая… – бормотала итальянка, разглядывая оцарапанную руку.
– Она не в себе? – спросила Ольга. – Кто она? Я ее здесь не видела.
– Она из Южной Африки. Ее выпускают периодически, – вздохнула женщина. – Ее и еще двух психов. Зачем они их здесь держат? Отправили бы наверх, в нормальную психушку…
– В китайскую? – засмеялся бритоголовый француз с татуированными руками. – А ты туда не хочешь?
– Господа, не забывайте про то, что написано на стене, – пробрюзжал седой старичок исландец с блаженно-васильковыми глазками.
На белой стене висела черная надпись KEEP SILENCE!
Сидящие с книгами смолкли. Ольга снова погрузилась в горьковато-трогательный мир Фицджеральда. Когда правительственная авиация разбомбила дворец хозяина Алмазной горы, когда сам он навсегда затих под алмазными обломками, а его прелестные дочери стали нищими сиротами, глаза Ольги наполнились слезами. Она читала:
– Я люблю стирать, – сказала Жасмин. – Я всегда сама себе стирала носовые платки. Теперь я буду стирать белье и содержать вас обоих.
– Все как сон, – вздохнула Кисмин, глядя на звезды. – Как странно быть здесь в одном-единственном платье! Здесь, под звездами! Я раньше совсем не замечала звезд! Считала их громадными алмазами, принадлежащими кому-то. Теперь же они пугают меня… Мне кажется, что все прежнее было сном. Вся моя юность – сон…
– Юность всегда сон, – спокойно произнес Джон. – Особая форма безумия.
Ольга содрогнулась, сдерживая рыдания, закрыла лицо руками. Слезы брызнули сквозь пальцы, и она по-детски разревелась.
– Потерпи, детка, сорок две минуты осталось. – Татуированный хлопнул по столу «Шпионом, который любил меня». – Суки, не могли сделать отбой в восемь!
– Потише, Штамп, – проговорил рослый серб, отрываясь от Чейза и косясь на камеру слежения. – У нас все нормально. Мы всем довольны.
– Я до… мой хочу-у-у-у… – рыдала Ольга. – У меня там попу-у-угай…
Ей стало ужасно сладко и горько почувствовать себя крошечной и беззащитной под этой ледяной горой.
Маленькая миловидная американка Кэли подсела к Ольге, обняла за плечи:
– Милая, ну потерпи. Уже скоро.
– Нет, в библиотеке еще хуже ждать… – приподнялся сумрачный светлобородый немец, подошел к стеллажам и поставил том Сименона на прежнее место. – Салли, пошли водички попьем.
Староста «Ветчины» Салли, похожая на Мартину Навратилову, махнула ему рукой, не отрываясь от «Фиесты». За немцем побрел татуированный. И тихий, болезненно худой эстонец, медленно читавший по-немецки Томаса Манна.
– У мужиков нервы сдают. – Кэли достала платок, стала вытирать Ольге слезы. – Спокойней, детка. Твой дом теперь здесь. И мы тебя все любим. Мы – твоя семья…
– Твои братья и сестры, – пробормотала итальянка, листая брошенного рыжей «Швейка». – А это правда весело?
– Классная книжка, – отозвался очкастый венгр.
Ольга всхлипывала.
В библиотеку вошел Бьорн.
– Что случилось? – подошел он к заплаканной Ольге. – Тебя побили?
– Нет, просто взгрустнулось, – Кэли гладила Ольгу.
– Побили меня! – засмеялась итальянка и вдруг нарочито громко запела мужским басом.
Кэли расхохоталась, захлопала в ладоши. Салли присвистнула, не отрываясь от «Фиесты». Старичок с васильковыми глазками заткнул пальцами уши. Бьорн сел рядом с Ольгой:
– С тобой все в порядке?
– Слишком… – Ольга захлопнула обмоченную слезами книгу.
– Фицджеральд, – прочитал имя автора Бьорн. – Слышал о нем. Это он был алкоголиком?
– Да.
– Многие американские писатели – алкоголики.
– Да, да… – слабо бормотала Ольга.
Бьорн в упор смотрел на Ольгу. В объятиях Кэли она сидела отрешенно.
– У тебя сегодня бонус? – тихо спросил Бьорн.
– Наверно…
– У меня тоже.
Кэли навострила уши.
– Так ты придешь к нам? – Бьорн разглядывал ее ухо.
– Наверно…
– Эй, big boy, бонус не только у тебя. – Кэли из-за головы Ольги кольнула Бьорна быстрым сине-желтым взглядом. – Ольга, ты ведь уже была с нами. У нас в углу так все крепко. Такие мощные ребята! Тебе же вчера понравилось?
– Ольга, у нас круче, – заговорил Бьорн. – Шведский угол самый крутой.
– При мне такую чушь не говори! – воскликнула итальянка. – Шведский угол! Потратишь бонус зря. Приходи к нам. Мы с французами слились. И с нами албанцы, румыны и три македонца. Греки тоже хотят примкнуть. Это будет самый крутой угол!
– Не слушай ее, Ольга. Ты же наша, ты знаешь, американцы самые крутые! Не только наверху.
– Наши круче! Гораздо круче! – не унималась итальянка.
– Ольга, тебя ведь уже приглашали в шведский угол, – нервно улыбался Бьорн.
– Не ходи, потеряешь бонус зря! – не унималась Кэли.
– Заткнитесь! – Салли захлопнула книгу и с размаху ударила ею по столу. – Захотели в карцер?!
– Есть общее правило ожидания отбоя, господа! – затрясся от негодования старичок.
– Мы все здесь в равных условиях, черт возьми! – воскликнул конопатый швед с ежиком белых волос.
– Ольга, делай правильный выбор!
– Думай, Ольга!
– Замолчали все! – хлопнула в ладоши Салли. – Читаем!
И снова раскрыла «Фиесту».
Кэли встала, поставила «Хоббита» на полку и вышла, чертыхаясь. Бьорн тяжело вздохнул, косясь на телекамеру. Ольга повернулась к нему.
– Невыносимо… – прошептал он, вытирая пот с бледного лица.
– Двенадцать минут.
– Иногда время как резиновое, – пробормотал он. – Тянется, тянется…
– А потом – рвется.
– Да. Потом рвется.
Ольга вздохнула, встала:
– Ладно. Пойду выпью воды.
– Хорошая идея! – нервно усмехнулся Бьорн.
Ольга поставила на полку Фицджеральда и пошла в «Ветчину». Бьорн поплелся за ней. В «Ветчине» чувствовалось общее напряжение: женщины сидели на кроватях, каждая в своей компании, разговоры стихли. У всех в руках были стаканчики с водой. Возле автопоилки на полу сидели француженки. Обнявшись, сплелись руками, прижались русыми головами. Ольга подошла, переступив через чьи-то ноги, вытянула из автопоилки пластиковый стаканчик, поставила в нишу, нажала синюю кнопку. Полилась холодная вода. Француженка с роскошной гривой мелких золотистых кудряшек подняла некрасивое, прыщавое и длинноносое лицо, вперилась в Ольгу большими серо-синими глазами. Ольга взяла наполнившийся стаканчик, поднесла к губам, отпила немного. Холодная вода успокаивала.
– Хочешь с нами? – спросила француженка.
Ольга отрицательно качнула головой. И пошла к своей кровати.
«Просто не надо смотреть на часы…» – уговаривала она себя.
Села на одеяло. Отпила. И глянула на часы: без четырех минут. Вошли Салли, итальянка и две украинки. Ольга пила воду маленькими глоточками.
«Юность – всегда сон…» – вспомнила она, глядя в пластиковый стакан.
– Минута! – произнесла Салли.
И сразу все ожили и зашевелились. Побросав свои вещи, взяв стаканчики с водой, женщины пошли в коридор.
«Ну вот. Восьмой раз…» – подумала Ольга, смешиваясь с толпой и стараясь не расплескать воду.
В коридоре все смешались – мужчины и женщины. Толпа подошла к большой двери матового стекла. Дверь светилась голубым. Разговоры и бормотание стихли, толпа напряженно замерла. Все узники бункера стояли у двери с пластиковыми стаканчиками, наполненными водой. Прозвучал переливчатый сигнал, дверь открылась. Толпа стала медленно и напряженно втискиваться в небольшое проходное помещение, освещенное голубоватым светом. В стене напротив двери виднелись пять окошек. Возле окошек неподвижно застыли двое охранников с дубинками. Узники сразу же выстроились в пять очередей. Стоя тесно, прижимались друг к другу, но старались не толкаться, чтобы не пролить воду. Прижавшись к спине какой-то прихрамывающей украинке, Ольга бережно держала стаканчик у своей груди, накрыв сверху ладонью. Сердце ее сильно билось. Его удары прочистили голову от хаотичных мыслей. Ольга смотрела только вперед, двигаясь к голубоватому окошку. Кто-то коротко вскрикивал, кто-то толкался. Но спокойствие толпы подавляло нервных одиночек. Толпа ползла к окошкам. Каждый получал свое и сразу же выходил из голубой комнаты.
