— Ты не будешь встречаться с этим парнем, Мэллори! Это даже не обсуждается.
— Я могу знать, почему?
— Потому что не будешь, и все!
Мама тоже пыталась ее вразумить:
— Дорогая, ты могла бы найти человека более интересного.
— Интересного для кого? Для меня или для вас? — И Мэллори направилась к выходу.
— Мэллори, предупреждаю тебя: если ты выйдешь за эту дверь… — Голос отца прозвучал угрожающе.
— Если я выйду за эту дверь, то что? Ты меня выбросишь на улицу? Лишишь наследства? Пусть так — мне не нужны ваши деньги!
— Именно на эти деньги ты живешь и учишься. И все, прекрати спорить с родителями, ты еще всего лишь ребенок!
— Напоминаю вам, что мне двадцать лет…
— Советую тебе не перечить!
— А я дам вам свой совет: не заставляйте меня выбирать между Натаном и вами. — Мэллори помолчала несколько секунд, чтобы ее слова успели подействовать на родителей, и добавила: — Потому что, если мне придется выбирать, я выберу его. — Считая разговор оконченным, хлопнула дверью и вышла.
1987 год, лето.
Их первые совместные каникулы за границей.
Сад скульптур во Флоренции
Они стояли у большого фонтана, окруженного кипарисами, апельсиновыми и фиговыми деревьями. Струи воды сверкали под солнцем, и от этого возникали маленькие радуги. Мэллори бросила монетку в воду и настаивала, чтобы Натан сделал то же самое.
— Загадай желание!
Он отказывался:
— Я не верю в эти приметы.
— Давай, Нат, загадай желание!
Он мотал головой, но она продолжала требовать:
— Сделай это ради нас!
Тогда он достал из кармана монету в тысячу лир, закрыл глаза и бросил ее в фонтан. Она не могла желать большего, чем то, что у нее есть сейчас. Пусть только это продлится. For always. For ever[16].
1990 год, лето.
Отпуск в Испании
В саду-лабиринте Орты, в Барселоне, произошла их первая настоящая размолвка. Накануне Натан сказал, что из-за работы ему нужно вернуться на два дня раньше. И это здесь, в одном из самых романтичных мест мира! Мэллори сердилась на него. Он хотел взять ее за руку, но она отстранилась и ушла в зеленый лабиринт.
— Ты рискуешь меня потерять, Натан.
— Но я найду тебя!
Она вызывающе посмотрела на него:
— Ты слишком уверен в себе!
— Я уверен в нас.
1993 год, осень.
Воскресное утро в их квартире
Мэллори наблюдала за мужем в замочную скважину: он, стоя под душем, как обычно, превратил ванную в сауну и во все горло фальшиво распевал модную песню. Но вот закрыл кран с горячей водой, отдернул занавеску душа и закричал от радости. Пар осел на зеркале, и стала видна надпись: «Ты скоро станешь папой!».
1993 год.
Тот же день. Десять минут спустя
Они стояли вдвоем под душем, успевая сказать по несколько слов между поцелуями. Мэллори завела разговор об имени:
— А если это девочка?
— Давай назовем ее Бонита? — предложил он.
— Бонита?
— Бонита, или Бонни. В любом случае что-то, что означает «счастье». Я хочу слышать это слово каждый раз, как буду звать ее.
Мэллори улыбнулась, открыла флакон и нанесла немного геля для душа на тело Натана.
— Хорошо, но с одним условием.
— Каким?
— Я выберу следующее.
Натан взял лавандовое мыло и стал намыливать ей спину.
— Следующее?
— Имя нашего второго ребенка. — И Мэллори прижала мужа к себе. Их тела, в мыльной пене, скользили, касаясь друг друга.
1994 год
Мэллори, на восьмом месяце беременности, лежала в постели и листала журнал. Будущий отец приложил ухо к ее животу и пытался уловить движения ребенка.
Натан установил на проигрывателе лазерный диск с музыкой Верди, и голос Паваротти наполнил комнату. С тех пор как Натан прочел книгу о благоприятном воздействии классической музыки на раз питие ребенка, он каждый вечер ставил отрывок из оперы.
Мэллори соглашалась, что эта музыка, может быть, и полезна для ребенка. Но не для нее. Надела наушники плеера и слушала «About a Girl»[17] «Нирваны».
1999 год. Ресторан «Уэст-Виллидж»
Они заказали бутылку шампанского.
— А если будет мальчик…
— Это будет мальчик. Натан.
— Откуда ты знаешь?
— Знаю, потому что я женщина и жду этого ребенка пять лет.
— Если будет мальчик, я подумал…
Никаких обсуждений, Натан. Его будут звать Шон.
— Шон?
— Это по-ирландски означает «Дар Божий».
Натан сделал недовольную гримасу.
— Не понимаю, при чем тут Бог.
— Напротив, очень хорошо понимаешь.
Конечно, он понимал: после рождения Бонни врачи сказали, что у Мэллори больше не будет детей. Натан не любил говорить о религии, но сегодня вечером от счастья готов был согласиться с чем угодно.
— Прекрасно, — он поднял бокал, — мы ждем маленького Шона!
Мэллори открыла глаза — словно фильм о счастливых днях оборвался, кассету заело. По всему телу пробежали мурашки. Возвращение в прошлое причиняло ей невыносимую боль. Каждый раз воспоминания о счастливых временах вызывали вихрь эмоций, с которыми она не справлялась. Мэллори достала еще одну бумажную салфетку из кармана, чувствуя, что слезы вновь наворачиваются на глаза. Господи, все пошло наперекосяк.
Конечно, она скучала по Натану, но между ними разверзлась такая пропасть, что Мэллори не решалась сделать шаг навстречу.
Раздавала суп бомжам, боролась с компаниями, использующими детский труд, выступала против производителей генетически модифицированных продуктов — все это не пугало ее.
Но оказаться снова рядом с Натаном для нее было немыслимо! Мэллори прислонилась к окну, выходящему на улицу, и долго смотрела на небо. Облака рассеялись, и свет луны озарил комнату. Она сняла трубку — как трудно далось ей это движение!
Натан ответил сразу:
— Мэллори?
— Я согласна, Натан: ты можешь приехать за Бонни раньше.
— Спасибо, — он вздохнул с облегчением, — постараюсь быть после обеда. Спокойной ночи.
— И еще…
— Да?
Она заговорила вызывающим тоном:
— Я помню все, Нат: все минуты, проведенные вместе… Помню цвет неба и запах песка, когда мы впервые поцеловались, помню каждое слово, когда я сообщила тебе, что беременна; ночи, когда мы целовались до боли в губах… Помню все, и в моей жизни не было никого дороже тебя. И ты не имеешь права говорить со мной так, как сегодня.
— Да я… я, Мэллори… — начал было он.
Но она положила трубку. Натан подошел к окну: снег все падал, крупные хлопья кружились за стеклами и опускались на карниз. Некоторое время он стоял, глядя в окно и вспоминая слова жены. Потом рукавом рубашки вытер слезы, стекавшие из глаз.
Грязные типы широко представлены на этой планете.
Пэт КонройХьюстон-стрит, Сохо.
16 декабря, 6 часов утра
Гаррет Гудрич осторожно спускался по обледеневшим ступенькам своего дома. Накануне он оставил машину на улице, и теперь ее покрывал слой снега в десять сантиметров. Доктор достал скребок и принялся убирать снег с лобового стекла; он опаздывал и потому очистил стекло только со стороны водителя. Уселся за руль, потер руки, согреваясь, вставил ключ в замок зажигания и…
— В аэропорт, пожалуйста!
Гудрич, подпрыгнув от неожиданности, повернулся — на заднем сиденье машины сидел Натан.
— Черт, Дель Амико! Не пугайте меня так больше! Как вы здесь оказались?
— Не надо было давать мне запасные ключи. — Натан покачал небольшой связкой перед носом доктора. — Вчера вечером я забыл оставить их в почтовом ящике.
— Что вы здесь делаете?
— Я объясню вам по дороге — мы летим в Калифорнию.
Гудрич покачал головой.
— Вы бредите! У меня расписан весь день, я уже опаздываю, а вы…
— Я еду за дочерью в Сан-Диего, — объяснил Натан.
— Прекрасно. — Гаррет пожал плечами.
— Не хочу, чтобы она рисковала. — Натан повысил голос.
— Простите, дружище, не понимаю, чем могу быть вам полезен.
Доктор повернул ключ и включил обогреватель.
Натан наклонился к нему:
— Давайте разберемся, Гаррет. Я что-то вроде приговоренного к смерти, а вы полны сил. Надеюсь, у вас нет плохого предчувствия на ближайшие двадцать четыре часа относительно собственной жизни? Вы не видели белого сияния, когда смотрели в зеркало утром?
— Нет, — признал Гудрич раздраженно, — но я все равно не понимаю…
— Признаю, вам удалось напугать меня. Не могу шагу ступить, не думая о том, что какое-нибудь такси наедет на меня или что-нибудь упадет сверху. И вот я подумал: пока я с вами, со мной вряд ли что-то случится.
