Тут-то и обратили внимание на молодежь, которую обучал брат твоего прадеда. Хотя в их числе были и старшие сыновья — наследники имущества, но большинство все-таки составляли вторые и третьи сыновья — лишние рты, которым никогда не видать собственной земли. И если пожертвовать этими лишними ртами, этими юношами, деревня не только не пострадает, но даже, наоборот, выгадает, избавившись от дополнительных хлопот. Предусмотрительно, не правда ли?
— Значит, и человек, пришедший из-за леса, и настоятель, и сам прадед заранее решили принести в жертву брата прадеда и вообще всех руководителей восстания?
— Наверное. Только брат прадеда получил тайное обещание, что после восстания он сможет бежать в Коти, а оттуда переправиться в Осака или Токио. Человек, пришедший из-за леса, гарантировал ему безопасность. Ты, Мицу, может быть, слышал, будто брат прадеда бежал через лес, а потом, переменив имя, стал крупным правительственным чиновником после революции Мэйдзи?
— Значит, брат прадеда с самого начала перешел на сторону предателей? Собственно, в любом случае я потомок предателей.
— Нет, Мицу-тян, разве можно так говорить? Видишь ли, тот факт, что на твоего прадеда напали крестьяне, предводительствуемые его собственным братом, и он вынужден был обороняться, даже стрелять из ружья, заставил его задуматься над тем, собирается ли брат действительно соблюдать их договор не сжигать амбара. Хоть он и понимал, что усадьба Нэдокоро должна была подвергнуться нападению, иначе власти княжества начали бы преследовать и его самого, он все же считал, что главный дом придется сжечь. Подобное сомнение, видимо, имело место, поэтому твой прадед и оставил у себя полученное оружие, а не передал его молодежи. Действительно, в результате восстания, длившегося пять дней и пять ночей, не только было удовлетворено требование крестьян и ликвидирована система предварительного налога, но и казнен ученый-конфуцианец, посоветовавший князю ввести такую систему, но после этого брат твоего прадеда и окружающая его молодежь отказались выбрать из своей среды жертву, чтобы смирить гнев князя, заперлись в амбаре и стали сопротивляться — вот как было дело. В ходе восстания среди руководителей, объединившихся вокруг брата твоего прадеда, несомненно, родилось чувство солидарности.
После того как восстание закончилось, брат прадеда и его товарищи, запершись в амбаре, оказали сопротивление людям князя. Бесчисленные зарубки на плинтусах и наличниках, которые оставили эти вооруженные люди, сидевшие взаперти, волновали в детстве мое воображение. Оказывается, крестьяне не приносили своим вчерашним предводителям ни пищи, ни воды, и в конце концов, оставшись без поддержки, они вынуждены были капитулировать; их выманили из амбара и на взгорке, где теперь площадь перед сельской управой, отрубили головы. Именно прадед придумал, как обманом выманить юношей, погибавших от голода и жажды. Он предложил нарядить девушек, которые должны были прийти к амбару с угощением для молодежи, а когда те захмелеют и заснут, неожиданно напасть на них. Об этом эпизоде самодовольно рассказывала бабка, гордившаяся тем, что предок рода Нэдокоро оказался таким сообразительным. Я помню и рассказ, что к тому времени, когда мать, выйдя замуж, приехала в деревню, в живых еще оставалась одна из тех, кто участвовал в хитроумном плане прадеда. Лишь брат прадеда избежал казни и скрылся в лесу. Хотя он, по словам настоятеля, и был солидарен со своими товарищами по восстанию, в конце концов, видно, изменил им, и поэтому я, связанный с этим родом кровными узами, не мог спокойно утешаться тем, что сказал мне настоятель. Не пережил ли брат прадеда такой минуты, когда он, единственный, кому удатось бежать в лес, поднявшись на гору, глянул назад и увидел своих бедных товарищей, пьяный сон которых прервали и на взгорке рубят им головы? Л прадед? Присутствовал ли он на казни или смотрел на нее издали, упершись ногой в ограду?
— Вопрос еще вот какой: зачем брат прадеда занимался обучением молодежи? Поводом, наверное, послужило отплытие в Америку «Канрин-мару»?[12] — перевел разговор настоятель, чутко уловив мое настроение. Судя по всему, он был человеком, остро реагирующим на происходящее, но все же нашел в себе силы стойко переносить грязные, ядовитые сплетни, что он якобы импотент, которые поползли по деревне после того, как от него сбежала жена.
— Брат твоего прадеда прослышал, что Джон Мандзиро, с которым прадед встретился однажды в Коти, снова отправляется в Америку на «Канрин-мару». И конечно же, он подумал с болью: как же так, в век, когда сын простого рыбака живет полной приключений жизнью в новом безбрежном мире, я заперт в крохотном горном мирке. И в начале лета того же года, получив сообщение, что правительство разрешает выходцам из их княжества поступать в школу матросов военных судов, он через настоятеля храма стал добиваться, чтобы его послали туда учиться. Мне отец говорил, что читал копию прошения; если поискать в храме, можно, наверное, и сейчас найти ее. Тогда уже не существовало препятствий к тому, чтобы второй сын местного самурая, владельца крупного поместья, стал простым воином самого низкого звания. Ведь это был век, когда дети местных самураев активно участвовали в движении за почитание императора и изгнание варваров![13]
И тем не менее попытка брата прадеда окончилась ничем. Не из-за его бездарности, а потому, что сам князь не решился послать сына самурая в школу матросов военных судов. Горя негодованием, брат прадеда стал действовать против князя как вожак деревенской молодежи, занялся ее обучением и от имени крестьян обратился к князю с просьбой о займе. Этого-то опасного молодого человека, за которым стояла реальная сила, заметили и использовали посланец из Коти, настоятель и прадед. Таковы результаты моего исследования.
— Во всяком случае, это самая привлекательная версия о причинах восстания восемьсот шестидесятого года из всех слышанных мною до сих пор, — признал я. — Если еще рассмотреть все это в связи с убийством в корейском поселке брата S, то удастся понять в общей цепи событий роль деревенской молодежи, а это многое могло бы объяснить.
— Да, если говорить честно, — согласился настоятель. — Действительно, оценив происшедшее в корейском поселке, взглянув на все глазами стороннего наблюдателя, я и истолковывал события тысяча восемьсот шестидесятого года. В поступках S-сан нашло, конечно, отражение его понимание этих событий. Связь между восемьсот шестидесятым и девятьсот сорок пятым годами нельзя считать случайной или, того хуже, притянутой за уши.
— Брату S не давала покоя мысль, что из всех зачинщиков восстания лишь брат прадеда избежал казни, и сам он, как один из участников налета на корейский поселок, решил заплатить за это своей жизнью — грустное, но, пожалуй, единственно верное объяснение его поступка.
— Все это из-за товарищей, — робко заметил настоятель, и его маленькое лицо под шапкой рано поседевших волос покраснело. — Из-за никуда не годных товарищей.
— Такаси, так же как брат S, находится под влиянием событий тысяча восемьсот шестидесятого года. Тренировки футбольной команды, которые он стал проводить с сегодняшнего дня, собрав деревенскую молодежь, тоже результат его увлечения рассказами о том, как брат прадеда на учебном плацу — участке, расчищенном от леса, — обучал молодежь военному делу.
— Но сейчас не поднимешь восстания, как в восемьсот шестидесятом году, да и не такое время, чтобы совершить убийство, избежав вмешательства полиции, как это было сразу же после войны, когда произошла драка между корейским поселком и деревней, — снова лучезарно заулыбался настоятель.
— Кстати, в этих записках не содержится чего-нибудь неподходящего для эпохи, когда наблюдается стремление к миру? — забросил я удочку, воспользовавшись улыбкой настоятеля. — Если содержится, то лучше, наверное, отдать их Такаси. Среди представителей рода Нэдокоро я унаследовал кровь тех, кто не ищет в событиях восемьсот шестидесятого года признаков героизма. Вместо того чтобы хоть в мечтах отождествить себя с героем-братом прадеда, мне снятся лишь отвратительные сны, будто я, дрожа от страха, запираюсь в амбаре и трусливо выглядываю оттуда, даже не пытаясь, как прадед, стрелять из ружья.
— Может быть, и правда согласиться с тобой и отдать записки Такаси? — сказал настоятель, на лице которого застыла неуверенная улыбка.
Я взял зеленоватую тетрадь, лежавшую на книге издания «Пингвин», которая досталась мне от покойного товарища, положил ее в карман пальто, и мы с настоятелем пошли на школьную спортивную площадку, где Такаси тренировал свою футбольную команду.
Над деревней расстилается безоблачное небо, дует сильный ветер, беспрерывно меняя направление, ребята молча, сосредоточенно гоняют мяч. Особенно отчаянно носится парень, похожий на морского ежа, с коротким туловищем и непомерно большой головой, перехваченной скрученным платком; он беспрерывно падает, и странно, что никто не смеется. Замершие вокруг площадки деревенские ребятишки стоят молча, с мрачной серьезностью, совсем не похожей на веселое оживление городских детей на спортивных соревнованиях.
