Предстоящая жизнь рисовалась так: Саша с женой, двое детей — Максим и Аля. И она — глава рода, на хозяйстве и воспитании детей. Молодые работают. Ирина — держит дом. Все логично. Впереди — счастливая старость, ибо нет большего счастья, чем служить своим детям.
Поезд отходил через сорок минут. Пришлось взять целое купе, иначе не уместились бы узлы и коробки. Провожал Кямал. А кто же еще…
Ирина позвонила в Москву с вокзала. Набрала код Москвы и номер Сашиного телефона.
— Але, — раздался молодой плоский голос. Ирина догадалась, что это жена Людка.
— Сашу можно? — закричала Ирина.
Она не доверяла технике, а ей необходимо быть услышанной.
— Его нет. А кто это?
— Ирина Ивановна. Его мама.
— Ну… — скучно отреагировала Людка. — И чего?
— Передайте Саше, что я еду. Пусть он меня встретит завтра в семь утра, поезд Баку — Москва, вагон четыре, место шестнадцать…
Ирина ждала, что Людка возьмет карандаш и все запишет: время прибытия, номер вагона. Но Людка недовольно спросила:
— В гости, что ли?
— Почему в гости? Жить.
— К нам?
— А куда же еще? — удивилась Ирина.
Людка оказалась тупая. Мать едет к сыну. Что тут долго разговаривать? Но Людка, видимо, считала по-другому: сначала надо спросить разрешения, а не ставить перед фактом.
Ирина бросила трубку. Вернулась к вагону. Кямал держал Алечку за руку, поглядывал на часы.
— Иди, — сказала ему Ирина. Забрала Алечкину руку в свою.
Ирина не хотела дожидаться той минуты, когда поезд тронется и Кямал побежит рядом, задыхаясь, чтобы хоть на секунды отодвинуть расставание. Ей было его жаль.
Жалеть надо было себя: сорвалась с места, как осенний лист, ни кола ни двора, и как там ее встретят, да и встретят ли… Жалеть надо себя, но она жалела Кямала — своего третьего ребенка. Как он будет справляться с жизнью, бедный мальчик, у которого еще один бедный мальчик…
Слезы жгли глаза, но Ирина стиснула зубы.
— Иди, Кямал… — приказала она. — Иди и не оборачивайся.
Кямал послушался, он привык ей подчиняться и пошел не оборачиваясь. Он уходил в свою жизнь, где больше не было счастья, а только долг и страдания.
Ирина не спала всю ночь. Жалость и упреки скребли душу, как наждачная бумага. И непонятно, встретит ее Саша или нет.
Саша подошел к вагону и привел друзей. И они ловко погрузили в «рафик» все ее узлы и коробки.
Алечка стояла возле машины, тепло закутанная. Ирина боялась перемены климата.
— Мне снились лошадки, — сказала Алечка.
— Да? — отреагировал Саша. Ему не хотелось вникать. Ирина поняла: поезд ночью вздрагивал, покачивался, и Алечке казалось, что она едет на лошадках.
Ирина наклонилась и поцеловала свою дочку-внучку. Ей было жалко ее, стоящую в толпе среди чужих равнодушных людей.
Начиналась московская жизнь.
Москва
Саша подавил яростное сопротивление жены, и Ирина с Алей поселились в их двухкомнатной квартире, в районе Братеева. Братеево — название бывшей деревни. Ирине казалось, что она попала не в Москву, а в город Шевченко с тоскливо одинаковыми блочными строениями.
Какой смысл жить в Москве, если обитаешь в Братееве? С таким же успехом можно жить в Тамбове и в Туле…
Снежана с мужем снимали комнату в Химках. Но даже туда Ирина не попала, потому что ее не звали. Снежана с мужем сами приехали в гости, привезли торт и бутылку шампанского. Алечке — ничего.
Ирина даже онемела от возмущения. Не видеть дочь четыре года и приехать с пустыми руками! Это что-то уж совсем непостижимое.
Отправляясь в Москву, Ирина побаивалась, что Снежана заберет Алю. Но Снежане это и в голову не приходило. Она вся была в своем новом Олеге.
Новый Олег — с бородой и глазами, как Че Гевара. Но без беретки. Держался скромно.
Ирина с места в карьер поинтересовалась квартирным вопросом и выяснила, что Олег со Снежаной снимают комнату в коммуналке.
— А где вы раньше жили? — спросила Ирина у Олега.
— С родителями, — ответил Олег.
— Тоже в коммуналке?
— Нет. У нас трехкомнатная квартира.
— Вы там прописаны? — допрашивала Ирина.
— Ну да…
— А почему вы не можете жить в одной из трех комнат? Разве лучше снимать? Выбрасывать деньги на ветер?
Снежана сжалась. Она видела, что мать ступила на тропу бизона и теперь будет переть, затаптывая всех и вся на своем пути.
— Я предпочитаю жить отдельно, — сдержанно ответил Олег. Он видел, что не нравится теще, и это его сковывало.
Ирина догадалась, что родители Олега недовольны его женитьбой на женщине с ребенком. Если прописать Снежану, то автоматом надо прописывать и Алю. Они не хотели чужого ребенка. Кому нужны чужие дети…
— Вы можете разменять жилплощадь, — подсказала Ирина.
— Родители меняться не хотят. Они там привыкли. А судиться с ними я не буду.
— Почему? — Ирина не видела другого выхода, кроме суда.
— Потому, что это противоречит моим принципам. — Олег твердо посмотрел на тещу. — Родители уже старые, а я молодой. У меня профессия, я все себе заработаю.
— Правильно, — одобрила Людка. — Поведение настоящего мужчины…
Для Людки было главным закончить дебаты и поднять тост. И залить глаза, тем более что на столе стояла классная закуска, приготовленная Ириной: паштет из печенки, три вида салатов, селедочка под шубой, а на горячее — утка в духовке, обмазанная медом. Запах по всему дому.
— За воссоединение семьи! — произнес Саша и метнул рюмку в рот.
Ирина заметила, что он не пьет, а именно мечет — одну за другой. Научился. Еще Ирина видела, что он заматерел, расширился в плечах, стал похож фигурой на Володьку, но выше ростом.
Семья накинулась на закуски. Максим ел не вилкой, как положено, а столовой ложкой, чтобы больше влезало. Ирина подвинула ему вилку и шлепнула по руке. Она не любила Максима за то, что он был похож на Людку. Копия. Те же мелкие глазки и воробьиный носик. Ей было стыдно сознаться даже себе самой, что она недолюбливает своего внука. Алю любила до самозабвения, а к Максиму — никакого чувства. Как к чужому. Людка это видела и обижалась: мало того, что приперлась с ребенком и теперь в двух комнатах живут пять человек. Общежитие. И плюс к общежитию она не любит Максима и позволяет себе это не скрывать. Устанавливает свои порядки на чужой территории. И Людка, хозяйка дома, должна все это терпеть…
Но сейчас ей было весело, впереди предстояла реальная выпивка, закуска и десерт — торт с розами.
Ирина не любила шампанское, у нее начиналась отрыжка. И тяжелые масленые торты, бьющие по печени, она тоже не ела.
Ирина поднялась из-за стола и пошла на кухню. На кухне всегда есть дела: шкварчала в духовке утка. Ирина отворила дверцу духовки. Жар пахнул в лицо.
«Заработает… — думала Ирина. — Когда это он заработает? Десять лет уйдет. Вся молодость будет пущена на заработки. Копить… Во всем себе отказывать… А жить когда?»
В кухню вошла Снежана. Остановилась молча.
— Он тебе не нравится? — тихо спросила Снежана.
— При чем тут я, — удивилась притворно Ирина. — Тебе жить.
— Вот именно, — твердо сказала Снежана. — Я тебя очень прошу, не вмешивайся. Хорошо? Если он тебе не нравится, мы не будем сюда приходить.
Значит, Снежана готова была обменять мать и дочь на чужого нищего мужика. Она пришла договариваться, чтобы бизон не вытаптывал ее пшеницу.
Ирина выпрямилась, смотрела на Снежану. Тот же черный костюмчик, в котором она пять лет назад сидела в аэропорту. Другого так и не купили. Тот же кошачий ротик, встревоженные полудетские глаза. Все это уже было… Этот урок уже проходили.
Ирина обняла дочь, ощутила ее цыплячьи плечики.
— От тебя уткой пахнет, — сказала Снежана, отстраняясь. И это тоже было — у Ирины с ее матерью. Только тогда пахло капустой…
Ну почему самые близкие, самые необходимые друг другу люди не могут договориться? Потому что Россия — не Азербайджан. Там уважают старших. Старший — муаллим, учитель. А здесь — старая дура…
У Людки было два настроения: хорошее и плохое. Людка работала в парфюмерном отделе большого универмага. За день уставала от людей. Приходила домой в плохом настроении: хотела есть и ревновала Сашу. Ей казалось, он всем нужен. Стоит на базаре, как на витрине, и любая баба, а их там тысячи, может подойти и пощупать ее мужа, как овощ. Саша казался Людке шикарным, ни у кого из ее подруг и близко не было такого мужа. И когда кто-то говорил о Саше плохо, она радовалась. Значит, кому-то он может не нравиться. Меньше шансов, что уведут.
Людка возвращалась домой никакая, садилась за стол. Обед уже стоял, накрытый чистой салфеточкой. Так Ирина ждала когда-то Кямала. А под салфеточкой — фасоль, зелень, паштет. На сковороде — люля-кебаб из баранины. У Ирины была азербайджанская школа — много зелени и специй. Бедная Людка никогда так не питалась. Ее повседневная еда была — яичница с колбасой и магазинные пельмени.
