Время теперь шло быстрее. Несколько вопросов были связаны с переводом простых дробей в десятичные и десятичных в простые — примеры вроде тех, которые он решал дома, и, когда он кончил, у него хватило времени просмотреть еще раз всю работу, прежде чем учительница сказала:
— Положите ручки. Сядьте прямо. Ничего больше не трогайте. Работы оставьте на партах перед собой. Я их сейчас соберу.
Собрав работы, она добавила:
— Те из вас, кто будет обедать здесь, встаньте в очередь в конце коридора, а те, кто пойдет домой, выходят через главный вход.
— Ты примеры хорошо решаешь? — спросил Стэффорд, когда они стояли в очереди.
— Не очень, — сказал он.
— Десятичные дроби, — сказал Стэффорд. — Мы их в школе только начали проходить. В прошлом году было легче.
Когда они вошли в зал, Блетчли уже сидел там за столиком, что-то писал на бумажке, показывал мальчику, сидящему рядом, потом качал головой и тыкал в бумажку вилкой. Риген с ранцем за плечами стоял в конце очереди и рылся в карманах, ища деньги. Потом он подошел к женщине у двери и помотал головой. Она записала его фамилию и впустила его.
— После обеда проверка умственных способностей, — сказал Стэффорд. — В прошлом году был такой вопрос: «Без ног, а в землю уходит». Что это?
— Не знаю, — сказал он.
— Дождик. — Стэффорд засмеялся и откинулся на спинку скамьи. Он ел, как и писал, далеко отодвинувшись от стола.
— Ты все примеры решил? — спросил Блетчли, когда он проходил мимо.
— Да, — сказал он.
— Я кончил на полчаса раньше. Но мне не позволили выйти. А какой у тебя ответ в девятом? Восемьдесят четыре?
— Нет, — сказал он.
— Ну, так, значит, ты наврал, — сказал Блетчли и, поглядев на Стэффорда, пошел к двери.
После обеда он вышел погулять, а когда вернулся, двор был полон ребят. Риген сидел на крыльце и ел яблоко. Блетчли стоял рядом с ним, прислонясь к стене, и ел апельсин.
Когда они вошли в класс, учительница, которая уже стояла у стола, сказала:
— Некоторые мальчики писали на промокательной бумаге. Это запрещено. Вся исписанная промокательная бумага заменена на новую, и у тех, кто станет писать на ней, пусть совершенно посторонние вещи, будут серьезные неприятности.
Им раздали листки с вопросами — после каждого вопроса было пустое место, чтобы вписывать ответ.
Учительница поставила сумочку на стол, сняла часы с запястья и положила их перед собой. Пока они читали вопросы, раздавался скрип пододвигаемых стульев, а иногда кто-нибудь охал или вздыхал, но потом в классе стало тихо. Снаружи во дворе залаяла собака, по виадуку опять прошел поезд. Подхваченные ветром клубы пара заволокли окна.
Первый вопрос был таким: «Докончите этот ряд: 7, 11, 19, 35…» А второй таким: «Если человек в пустыне пройдет пять миль на северо-северо-восток, пять миль на юго-юго-восток, пять миль на восток-юго-восток, пять миль на запад-юго-запад, пять миль на юго-юго-запад, пять миль на северо-северо-запад, пять миль на запад-северо-запад, пять миль на восток-северо-восток, то: 1) в какую точку он придет и 2) опишите, но не рисуйте, какую фигуру образуют его следы на песке».
Возможно, он увидел, как Стэффорд отвечал именно на этот вопрос — он водил ручкой по запястью, поглядывал на учительницу за столом и, лизнув палец, стирал чернила с кожи. Еще был вопрос: «Какая фигура здесь лишняя и почему — прямоугольник, параллелограмм, круг, ромб, треугольник, квадрат?»
Его сосед снова прижался щекой к парте и, прикусив язык, выводил ручкой какую-то фигуру прямо на крышке. Глаза у него были скошены к самому носу. Мальчик в следующем ряду нахмурился и смотрел на учительницу из-под насупленных бровей.
Наконец учительница сказала:
— Осталось двадцать минут. Сейчас вы должны отвечать на восемнадцатый или девятнадцатый вопрос, если отвечаете по порядку.
Сзади кто-то охнул, а потом еще кто-то засмеялся.
Когда работы были собраны, им разрешили выйти во двор.
— Знаешь, что написал мальчик рядом со мной? — сказал Стэффорд. — На вопрос про человека, который ходил по пустыне? — Он шагал рядом с ним, сунув руки в карманы, пристукивая каблуками. — Против «в какую точку он придет?» он написал: «Психованный». Я увидел, когда она собирала листы.
Сразу после обеда поднялся ветер, он гнал по двору вихри бумажек, они прилипали к стене школы, снова взлетали и кружились в воздухе.
— У меня чернила кончились, — сказал Стэффорд. — Придется набрать школьные, а от них резина портится. — Он развинтил ручку и показал ему. — Хочешь конфету? — прибавил он. — Они подкрепляют силы. Я совсем про них забыл. — Он побежал через двор, доставая из кармана листок, и присоединился к ребятам у дверей, которые сравнивали ответы.
Риген стоял, прислонясь к стенке, все еще с ранцем за спиной, сунув руки в карманы и горбя плечи от ветра. Подошел Блетчли и сказал:
— Ты как на седьмой ответил? Они чуть не все понаписали «ромб», потому что не знают, что такое ромб.
— А что же там лишнее? — спросил он.
— Круг, — сказал Блетчли. — Только в нем нет прямых линий. — Лицо у него покраснело, глаза слезились от ветра. Он достал кусок шоколада из ранца, который держал под мышкой. — У нас одного сняли с экзамена, — сказал он. — Написал ответы на бумажке и хотел кому-то подбросить. Слышал, какой крик был?
— Нет, — сказал он.
— Вон он стоит.
Блетчли указал, но он не понял на кого. Когда они вернулись в класс, на партах лежали чистые листы, а женщина за учительским столом курила сигарету, но сразу ее погасила, едва они открыли дверь.
Потом, когда они выходили, Стэффорд сказал:
— Ты о чем писал?
— О войне, — сказал он.
— А я про гудок на шахте, подающий сигнал тревоги. Я никогда никаких несчастных случаев не видел, а ты?
— Нет, — сказал он.
— А еще ты о чем писал?
— Мое любимое занятие.
— А я — об исторической личности. Про короля Канута.
— А ты про него много знаешь? — спросил он.
— Нет, — сказал Стэффорд, — не очень. — Они дошли до автобусов на улице за оградой, и он сказал: — Который твой? — а когда Колин показал, добавил: — А я на том, сзади. Ну, всего. Еще увидимся, — но остался стоять в кучке мальчиков, пока он поднимался по ступенькам.
Он сел. Блетчли, который сидел сзади, наклонился через спинку и сказал:
— Знаешь, что отчудил Риген? Написал в сочинении про санитарку, которая пишет домой родителям. — И захохотал у него над ухом.
Риген, который сидел рядом с Блетчли, положив ранец на колени, с легкой улыбкой посмотрел на него, потом на школу и на школьный двор, где в гаснущем свете ребята гоняли мяч.
— Так ведь есть же и санитары, — сказал мальчик позади Блетчли, приподнявшись на сиденье.
— Санитары, — сказал Блетчли, поглядел на Ригена и, откинувшись на спинку, хлопнул себя по колену. Он вздрогнул и насупил брови. Колени у него покраснели от ветра, и он держал их раздвинутыми.
Автобус выехал из поселка. Из-под двери сильно дуло, и в проходе взлетали и падали старые билеты. Темнело, небо за окнами сливалось с полями и деревьями. Внутри автобуса загорелись тусклые синие лампочки.
По небу ползли низкие серые тучи. Кто-то на заднем сиденье запел.
Миссис Блетчли ждала на автобусной остановке с миссис Риген.
— Что же это вы так долго, мистер? — сказала она шоферу.
— Разве по таким дорогам быстро поедешь, хозяйка, — сказал он, закурил сигарету и, притоптывая по асфальту, положил руки на пробку радиатора, чтобы согреть их.
— Ну, как ты, сдал, Йен? — спросила она у Блетчли, затянула ему шарф потуже и застегнула верхнюю пуговицу его пальто. — Ты насмерть простудишься. Ну, и как же это было?
— Очень легко, — сказал он. — Риген написал сочинение про санитарок.
— Про санитарку, — сказал Риген матери на всякий случай.
— Ну что же. Это очень хорошо, — сказала миссис Блетчли. — Идем скорее домой, тебе надо съесть чего-нибудь горячего.
Они пошли по улице все вместе. Блетчли вытащил из ранца листок и начал в темноте показывать матери вопросы. Она посветила на листок фонариком и сказала не глядя:
— У тебя все отлично, Йен, я вижу.
Миссис Риген вела Ригена за руку и несла его ранец.
— Льготы льготами, но, наверное, можно было бы устраивать проверку полегче.
— Наверное, — сказала миссис Блетчли, похлопывая ладонями руку Блетчли в перчатке, чтобы согреть ее.
У парадных дверей своих домов они пожелали друг другу спокойной ночи и вошли, а Колин пошел вокруг, чувствуя, что торжественный день кончился и ему снова положено довольствоваться черным ходом.
В кухне на развернутой газете стоял вверх колесами отцовский велосипед, с заднего колеса свисала цепь. Рядом, присев на корточки, что-то ковырял отец. Дед спал у очага.
