Какое мне счастье от разума?
Трудное. Но оно есть. А ты хочешь того, чего здесь нет.
Должно быть! Иначе этот мир – не нужен! Он левый, испорченный, падший, дурной. Он – опечатка, неудавшийся фокус, бездарный стих, плохое кино. Он скучен, как книга, где нет ни слова о любви.
Нужен этот мир или нет – решать не тебе. Это не твоя задача.
– Ах, не моя… Как же, тут у вас к чему ни прикоснись – всё не моё, всё не для меня. Что-нибудь, вот интересно, положено – мне?
Сижу на берегу, на скамеечке. Скоро здесь начнутся повальные тела, любопытные взгляды, жратва, игры в мяч, хохот, мусор, оживут ржавые кабинки для переодевания… Может, это и правильно. Для меня всё было бы приемлемо, если бы мы сидели здесь с тобой – вдвоём. Дорогая, сядем рядом, поглядим в глаза друг другу, я хочу под кротким взглядом слушать чувственную вьюгу… Нестерпимо хорош этот Есенин, или как его там зовут на самом деле. Невыносимо прекрасна вся русская поэзия, неужели русские посмеют её предать, как предали они своего Бога? Забыть их всех, сгоревших в пламени Слова, отдавших душу за чистый звук? Никогда я не был на Босфоре, ты меня не спрашивай о нём, я в твоих глазах увидел море… Неужто они не понимают, что им надо твердить всё это как спасение, как молитву, как пропуск в рай, дураки русские, дураки…
У берега залив оттаял, а в глубине ещё льды. Гуляющие поглядывают на меня – наверное, говорю вслух. Трогаемся помаленьку.
С моря задул сырой сердитый ветер. Андрюша, ты где, я замерзаю. Надо возвращаться в «Дружбу», там хоть тепло.
Нет, меня никто не спрашивал. По дороге в «Дружбу» я решила купить бутылку клюквенной настойки и тщательно её спрятала от пронзительных очей Клавдии Виленовны. Она когда-то возглавляла отдел кадров мебельной фабрики и сохранила навыки социалистического человековедения. Мой моральный облик на сегодня был подпорчен, и, как это ни удивительно, я испытывала некоторое смущение перед карикатурным и бывшим, но – Хранителем Коллектива! Это только казалось, что Коллектив пал под натиском озверевших индивидуалистов, нет, Коллектив, как град Китеж, скрылся под водой и сверкал на горделивых отщепенцев проницательными лучами – в театральном гардеробе, в билетном окошечке, на бесчисленных вахтах, с контролёрского места в общественном транспорте: ты кто? ты зачем? куда собрался? купил ли билетец? имеешь ли петельку на пальто? Фамилия имя отчество год и место рождения номер паспорта серия кем выдан когда страховое свидетельство номер инн цель прибытия
С целью прибытия дела обстояли неважно. Встреча с женатым мужчиной по вопросам личного счастья. Всё, Зимина, наше терпение лопнуло, двойка за поведение и родителей в школу.
Женщины пьют скрытно – Чехов прав, об этом говорит Маша в пьесе «Чайка». Женщины многое делают тайком – стыдясь, боясь, не понимая себя. Женщины сами себе учительницы, а потому иной раз выставляют себе за год, а то и за жизнь – беспощадные оценки. Не справилась. Не смогла. Плохая девочка…
Буду пить настойку и смотреть телевизор. Я понимаю, что я в ловушке. Жизнь требует мужества… – я узнала ваш голос, Евгений Николаевич. Остальные голоса неведомо откуда, а вот вашу мягкую, ласковую и грустную интонацию я всегда узнаю. Это вы говорите мне о терпении и осторожности, вы и при жизни толковали о том же.
Евгений Николаевич Калинников, мой учитель, читал курс русской литературы в Московском университете, и только благодаря ему я доучилась и написала диплом. Тихий, порядочный человек, Калинников сторонился могучих внутрикафедральных разборок, предпочитая усиленно корпеть над отдельными учениками. Детей, детей надо спасать, – сказал он мне однажды. Он был изящен, остроумен, тщательно следил за чистотой внешнего облика, лекции читал великолепно, и разбитные мещанские девицы, которым приспичило делать преподавательскую карьеру, неустанно и решительно, по мере возвышения, задвигали Калинникова куда подальше. Я его любила безнадежно. Евгений Николаевич был женат на милейшей женщине, своей ровеснице, бесполой седой девушке, имел учёную дочку, знавшую несколько языков (в их числе ирландский и сербский), но не это было препятствием к исполнению любви. Его героическое, усталое существование ничем, никаким краешком не могло соединиться с моей бесформенной горячкой. Он поддерживал меня, как мог, помогал всеми силами, но сознательно и очевидно не подавал никаких надежд. Всё было так ясно, что мы про это даже не разговаривали. Стороной, уже после защиты диплома, я узнала, что Калинников таки завёл роман с аспиранткой-татаркой, очень прилежной и весёлой, но отличавшейся удивительно кривыми ногами. Убывая из Москвы, я попрощалась с учителем, пригласив его отужинать в маленькой кофейне на Рождественском бульваре, и не удержалась от запоздалого упрёка – что же вы, Евгений Николаевич, разве не понимали… Могли, извините за пошлость, получше провести время… Он смотрел на меня с любовью, только любовь эта была, как незаконнорожденный ребёнок, отправлена восвояси и давно оплакана.
– Понимал, Саша. Понимал, что и сам погибну, и тебе отравлю жизнь.
– С Розой вы не погибнете?
– А, ты вот так ставишь вопрос. Согласись, я не обязан отвечать, но отвечу. С Розой я честно грешу, и это нас обоих устраивает, и ничего не разрушает ни в моей жизни, ни в её.
– Я ничего не собиралась разрушать в вашей жизни.
– Ты ещё сама себя не понимаешь. Скажу тебе, как любимой ученице, как близкому, талантливому человеку, о котором у меня болит сердце, – не надейся на любовь. Она не спасёт. Надейся только на разум. Жизнь требует мужества, бессчётных сил, терпения, достоинства, памяти о других…
Он умер в прошлом году от рака лёгких.
Клюквенная настойка оказалась преотвратной, с привкусом лекарства. Телефон молчал – ни звонков, ни сообщений. Скорчившись на постели и стараясь не плакать, я, бедный землянский человек, смотрела на экран телевизора, где вовсю бушевали эфирные войска неведомой демонической галактики.
Какие-то кудрявые б… кончали от шоколада и жевательной резинки. Поддельные мамочки совали пластмассовым детям пищевые суррогаты. Полуобнажённые мачо впивались сладострастными губами в кружку пива. Потом появлялись люди, похожие на землян, и сообщали, что на помойке обнаружены два трупа. Демоническая компашка переодевалась в перья и блёстки и начинала выть про любовь. Тем временем вклинивался скучный малый и объяснял, что президент поехал по делам. Полиция и милиция искали убийц, надёжно скрытых в густых блестящих волосах и жирных майонезах. Женщины предпочитали мужчинам растворимый кофе и ароматный гель для душа. Целый зал народу сидел и хохотал, а на сцене никого не было. Юные психи и психички, не прекращая смеяться и дёргаясь в такт ублюдочной музыке, разговаривали с «нашими зрителями», и я не понимала ни единой фразы. Человек, лицемерным благообразием похожий на пастора, тишком растлевающего малолетних, спрашивал собравшихся, что они думают о современной ситуации в стране, и люди, как укушенные, вопили что-то, не слушая друг друга. Скучный малый гукал своё, настаивая, чтобы все увидели и убедились, что президент поехал по делам и до дел он – доехал. Тут опять начинался песенный вой, и б…, объевшиеся шоколада, выгибали спину и, тараща глаза и выпячивая развратные губы, утверждали, что им кто-то срочно нужен…
Всё это было так невероятно далеко от моей жизни, от смиренного города Энска, от людей, которых я видела в поезде и на улицах, что впору было подумать, будто в самом деле экран транслирует иную действительность, где резвятся пошлые самодовольные духи, проникшие на Землю по стихии эфира.
Я стала продумывать мелькнувшую фантазию. Может, впрямь Земля – курорт для демонов, типа как Сочи у советских обывателей. Для царств третья планета – что-то вроде исправительно-трудовой колонии строгого режима, а для демонов – место культурного отдыха. Здесь бездари и ленивцы (наверняка же и у демонов есть работники, а есть бездельники!) могут попритворяться артистами, певцами, телезвёздами. Какие у них особенности? Прежде всего, дикая, нечеловеческая самовлюблённость. Помешательство на внешности – они вечно причёсываются, красятся, переодеваются, и как можно вычурней, пестрее и ярче. Никаких чувств, никаких страданий – только поиск удовольствия. Скука и холод за мнимыми улыбками. Вот на экране молоденький хорошенький пародист с великолепным оскалом зубов – и кто разглядит, что это сильно опустившаяся злобная старушонка из бывших эльфов-пересмешников? Что ей невыносимо скучно и что единственное её развлечение – морочить людишек?
А сидели бы вместе с Андрюшей, я бы ничего этого не думала, и мы просто смеялись бы над тем, какую вечно чепуху по телику показывают. Да и не смотрели его вовсе. Есть занятия поинтересней.
