— Она дочь мэра… играет роль блаженной и девственницы… чем-то она похожа на мою дочь… ее похитили… всю жизнь я ее искал, даже не зная, что, собственно, ищу… у блаженной своя история… говорят, она уже не раз воплощалась и видела многое из того, что скрыто от смертных за складками занавеса…
— Я ничего не понял… — писатель потряс головой.
— Посмертные истории способны запутать всякого… вы меня не узнаете?..
— Узнаю…
— Что с вами?.. вы побледнели… вы боитесь смерти?..
— Бояться смерти — это все равно, что знать то, чего не знаешь…
— Как писатель вы, наверное, что-нибудь написали о смерти…
— Нет, не написал, но пытаюсь написать… а вы, как философ, наверное, что-нибудь родили, какое-нибудь учение?..
— Бог запретил мне рожать… я могу только принимать роды… порождать — дело бога… а рожать — дело женщины… о чем ваш роман?..
— Главный герой романа — известный поэт… ему даже поставили статую из железа… совершенная дрянь… все ее достоинство в ржавчине…
— Вы давно вернулись в город?..
— Неделю назад… в городе мало что изменилось… у его обитателей все та же затаенная злоба к власти, и страх… и самое печальное то, что во всем этом нет никакого смысла…
Мимо прошла толпа прохожих.
— Что же вы замолчали?..
— Я смотрю на прохожих и думаю, смогли бы они восстать против власти?.. нет… им восставать ни к чему… хотя о мятежниках они говорят… иногда даже пишут…
* * *
Ночью писатель сидел в кресле еврея и рассказывал актеру историю своей любви с печальными последствиями.
— Нет повести печальнее на свете… — писатель вытер слезы. — Она жила в руинах и являлась мне во сне… а недавно она обрела плоть и кровь, явилась мне воочию… я вынимал ее из петли… в ней почти не осталось изящества… она невысокого роста, худощавая, рыжая, шрамы на запястьях… ликования я не испытал, но когда она вдруг воскресла и открыла свои темные глаза, пугающие и испуганные, я провалился в них как в бездну… случилось так, что прошлой ночью я оказался в ее келье… я попытался обнять ее, прильнуть к ее губам, но она отстранилась, сказала совершенно без чувства: «Проснись…» — и я проснулся, все еще испытывая желание и испуг…
Писатель умолк и снова заговорил. Голос его прерывался.
— Я записал этот сон… я старался писать как можно сдержанно, без прикрас… когда я прочитал то, что написал, мне стало страшно… оказывается, я могу проникать в чужие сны…
— Не думаю, что такое возможно… — пробормотал артист.
— Любовь и судьба испытывают человека…
— Я слышал историю блаженной… говорили, что она ушла из дома из-за мачехи, а спустя какое-то время мачеху нашли мертвой… и мертвая она подверглась всем способам бесчестия, которых сумела избежать при жизни… при вскрытии в ее внутренностях не обнаружили сердце, да и есть ли сердце у женщин?.. как ты думаешь?..
Писатель высказался скромно и кратко.
— Убийцу нашли?.. — спросил писатель после паузы.
— Убийцу опознала прислуга… донесла… убийца пытался бежать… взобрался на барку и вдруг услышал непонятно откуда взявшийся голос: «Останься…» — и все же он вышел в открытое море… он первый увидел эту волну убийцу… море выбросило его труп и трупы спутников на песчаную косу, где их нашли птицы… утопленники лежали, зарывшись головой в песок… жуткое зрелище… говорят, убийца был влюблен в дочь мэра, которой после смерти посылал кошмарные ночные сны… она кричала по ночам, крики ее были столь громкими, что люди сбегались к дому и стояли под окнами… это было невыносимо… она ушла из дома, блуждала по городу с печальным лицом без определенной цели, пока не разразилась буря с раскатами грома и сверкающими молниями… от грозы она нашла убежище в руинах… многие вещи происходили с ней той ночью, но кое-что случалось и в дневное время, когда она пришла в себя… даже если эти события и представлялись как сны, правильно было бы назвать их чудесами, поскольку невозможно было выяснить, откуда они приходили и где они зарождались… в одном из снов она увидела гибель города… когда она рассказала свой сон людям на площади, ее арестовали и бросили в тюрьму за распространение ложных слухов… из тюрьмы она переселилась в желтый дом, а потом снова в руины женского монастыря…
«Где она теперь?..» — подумал писатель…
О смерти блаженной писали в газете, и когда она появилась в толпе на площади и, возвысив голос, стала проповедовать, толпа пришла в беспокойство: одни в ужасе замерли, другие устремились прочь из города. При этом у немого вдруг прорезался голос, хромой от рождения отбросил костыли и пошел, а у мертвой вдовы при отпевании на кладбище из чрева вдруг выскользнул живой ребенок. Неожиданный и истошный крик младенца заставил служителя с кадилом в смущении отступить от гроба.
Описанное в газете происшествие позволило жителям города понять, что лучше петь славословия богу, чем недооценивать его силу…
* * *
Утром другого дня писатель нашел лодку в камнях, вычерпал из нее воду, оттолкнулся от берега и поплыл в сторону западных островов. Их еще называют блуждающими…
На море царил штиль.
Писатель лежал на дне лодки, созерцал небо и размышлял:
«Это безумие… я сошел с ума… как я найду эти острова?.. правда, некоторые называют безумие божьим даром, но у меня на этот счет нет уверенности… вернее уверенность уступает место сомнениям…»
Вдруг писатель услышал странный шум. Он привстал.
Одна волна-убийца смыла писателя, а другая вернула его на место. Он даже не успел испугаться. В ту же минуту море опять стало как зеркало.
Поняв это как знак, писатель решил не испытывать судьбу и повернул лодку к берегу…
Ночью писателю приснился сон, в котором он очутился на острове блаженных. Блуждая по острову, он наткнулся на женщину. На ней была одежда и украшения, которые обычно носят примадонны, на голове венок целомудрия. Волосы ее были окрашены в рыжий цвет, что добавляло изощренность ее красоте.
Что-то упало, разбилось, и писатель очнулся.
В комнате было душно. Он набросил плед на плечи, вышел на террасу, заставленную пустыми горшками и сел в кресло еврея.
Какое-то время он сидел и смотрел.
На стене тени исполняли траурный танец.
Доносился шум прибоя и крики чаек. Море исполняло реквием. Чайки были солистами.
Среди танцующих теней писатель различил едва заметную трещину, которая спускалась вниз и терялась в пустых горшках.
Послышался странный подземный гул, напоминающий глухое рычание, что вызвало у писателя тревогу. Он встал и пошел вдоль стены, которая не кончалась.
«Где же дверь?..» — подумал он.
Кто-то окликнул писателя.
Он оглянулся.
За его спиной стояла рыжеволосая незнакомка из сна и улыбалась улыбкой матери.
Какое-то время писатель молча смотрел на нее, потом обнял ее довольно грубо, неловко.
— Ты копия своего отца… его грация очаровывала не только женщин… помню, однажды он выступал на сцене летнего театра в роли гетеры… его много раз вызывали… — Незнакомка рассмеялся каким-то захлебывающимся смехом, и писатель очнулся в лодке, наполовину заполненной водой. Он привстал, огляделся. Вокруг только море и небо…
Длилась ночь, и длился сон писателя…
Писатель спал, когда дверь в комнату отворилась и вошла Маргарита, жена Вагнера, начальника тюрьмы, с которой писатель почти год пел и жил почти как с женой, когда Вагнер впал в кому от инсульта.
Маргарита легла на ложе и обняла писателя.
Писатель очнулся, что-то пробормотал и затих, как умер…
Вагнер умер во сне. Его, спеша, похоронили и забыли. От него осталась тюрьма, совы в башне и призрак Маргариты.
Иногда Маргарита являлась арестантам. До утра она пела им песни и возвращалась на небо, зарастающее цветами.
После смерти Вагнера, начальником тюрьмы назначили женщину. Небо для нее было пусто, и идея бога не возникала ни в стихах, ни в прозе, даже ради того, чтобы ее опровергнуть. Мысли ее были обращены к мужчинам. Звали ее Аврора. Днем она носилась с планами перестройки тюрьмы, а ночью пробуждала страстное желание у многих.
Тюрьма располагалась на территории заброшенного монастыря. Начинающийся за воротами длинный и узкий проход приводил на небольшую площадь, окруженную строениями разной высоты, которые были соединены в один жилой дом. На этой площади Аврора читала свои стихи и устраивала сатурналии.
Кончила Аврора довольно скверно. Она повесилась, оставив записку, в которой описала обо всем, что было у нее на душе. Как все женщины она тосковала и страдала, и страдания ее были исполнены горечи и унижения. Одиночество, которого так жаждут несчастные, не приносило ей радости, рождало отчаяние, уныние, слабость, делало ее подобной мертвецу, придавленному гробовой плитой, которую она не в силах была приподнять.
