5
На другой день увидел Виталий странное.
В домике бывшего капитана Шишкина широко, как от удара, распахнулась дверь и вылетел на улицу попик Падре. Путаясь в длинных полах рясы, отполз к завалинке, сложил молитвенно руки. – «О чем просишь?» – поинтересовался Виталий. – «Ничего не прошу. Спасибо говорю Господу». – «За то, что яйца не оторвали?» – «И за это».
Мишка Шишкин оказался дома.
Сидел за столом, закусывал из сковороды жареной картошкой с мясом. Сразу спросил:
– Выпить хочешь?
– А что у тебя есть?
– Водка. Восемнадцать бутылок! – Весело кивнул, подчеркивая, как весело и свободно жить человеку собственной волей. Правда, предупредил: – Бутылка, которая справа, ту не бери.
– Паленая?
– Ага.
С той поры, как при министре Павлове в очереди на обмен денег умерла от инфаркта жена, жил бывший капитан с дочкой Элкой. Дочка бросила школу и работала в местном магазинчике. В проем боковой комнатки виднелась аккуратно застланная девичья кровать с никелированными шарами. Была в избе еще одна комнатка, но дверь в нее Шишкин всегда держал закрытой.
– А чего ты бутылки держишь вместе? Ошибешься.
– Да нет. На каждой специальный штамп, – признался Шишкин. – Видишь, прямо на этикете пропечатано: «Эта водка настоящая».
– С какого теплохода берешь?
– Ни в жизнь не угадаешь. С катера Степы Карася. Хоть и речник, морского братишку не оставит в беде. Сам родился на плоту в деревянном домике. Для него что водка, что вода. Как напьется, так непременно тонет. Водяного заколебал, тот устал его гнать обратно. Однажды совсем утонул. Стоит на дне торчком, течение подталкивает к северу. Чуть не обделался, когда понял, что ему с другими утопленниками так пешком пилить по дну реки до самого Тобольска, и дальше. Хорошо, водяной в очередной раз опознал его и дал под жопу. Зачем водяному такой обгаженный?
Подмигнул, теряя чувство реальности:
– Пойдешь к мне?
– Куда это?
– В подсобники, – пил Шишкин, видно, не первый день.
– Торговать паленой водкой?
– Какая разница? Лишь бы платили. У меня размах, – взмахнул руками Шишкин. – Водку продадим, болота осушим. Болота осушим, насажаем яблонь. Протянутся сады от горизонта до горизонта. Будет где лечиться отравленным.
– Трудное это дело.
– Тяжело в лечении, легко в гробу, – весело хохотнул Шишкин. И совсем понесло его куда-то в сторону: – Вот француз имеет жену и любовницу, а любит любовницу. Еврей имеет жену и любовницу, а любит маму. А русский что? Он имеет жену и любовницу, а любит выпить. У нас все станут равными. Ни богатых, ни бедных, – выдал он свою мечту. – Все получат право размножаться и омывать сапоги или валенки в каком теплом океане. На самых страшных баб паранджу нацепим.
Неожиданно признался:
– Я нынче к каждой проданной бутылке прилагаю гондон.
– Зачем?
– Чтобы не плодили уродов. Ведь у нас как? Скотник выпьет, его сразу невыразимо тянет к самке. А благушинская самка, она всегда настороже, принюхивается: «Где нынче вес брал?» – «Да у Мишки Шишкина». – «Врешь! Где гондон с запахом земляники?» – «Да вот он». – «Тогда ладно». – Знают благушинские самки, что секс при Мишке безопасный. Без гондона теперь ни одна самка в Благушино не подпустит к себе подвыпившего мужика ближе, чем на метр.
– Ты, гляжу, запасся, – покачал головой Виталий, глядя на вьючный ящик, поставленный у окна. – Тоже водка?
– Гондоны! – обрадовался Шишкин.
– Откуда столько?
– С острова Симушир, – похвалился Мишка. – Это на Курильских островах. Там на сейсмостанции безвылазно сидит один корешок. Зарплату ему не платят, чтобы, значит, не сосал зря государство жадным ртом. Паша Палый его звать, крупных ног человек. После размера его ног идут уже чемоданы. На заставу Палого не пускают, потому что от него жена ушла. Сам подумай, – рассудительно развел Шишкин руками, – зачем Паша Палый погранцам без жены? Дел совсем немного, домик на берегу, океанский прилив приносит кучу гондонов. Особенно после штормов. Может, японцы специально бросают гондоны за борт, хотят остановить естественный прирост русского народа, как думаешь? Лично у Паши на станции пять полных холщовых мешков. Спрашиваю его: зачем столько? Ну, как, отвечает. Махну в отпуск однажды.
– Врешь, – не выдержал Колотовкин.
– Вот те крест! – страстно поклялся Шишкин. – Паша хороший, это его жена обманывала. С офицерами обманывала, с младшим сержантским составом, с рядовым составом, с рыбацкими экипажами, заходившими бункероваться водой, подозреваю, что даже с бакланами. Потом вообще свалила с острова. Паша пытался остановить, умолял, падал на колени, сжег в печке паспорт жены. Курилы ведь пограничная зона, там без документов ни шагу. Рыбаки, например, согласны взять на борт бабу, а погранцы не разрешают. Вдруг японская шпионка? Два месяца проверяли бабу в ленинской комнате на заставе. Оказалась не шпионка, отдали рыбакам. Ее рыбаки тоже проверяли два месяца. А потом на материке проверяли гэбэшники. Один Паша в расстройстве. Отдал мне два мешка японских гондонов. Вот хочу попросить всех наших благушинских баб, – расчувствовался Шишкин, – чтобы отписали Паше благодарственное письмо. Нет, мол, больше в селе ни одного урода! Может, мы того Пашу выдвинем в Думу. Ему ведь все равно, где собирать гондоны – на берегу Тихого океана или на Горбатом мосту.
Ночь к утру катилась, Виталий не мог уснуть.
Думал: одноногий капитан Карась – падла. Работает на нас, а Шишкину возит левую водку. В такт злым мыслям Виталия ученый дятел на дереве отбивал сигнал тревоги. Так громко, будто на траверзе Благушина дымила вражеская эскадра.
Ладно, переживем.
Скоро Павлик привезет немцев. Пойдет купля-продажа.
Лесу не жалко, территория расформированного лесхоза в разных местах забита брошенными штабелями. Еще больше впечатляют речки, в которых с середины прошлого века не живут даже водяные. Там дно на десять метров выстлано топляком. Все продадим немцам, не жалко, поставим в Благушино новый порт. Энергетики и обладминистрация выбрали правильное место. С нашей подачи, ухмыльнулся Виталий. С юга подойдет железнодорожная ветка, на реке – заправка, удобный причал. Главное, вовремя скооперироваться с энергетиками, построить с ними правильные отношения. Тут Элим Золотаревский поможет. Он умный. Надо так построить отношения с энергетиками, чтобы выжать максимально возможное. Понятно, что весь строительный подряд на возведение нового перевалочного пункта нам не отдадут. Да и не нужно. Все равно ведь привезут строителей. Надо будет поставить балки, организовывать временный поселок – столовую там, коммерческие ларьки. Рабочий человек должен иметь нормальный выбор по качеству продукта и по ассортименту. А то, скажем, завезут одну дорогую водку, вот и потянет строителя в село. А в селе некачественный самогон, лихие бабы, ревнивые мужья. Мы контроль оставим за собой, не позволим Мишке накачивать людей паленым продуктом. Поставим пилорамы на берегу, поднимем затопленную баржу. Вот она. заря новой жизни, распространяющаяся над глухим сибирским селом.
Довольный, вышел на крылечко, постоял босиком на прохладных досках, шикнул на съехавшего с ума дятла. Потом случайно засек слабые отсветы со стороны берега. Пошел, заинтересовавшись, по огороду. С обрыва увидел: внизу почти у самой воды потрескивал костерок, качались неясные тени. Сразу упал лицом в картофельную ботву. Первая мысль: это рэкетиры вернулись со сгоревшего катера. Белоснежный красавец не мог не звать бандитские сердца к отмщению. Судя по теням, собралось внизу у костра не мало – человек пятнадцать. Настоящий десант! Пройдут сквозь село, как раскаленный нож сквозь масло!
– Ну, давай, дед Егор, – донеслось снизу.
…в один из вечеров в нашу квартиру (мы жили тогда в помещении Наркомпроса, на Остоженке) пришли Владимир Ильич с надеждой Константиновной, А. В. Луначарский с женой и Бонч-Бруевич с женой. – Дед Егор внизу солидно откашлялся. – Времена тогда были нелегкие, питались мы неважно в наркомпросовской столовой, а мне очень хотелось угостить своих гостей чем-нибудь вкусным. Воспользовавшись тем, что мать Пантелеймона Николаевича прислала ему из деревни немного муки, я купила на рынке конины и сделала сибирские пельмени, которые, как я помнила, очень любил Владимир Ильич…
Виталий изумленно свесил голову с обрыва.
Как это дед Егор Чистяков оказался ночью в Благушино? Почему он не в Рядновке? Где его волшебная дочь фельдшерица Катерина? Почему сидит у костра бурлак Ленька Вешкин, почти трезвый, а рядом, плечом к плечу. товарищ Ложкин, бывший партийный секретарь? И всероссийский староста… И небритые бурлаки с Запорожской Сечи… И Власов, сын кузнеца, и Ванька Васенев, скотник, и дед Митрич по фамилии Ивлев, совсем заскорузлый дед – в телогрейке, с красным бантом на шапке…
