И Тессий умолкает опять. И опускает голову на руки; замирает, упирая в колени локти.
Царь Таурий поднимается. И медленно надевает маску, застегивает ее замки, совершая привычные и незамечаемые уже движенья. И начинает прохаживаться перед склоненным Тессием.
И оба погружены, вероятно, в нахлынувшие внезапно мысли. И эти мысли тревожны; и средство сохранить равновесие в их потоке у одного – движение, у другого – покой.
Прозрачная и полная тишина. Такая, которая возможна только перед самым восходом. И слышно только, как иногда шелестит плащ царя.
И в этой ненарушаемой тишине Тессий вдруг произносит, подняв лицо:
– Таурий!… Мы не боги.
Царь останавливается и резко разворачивается к нему.
И словно бы цепенеет.
Расслышав эти слова, он все-таки не в состоянии пока даже хотя бы верить, что слышал их.
– Если живем как люди, то мы утрачиваем божественное, – говорит, глядя на восток, Тессий, – а если мы живем так, как боги, то все равно утрачиваем божественное, потому что одного этого оказывается мало. Чтобы исполнить себя, божественному нужно включить в себя и себя, и свое иное. И лишь тогда соделывается оно всецелым, то есть и вправду… Божественным. И вот, мы стали уже способны осознать это, но как это сотворить – не знаем.
– Но мы творим чудеса!… – низким, изменившимся голосом произносит царь.
– Да, – отвечает бог, разуверившийся в своей природе. – Искусство позволяет вызывать Силу, но это не наша сила. Мы словно занимаем ее. У Кого-то, Кто вправду владеет ей. Об ограниченности наших возможностей, о нашей несостоятельности как Божественного я сказал только что. Но, далее, если я не есть бог, а все-таки творю чудеса, – то, значит, есть Большее меня, и я со своим Искусством являюсь только проводником его. Чудо, произведенное через нас, доказывает лишь то, что над нами есть нечто Большее.
– Я исходил неисчислимые коридоры, узлы и пропасти Лабиринта, – продолжает медленно говорить Тессий, – пытаясь отыскать путь, ведущий к этому Большему. Мне это не удалось. Зато однажды я попал в особого вида ход, где обнаружил на стенах начертания Сандрия, ведающего будущее. Рожденные его рукой знаки покрывают площадь… огромную. Я словно шел внутри книги с каменными страницами. Я прочитал предсказания многого из того, что уже случилось. Тем более вызывали веру пророчества о таком, чему еще предстоит свершиться, следовавшие далее. Они простирались, Таурий, на десятки веков вперед!… И вот я прочел о времени, когда Большее, пути к которому я искал, само придет в этот мир. Сказ о днях, когда появится Некто, соединивший в себе нераздельно и неслиянно природу и человеческую, и Божескую. Он будет одновременно и совершенным Знанием, и абсолютной Тайной. Его будут звать ЛЮБОВЬ, потому что Он научит совершенной любви, которая и дарит блаженство, и мир весь остальной у любящего не отнимает! Немногие будут способны понять учение Его, когда Он появится в первый раз. И некоторые стороны откровения, которое сообщит Он, будут перетолкованы на иной лад. И долго после Него будет торжествовать тьма даже еще и большая, чем теперь. Но брошенные Им зерна истины со временем дадут всходы. И, когда придет Он во второй раз…
Тессий умолкает, недосказав.
Потому что он замечает вдруг, что Таурий вновь снял царскую маску, и так стоит, держа ее неподвижно на вытянутых вперед полусогнутых руках.
Жалко и ужасно глядят его пустые глазницы, выжженные огнем собственной его Силы в далекой и глухой уже теперь битве с врагами Острова. И дергается под левым темным провалом жилка.
Как сильно он потрясен! Еще бы!… С какого-то момента он вовсе перестал слышать, видимо, что я говорю ему. Но… почему мне кажется, что будто бы его лицо ПОКРЫЛ ПЕПЕЛ?
– Неправда… – произносит медленно, хрипло Таурий. – Неправда, что мы не боги! Но я не знаю, чем опровергнуть эту твою неправду. А если ты сказал истину, если я не есть бог и не царь богов – я не знаю, зачем мне жить! Однажды ты поклялся не изведать покоя, Тессий, покуда не увидишь крови моей. Так смотри… на кровь своего отца. Да, я сразу же узнал собственные юношеские черты, как только посмотрел на твое лицо в день рождения твоего. Боги мы или нет, но потому-то тебя и тянуло к нам, что ты появился на свет – героем.
С последними словами царь начинает почему-то отклоняться назад, по-прежнему удерживая перед собой тяжелую золотую маску. И обратив ее рога себе в грудь.
И Тессий, потрясенный тем, что только что открыл ему царь, не успевает сообразить, что именно должно случиться сейчас.
Таурий стремительно бросается вперед и падает перед ним плашмя.
Сияющий тускло рог выходит из под левой лопатки, пронзив натянувшуюся материю.
Тело самоубийцы дергается всего лишь раз и застывает на каменном полу. Отблескивающее пятно под ним быстро распространяется во все стороны…
Вдруг Тессий начинает смеяться.
Сначала тихо, а потом все громче и громче.
И наконец хохочет взахлеб. Трясясь, и едва только не переламываясь пополам. И так, медленно, почти вслепую добирается к чаше, что откатилась в угол. И падает на колени. Хватает и рвет руками ее узорный, тонкий металл. И режет себе образовавшимся острым краем левую руку. Несколько раз, глубоко. И только лишь тогда его смех начинает, постепенно, стихать.
И Тессий валится у стены. И лежит мертво, всхлипывая.
…Небо, уже совершенно светлое и лазоревое, глядит сквозь арку.
Тессий подбирает жезл Таурия, валяющийся у ложа. И Тессий сосредоточенно, медленно касается навершием его простертого на полу царя.
И ничего не случается.
Его отец, Таурий, по-прежнему мертв.
«…Жезл именем Предел исполняет лишь те желания, какие он и сам желает исполнить…»
Но Тессий повторяет попытку.
И – еще раз…
И вот, ему становится очевидно, что не в его власти изменить что-либо.
И с воплем бессильной ярости Тессий переламывает о колено жезл!
Безумие отчаяния владеет богом. У него дрожат руки, глаза зажмурились и его рот растянут в страшной улыбке… Слепой размах – и грозные обломки Предела летят и падают… падают во тьму входа, в пространство нисходящего коридора…
Ведущего в Лабиринт.
И снова не случается ничего. Не слышно звука падения частей жезла по высоким ступеням. Обломки словно исчезли… Но вот какая-то волна жара накатывает из поглотившей их тьмы!
И в это же мгновенье пламя – белое, слепящее – встает в проеме. И каменный монолит пола вздрагивает. И Тессий, не удержавшись, падает рядом с Таурием. Перед глазами бога мелькает свод… и тут же он оказывается снесен, выбит взрывом!
В образовавшееся широкое отверстие с неправильными краями сияет небо. Тессий оглушен и лежит – он получил при падении удар затылком о камень пола – и он уже не чувствует чудовищных содроганий землетрясения, что бьет обреченный Остров…
СУДЬБА
Все падает преломленный жезл…
Его падение беспрепятственно. Для него нет, не может быть никаких преград.
Обломки царского скипетра не успевают соприкоснуться с камнем. Несокрушимая твердь коридоров Лабиринта вмиг испаряется, исчезает при приближеньи их.
Такую власть имеет материал, из которого был изготовлен жезл.
Обломки оставляют за собою шлейф разрушений.
Струя горячего воздуха рвется вверх, трепещут белые сполохи… оно длится, не обретая ни в чем препятствия, падение частей скипетра.
Они стремятся к центру Земли.
Все удлиняется трасса пустоты, отмечающая их путь. И кружатся два осколка, соударяясь, в рожденном их же полетом сквозь толщу камня горячем вихре.
Они пронзают все более глубокие, текущие жаром недра… И вот уже начинают обломки тлеть… И магма, концентрированный жидкий огонь, врывается, наконец, в гигантский вертикальный канал стремительно углубляющегося колодца. Как высвободившаяся пружина взлетает она по нему к поверхности земли – круша, разламывая и размывая своды и коридоры уровней Лабиринта.
Ветвящееся огневое дерево поднялось от сияющего Ядра… Так выглядело бы это, если бы базальтовая кора земли вдруг стала прозрачной. Множатся, растекаясь вширь, пульсируя жарким соком, стремительные ветвления…
Где крона грозного этого древа близка к поверхности – родились вулканы. Зияют гулкие жерла…
Клубящиеся столпы пепла стоят над Островом. Удары пара размалывают воздушный уровень Лабиринта. Дымящие огневые реки и водопады лавы произвели чудовищные опустошенья в земле богов.
Но именно извержения и спасли ее от окончательной гибели. Подводный мощный хребет не взорвался весь только потому, что невообразимое чудовищное давление высвободилось через вулканы.
